Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти... - Петр Мультатули

Возможность появления на фронте Чехословацкого корпуса беспокоила германское командование, и оно принялось оказывать сильнейшее давление на большевиков, с целью недопущения дальнейшего продвижения его на Восток.

Воспользовавшись незначительным инцидентом между красными властями и чехословаками, большевики решили не пропускать далее корпус, объявили чехословаков «мятежниками», а личный состав корпуса приказали разоружить. В Пензу от заведующего оперативным отделом наркомата по военным делам РСФСР Аралова от 23 мая 1918 года отправилась телеграмма: «Немедленно принять срочные меры к задержке, разоружению и расформированию всех частей и эшелонов чехословацкого корпуса, как остатка старой регулярной армии».

25 мая 1918 года Троцкий телеграфировал всем совдепам от Пензы до Омска: «Посылаю в тыл чехословацким эшелонам надежные силы, которым поручено проучить мятежников. Ни один вагон с чехословаками не должен продвинуться на восток».

Однако, несмотря на незначительность повода для подобных действий большевиков в отношении корпуса, истинными их причинами была информированность германского командования о связях руководства корпуса с Антантой. Достаточно сказать, что формальным командиром корпуса был объявлен Т. Массарик, политик всецело ориентированный на Францию и Антанту, абсолютно гражданский человек, масон, находившийся тогда в Париже. Его назначение имело чисто политический подтекст.

Естественно, что чехословаки отказались разоружаться, тем более что среди них упорно распространялись слухи о том, что все они будут расстреляны большевиками. Так как у чехов фактически не было своего командования, самым старшим командиром был капитан Р. Гайда, то ими командовали младшие офицеры. Многие русские офицеры Чехословацкого корпуса по приказу большевиков покинули корпус еще до отправки его на Дальний Восток. Однако начальником штаба корпуса и командиром самой крупной Восточной группы был русский генерал М. К. Дитерихс.

Отказ чехов разоружаться был немедленно поддержан Антантой. Для выполнения ее планов Чехословацкий корпус получил значительные денежные средства, большие партии оружия и боеприпасов. Выступление корпуса предполагалось координировать с нарождающимся «белым» движением. В первоначальные планы руководства Антанты входили захват Великой Сибирской железной дороги и осуществление контроля над наиболее важными районами Сибири и Поволжья. Дальнейшие планы Антанты состояли в том, чтобы установить контакт с англо-французскими войсками, действующими на Севере, и, объединившись, повести наступление на центральные районы России.[1056]

В мае — июне 1918 года Чехословацкий корпус осуществляет захват ряда крупных городов на востоке страны. В руках Антанты оказываются Челябинск, Новониколаевск, Пенза, Сызрань, Уфа, Самара, Омск. Однако при этом следует учесть, что большевики всюду обладали перевесом над чехами. Так, во время сражения под Самарой 16 тысячам легко вооруженных чехословаков противостояло 65 тысяч красных при 350 орудиях. Тем не менее Самара была взята чехами. Этому, конечно, способствовало то обстоятельство, что против большевиков уже подымались народные восстания, в том числе на Невьянском и Рудянском заводах. Кроме того, к выступлению чехов примыкает множество русских офицеров, рабочих, крестьян — все, кто был недоволен большевистской властью.

При поддержке и согласии Антанты в захваченных районах формируются два белых правительства: 8 июня в Самаре — Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), 23 июня в Омске — Временное сибирское правительство. Одновременно формируются так называемая Народная армия Комуча, которой командовал подполковник Н. А. Галкин, и Сибирская армия под командованием генерал-майора А. Н. Гришина-Алмазова.

Главную роль было суждено сыграть Комучу. Первоначально Комуч состоял из пяти эсеров, членов распущенного большевиками Учредительного собрания (В. К. Вольский — председатель, И. М. Брушвит, П. Д. Климушкин, Б. К. Фортунатов, И. П. Нестеров). Впоследствии комитет пополнился прибывшими в Самару членами Учредительного собрания, главным образом эсерами. «В начале мая 1918 года, — писал генерал А. И. Деникин, — собрался 8-й совет партии социал-революционеров, на котором постановлено было перейти к открытой борьбе с советской властью. Социал-революционеры воспользовались широко восстанием чехословаков. И, когда бригада Чечека 8 июля овладела Самарой, было объявлено, что власть переходит к Комитету членов Учредительного собрания („Комуч“). Демократический покров, популярный еще в русской общественности, прикрывал новую диктатуру — партии социал-революционеров, безраздельно овладевших властью».[1057]

Органом управления был Совет управляющих ведомствами во главе с Е. Ф. Роговским. Комуч объявил себя верховной властью, временно действующей от имени Учредительного собрания. Комуч декларировал восстановление демократических свобод: был установлен 8-часовой рабочий день, разрешен созыв рабочих конференций и крестьянских съездов, сохранялись фабзавкомы и профсоюзы. Был создан так называемый Совет рабочих депутатов. Комуч отменил декреты Советской власти, возвратил фабрики, заводы и банки их прежним владельцам, объявил свободу частной торговли, восстановил земства, городские думы. Как признавал генерал П. П. Петров, в Комуче царили порядки «времен Керенского».[1058]

По своей сути Комуч был органом власти эсеров, то есть таких же лютых врагов Царя, как и большевики. Их мятеж против большевиков был вызван не принципиальными идеологическими разногласиями, а самой примитивной борьбой за власть. Большевики ее делить ни с кем не хотели, значит, ее нужно было у них забрать силой. Методы же у главарей Комуча были такими же, как и у большевиков. Вот, например, как действовал «борец за свободу» эсер Б. К. Фортунатов: «С отрядом Каппеля, — вспоминал белый офицер В. Воропаев, — всегда следовал член Учредительного собрания Б. К. Фортунатов. Официально он считался членом Самарского военного штаба, в то же время выполняя успешно обязанности рядового бойца-разведчика. Сравнительно молодой (лет тридцати), он был энергичным и совершенно бесстрашным человеком. Ему как-то на моих глазах удалось захватить в овраге четырех красноармейцев. Спокойно что-то сказал всегда следовавшему за ним черкесу „Дуко“. Тот, не задумываясь, моментально по очереди пристрелил этих четырех пленников. Случайно я все это видел и потом вечером, когда мы отдыхали, спросил его, почему он приказал Дуко пристрелить красногвардейцев. Приказ — пленных не расстреливать. Он равнодушно ответил: „Но ведь был бой!“».[1059]

Видимо, Воропаев считал «совершенным бесстрашием» расстрел беспомощных и сдавшихся в плен людей, но мы не можем не назвать это «бесстрашие» свойством преступной натуры эсеровского боевика Фортунатова.

Надо сказать, что участники Комуча как политики были довольно трусоваты и политические споры предпочитали вести за столами и кафедрами. Они, безусловно, никогда бы не выступили против большевиков, если бы не два обстоятельства: восстание чехов и покровительство ему со стороны Антанты. Чешские штыки и западные деньги должны были свергнуть большевиков и отдать власть Комучу. Попав в зависимость от Антанты, Комуч был ее верным ставленником. Таким образом, состав и партийная принадлежность руководителей Комуча не оставляют никаких сомнений в их не просто равнодушии к свергнутому Императору Николаю II и его Семье, но и в прямом враждебном к ним отношении. Никаких планов освобождения, а тем более восстановления на престоле Государя или кого-либо из его Семьи, у эсеровских главарей Комуча быть не могло и не было. В связи с этим весьма характерны воспоминания Э. Диля, который после освобождения Екатеринбурга армией Комуча и чехами в июле 1918 года был послан военными кругами для перевоза архивных материалов, касающихся Царской Семьи, в Томск. В Екатеринбурге Диль был представлен офицеру контрразведки мичманом Х., который помогал следователю И. А. Сергееву расследовать дело об убийстве Царской Семьи. «Прежде всего оказалось, — пишет Диль, — что он — убежденный с.-р. (эсер. — П. М.) и гораздо больше интересовался перипетиями образования Сибирского Правительства, чем розысками по делу об убийстве».[1060]

Не менее характерны и воспоминания В. П. Аничкова:

«Уже в то время радостное чувство освобождения от коммунистов начало сменяться разочарованием и смутным сознанием того, что ожидаемое не свершилось и не свершится. Прежней России уже нет, среди хаоса безвластия все сильнее начинал чувствоваться переход власти в руки чешского командования. И не только чехи превращаются из бесправных пленных в господ положения, но сама власть разделяется и, пожалуй, сосредотачивается в руках английских и французских консулов. Особенно поражался я энергии и смелости, проявленной местными евреями — Атласом, Раснером и особенно Кролем. Последний внезапно появился в Екатеринбурге, будто бы только что, пробравшись через фронт из Москвы, и действовал от имени Комитета Освобождения Родины. С этого момента главная роль местного политического деятеля, несомненно, перешла к нему. Особенно неприятно было, что он настоял перед полковником Шереховским на созыве думы не последнего дореволюционного состава, как предполагал я, а революционного. Иначе говоря, этот акт призывал население признать все изданные в революционном угаре законы Временного правительства, нуждавшиеся в серьезной поправке или просто в отмене. Мне становилось непонятным, почему мы, идущие против революции, должны признавать законы Керенского только потому, что правительство это считалось признанным союзниками».[1061]