Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Лихорадочно листая телефонный справочник, Фреда ворчала — подумать только, до чего дожили. Можешь умереть и не найти в этом несчастном городе какого-нибудь врача. Добрая половина венских врачей в одну минуту прибежала бы, узнав, что Мария нездорова.

Позвонив по двум номерам, ближе других к дому, Фреда услышала, что доктор давным-давно не принимает, находится на фронте. И только на третьей попытке усталый стариковский голос спросил адрес, пообещав, что доктор скоро прибудет. Это «скоро», однако, обернулось добрым часом. Мария в это время то приходила в себя, то снова теряла сознание. Фреда металась по квартире как безумная. Испытала все известные ей средства, но они не помогали. Что делать дальше, она ума не могла приложить.

Откуда-то из глубины коридора раздался плач Алекса. На пороге спальни показалась Кетти.

— Фреда, — жалобно захныкала она. — Фреда, куда ты подевалась? Совсем не показываешься, а Бригитта не хочет идти с нами гулять. Мне страшно, Фреда. Поедем назад в Вену.

— Бригитта! Где ты там, Бригитта! Почему дети плачут? — набросилась на девушку Фреда. — Чем ты занята? Не тебе ли было сказано, чтоб в доме стояла тишина? Господи, с тех пор как уехали из Вены, не семья, настоящий сумасшедший дом!

Наконец раздался звонок в дверь и на пороге появился низенького роста старичок со старомодным саквояжем в руке. Фреда вспомнила, что еще во времена ее детства в Шпигтале такой же саквояж носил их деревенский доктор. Она не прислушивалась к извинениям за опоздание, связанное с отсутствием такси и нерегулярным движением трамваев, почти сорвала с него плащ и провела в спальню. Старичок долго, внимательно выслушивал Марию. Хотя сначала он не вызвал особого доверия у Фреды, теперь она изменила мнение, подумав, что старые врачи понимают куда больше, чем нынешние молодые, самоуверенные и невежественные. Лишь после того, как старичок тщательно, по давней привычке врачей, скрупулезно вытер руки, она осмелилась спросить, что с госпожой.

— Возможно, обычный нервный шок. Который вместе с тем может привести к очень серьезным последствиям.

— Что вы хотите этим сказать? Объясните, пожалуйста. Если думаете насчет гонорара…

— Я не привык думать о гонораре, когда речь идет о здоровье пациента. Супруг госпожи на фронте?

— Нет, он киноартист. Снимается в фильмах.

— Хотелось бы поговорить с ним. За госпожой нужно постоянное наблюдение. Возможно, потребуется серьезное лечение. Подозреваю что-то, связанное со щитовидной железой.

— О господи, только этого нам не хватало!

— Да, времена не самые благоприятные, — посочувствовал старичок.

— Благодарю вас, благодарю вас, прошу сюда, — поспешила она проводить его, разозлившись, что так разговорилась в присутствии чужого человека, пусть даже и врача.

— Всегда в вашем распоряжении, — заверил доктор, надевая старомодный плащ, успев, однако, краешком глаза взглянуть на банкноту, которую сунула ему в руку Фреда. — Пусть госпожа следует моим указаниям, принимает предписанные лекарства. И все же я хотел бы поговорить с ее супругом.

После ухода доктора Марии показалось, что она окончательно пришла в себя. Головокружения прекратились, вещи вокруг приняли обычные очертания и стояли на своих местах, больше не кружились перед глазами. Зато теперь точно тисками обхватило сердце, и тиски эти словно бы все время сжимались, причиняя непроходящую боль. Как она сказала? «Очень печальные последствия. Возможно, даже трагические…» Но что такого она сделала? Откуда они взялись на ее голову? «Очень печальные последствия». И как только им удалось перетянуть на свою сторону Густава? Задобрили, купили? Или запугали? «…даже трагические». Господи! Что она имела в виду? Трагические! Значит, Густав все знает? Потому так и мучился. Трагические? Что же, что же она все-таки имела в виду? Ее могут заключить в лагерь? Ее или Густава? Мысль, возникшая вслед за этим, снова привела к тому, что она потеряла сознание. Придя в себя, стала лихорадочно шептать: «Не может быть, не может быть… Катюша? Дети?» Но на страже стояла другая, теперь уже более четкая мысль: «Почему же не может? Сейчас все возможно. Все что угодно». И почему-то заткнула себе уши, словно могла таким образом прогнать эту страшную, чудовищную мысль. «Нет, нет! — воскликнула она, в отчаянии откинув голову на подушку. — Они не посмеют сделать этого!» Хотя знала, что способны на все. Что ж тогда? Играть в этом фильме? Как видно, придется играть. Никуда не денешься.

Густав пришел поздно. Изрядно выпивший. Фреда, ожидавшая его, рассказала, что произошло.

Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом. Глаза его были полны печали, и казалось, он не способен понять смысл сказанного.

— Не понимаю, что происходит, господин Густав. Но осмелюсь заметить, вам не следует так вести себя с бедной госпожой.

— Я плохо себя веду? Ах, Фреда! — он схватился руками за голову. — Вы очень хороший, золотой человек. Но не знаете ничего. Ничего!

И вошел в спальню Марии. Она не спала. Он посмотрел на нее долгим взглядом, потом опустился на пол у кровати, взял ее мягкую, влажную от болезненного пота руку.

— Мисси, любовь моя. — Он едва проговорил это, как глаза его утонули в слезах… Искренними были эти слезы? Или — следствием выпитого?

Мария смерила его взглядом, в котором любовь и жалость смешивались с горечью.

— Что с тобой, Мисси? Прости меня…

— Успокойся, — со вздохом проговорила она. — Я буду играть в этом фильме.

Однако она переоценила свои возможности. Не успела группа отснять первые кадры, как приступ повторился снова. Более продолжительный и тяжелый. Густав и слышать не хотел о каком-то дряхлом старике докторе. Обеспокоенный и разбитый, он набирал номер за номером в своем кабинете, и не прошло и часа, как в доме собралось несколько самых известных врачей Берлина, в том числе и личный врач госпожи фон Брюн. После продолжительного консилиума все они пришли к одному и тому же заключению: приступы связаны с заболеванием щитовидной железы. И в любом случае больная нуждается в полнейшем отдыхе, абсолютном покое и тщательном лечении.

X

Однако поднялась