Три стильных детектива - Клод Изнер

– Месье может расположиться в гостиной, господин Розель скоро выйдет. Прилег отдохнуть – совсем вымотался в этом своем Биаррице. Благодарение богу, его тут не было, когда мадам расхворалась – уж господина Розеля не порадовали бы все эти стенания и перешептывания с врачом. Бедняжка чуть не упокоилась…

В гостиной при виде картин Виктору сразу стало неуютно – мало того что он терпеть не мог античные сюжеты, так еще и с детства испытывал безотчетный страх перед слонами. Но, едва отвернувшись от когорт Ганнибала, он уперся взглядом в Юлия Цезаря на Форуме и поспешно схватил со столика «Пти журналь». Газета оказалась открыта на статье о сорняках. Виктор захлопнул ее и принялся рассматривать цветную гравюру на первой полосе: королеву Викторию принимают в Шербуре со всеми подобающими ее положению почестями.

– День добрый. Чем могу быть полезен, месье…

К Виктору шагнул хозяин апартаментов – ироничный взгляд, чувственные губы, козлиная бородка, внушительные пропорции и роскошный халат.

Виктор слегка поклонился:

– Легри, книготорговец и фотограф – любитель, разумеется. Мне довелось присутствовать на демонстрации вашей фильмы с мадам Максимовой в главной роли. Это успех!

Амедэ Розель просиял:

– Вам понравилось? Приятно слышать такое от фотографа. Я, знаете ли, планирую и впредь снимать подобные штучки – тут вам и искусство, и развлечение. Нужно идти в ногу со временем. Однако, я вижу в вас брата по духу – ценителя женской анатомии, запечатленной так, чтобы вознести душу мужчины к поэтическим сферам. Прав ли я?

– О да! Не соблаговолите ли вы представить меня прекрасной Фьяметте, наделенной даром раздеваться со столь естественной грацией?

– Увы, друг мой, птичка упорхнула в теплые края, в синеву небесную и морскую, устремилась вперед, как камень с вершины холма, увлекая за собой Ольгу Вологду, драгоценную жемчужину из страны снегов. Где-то сейчас прелестницы, что замышляют?.. И хоть мое одиночество населено изысканными призраками, я скучаю по ним отчаянно.

– Полагаю, изысканные призраки порой обретают материальную форму в тех оазисах мирской жизни, где вы царите единовластно, – подхватил Виктор, тоже завороженный музой метафор.

– Вы мне льстите. Прошу прощения, я сейчас вернусь – переоденусь во что-нибудь приличное…

– Нет-нет, не беспокойтесь, я должен вас покинуть – у меня назначена встреча. Еще раз благодарю за чудесную фильму. Кстати, а как продвигаются ваши переговоры с тем американцем, который снимает черно-белые картины и раскрашивает каждый кадр? Э-э… запамятовал его имя…

– Мистер Коэн. Продвигаются помалу. Надеюсь, у вас нет намерения перебежать мне дорогу?

– Ни в коем случае! Я просто любопытствую.

– Что ж, до встречи, дорогой друг. Располагайте мною.

Виктор спустился на лифте, пересек вестибюль и уже подходил к дверям, когда дорогу ему заступил некий денди с темными редкими волосами и безупречным пробором. Отметив краем глаза пальто из вигоневой шерсти и замшевые перчатки, Виктор замер, невольно выдохнув:

– Какое совпадение!

Перед ним был инспектор Вальми.

– Э нет, месье Легри, в совпадения я не верю. Я, видите ли, детерминист. Открою вам секрет: при малейшем подозрении о готовящемся злодеянии, о появлении убийцы бедным инспекторам полиции вменяется в обязанность самим устраивать подобные совпадения в ущерб планам преступного мира. А инспекторы терпеть не могут, когда им чинят препятствия. Потому позвольте узнать, ваш визит в этот дом продиктован чувством долга или неуемным любопытством?

– Я всего лишь хотел побеседовать по делу с княгиней Максимовой, постоянной клиенткой моей книжной лавки. Она живет в одних апартаментах с мадемуазель Вологдой и месье Розелем.

– Насколько я понимаю, речь идет о той нимфе, чьи выступления на подмостках театра «Эдан» два года назад вызвали приступ гнева у сенатора Беранже?

– Какая проницательность, инспектор! Когда я познакомился с этой дамой в восемьдесят девятом году, она была секретарем в газете «Пасс-парту» и звалась Эдокси Аллар. Затем ее захватила страсть к канкану, под псевдонимом Фифи Ба-Рен она прославилась на сцене «Мулен-Руж» и сама сделалась героиней восторженных газетных репортажей. Замужество принесло ей дворянский титул, и теперь княгиня Максимова живет то в России, то во Франции.

– Я в курсе. Ее компатриотке, мадемуазель Ольге Вологде, следовало бы ограничить общение с такой подругой. Похоже, у княгини Максимовой гибельный дар приносить несчастье людям из близкого окружения.

– Вот как? Отчего же вы так решили?

– Некий кларнетист утонул во время свадебного гулянья, затем скрипач расстался с жизнью, напившись после концерта в Катакомбах. Оба входили в круг знакомств мадам Максимовой.

Виктору с трудом удалось скрыть охватившее его нервное возбуждение. Скрипач! Жозефа определенно не подвело чутье!

– Какой кошмар! Прямо мороз по коже. А скажите-ка, инспектор, с каких это пор криминальная полиция интересуется несчастными случаями?

– Перестаньте разыгрывать святую невинность, месье Легри. Ваша давняя дружба с мадам Максимовой тут вовсе ни при чем. Вы приходили к Ольге Вологде, которая была прекрасно знакома с обоими музыкантами и которой недавно сделалось дурно прямо на сцене Опера́ во время исполнения «Коппелии».

– Так вы подозреваете два убийства и одно покушение на убийство?

– Я здесь для того, чтобы получить разъяснения на сей счет у обеих дам.

– Однако голу́бки упорхнули из гнезда.

Инспектор Вальми резко наклонился, чтобы смахнуть пыль со своих черных лаковых туфель. Когда он выпрямился, его лицо приняло флегматичное выражение:

– Весьма досадно. Что ж… Надеюсь, карьера вашей очаровательной спутницы жизни продвигается успешно?

– Она скоро станет матерью.

– А вы, значит, отцом? Наличие потомства заставляет остепениться даже самых рьяных частных сыщиков и возвращает их в лоно семьи. Но до чего же прискорбно, что живопись потеряет столь талантливую художницу, как мадемуазель Херсон!

Виктор, мысленно призывавший себя сохранять хладнокровие, все же не выдержал.

– Мадам Легри, – поправил он инспектора сквозь зубы. – И почему же она должна бросить рисовать, а я – расследовать преступления?

– Ага! Вот вы и признались! – прищурился Вальми.

– О нет! Мои расследования связаны всего лишь с изучением низменных инстинктов рода людского.

– Тогда позвольте дать вам совет: перестаньте докучать княгине Максимовой и мадемуазель Вологде. А в кулуарах Опера́ даже не вздумайте появляться. Мое почтение вашей супруге и разрешите откланяться – мне нужно побеседовать с месье Розелем.

Мужчины сухо попрощались друг с другом и разошлись. Теперь Виктор Легри был уверен, что нить расследования ведет в Опера́. Верная помощница Вальми – интуиция – уже почуяла преступление, хотя ни одного доказательства пока не было, и инспектор насторожился. А обнаружив интерес доморощенного сыщика к этому делу, лишь укрепился в подозрениях, и если упомянул при нем о кулуарах Опера́, то неспроста. Вальми дал собаке унюхать косточку, и когда собака косточку найдет, останется только отобрать у нее добычу. Сейчас же инспектора мучил единственный вопрос: удастся ли вымыть испачканные дорожной пылью руки в квартире любовника балерины.

Соорудив на голове тюрбан из полотенца, Таша внимательно рассмотрела в зеркале свое лицо. Беременность ее ничуть не испортила. Она протерла кожу увлажняющим молочком, расчесала подсохшие волосы и убрала их под шиньон. Затем погримасничала, оценивая результат.

– Какая гадость эти веснушки! Впрочем, Виктор их обожает.

Муж, пойманный в серебристую рамку, улыбался ей с фотографии на комоде. Предмет мебели затрясся – Кошка решила почесать о него спинку.

– Ах ты попрошайка! Мурлыкай сколько хочешь, мой ответ – «Нет!», обжора, ты и так уже наелась. Кстати, а где мой питательный крем?

Книжечка, лежавшая на краю комода рядом с фотографией, не выдержала Кошкиного напора и соскользнула на пол. Таша ее подняла, задумчиво перелистала страницы. Это было анонимное произведение, вышедшее в Брюсселе в ноябре 1896 года под названием «Судебная ошибка. Правда о деле Дрейфуса». В продажу издание не поступало, но некоторые влиятельные граждане получили по экземпляру почтой. Виктору шестидесятистраничную брошюрку подарил писатель Анатоль Франс, завсегдатай книжной лавки «Эльзевир». От него же Виктор недавно узнал, что Бернар Лазар[324] пытался добиться встречи с заместителем председателя Сената Огюстом Шерер-Кестнером, чтобы убедить его в невиновности Альфреда Дрейфуса. И что Золя с Жоресом[325] отказались вступить в борьбу за правое дело.

Таша прижала ладони к животу, словно хотела защитить ребенка, – слишком яркими были воспоминания о погромах в России. Долгое время она считала, что Франция чужда расовой ненависти, а теперь боялась, что и ее дитя постигнет это бедствие. Со дня суда над капитаном Дрейфусом, состоявшегося два года назад, не утихали антисемитские речи, в прессе то и дело появлялись карикатуры на евреев. Таша поссорилась со многими приятелями-художниками, которые раньше ей казались противниками любой дискриминации.