Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы - Нейл Страусс

“Тогда вот, что я тебе скажу. Я обещаю тебе, что я никогда не буду пить перед выступлением или позволять этому вредить делам группы. Но когда я располагаю своим собственным временем, ты должен позволить мне, делать то, что я, чёрт возьми, хочу, без всяких парней с баночками для мочи, стучащихся в мою дверь в 9 часов утра. Если ты перестанешь действовать всё время как полицейский, я перестану чувствовать себя заключенным и буду честным во всём, что касается этого”.

“Хорошо”, сказал он. “А я постараюсь больше прислушиваться и не быть таким надменным. Так как я не всегда знаю, что было бы правильно для всех. В любом случае, мы будем лучшей группой, если будем слушать друг друга. Я сожалею. В последнее время мне пришлось через многое пройти”.

“Именно поэтому мы должны идти и держаться вместе. Потому что правда в том, что вы — всё, что у меня есть. Вы знаете меня лучше, чем кто б это ни было в мире”.

Оставив позади шесть альбомов и бесчисленное количество туров, мы с Никки всегда настолько отличались друг от друга: я был вальяжным бездельником, который любил поиграть в гольф и погоняться; он был нездоровым замкнутым рокером, который любил наркотики и андерграундную музыку. Мне нравилось носить шорты и шлёпанцы, он всегда был в чёрной коже и сапогах. Но после той беседы мы с Никки стали лучшими друзьями. Мы стали неразлучны. Спустя семнадцать лет мы, наконец, пришли к истинной симпатии и пониманию друг друга, и с тех пор мы всегда могли контролировать друг друга. Эта ссора была лучшим, что когда-либо случалось с нами.

На следующий день мы перенесли шоу в Бойсе, вылетели туда на самолёте «Gulfstream» моего ужасно растерянного друга и отыграли лучший сет за весь тур. После того, как мы закончили наше последнее шоу, я сделал группе лучший подарок, который только мог: я сам лёг в реабилитационную клинику в Малибу и бросил пить.

Глава 8. Томми

«О том, как самая легендарная в мире любовь была в одно мгновение снизведена до самого знаменитого в мире сломанного ногтя»

Я выложу тебе всё, чувак: С тех пор как Винс вернулся в группу, мне не нравилось направление, в котором мы начали двигаться, т. к. это было движением назад. А потеря поддержки со стороны нашего звукозаписывающего лейбла и вовсе усугубила ситуацию. Я так одержим музыкой, чувак, но выходя на сцену, я больше не чувствовал этого. Впервые в моей жизни я не был в восторге от того, что мы делаем. Меня словно заарканили, а барабанщик, который чувствует себя так, словно у него связаны руки, чёрт возьми, никуда не годится.

Тогда у меня только что появился второй ребёнок, и отцовство совершенно не шло в соответствии с тем, как это описано в книжках. Я читал какое-то дерьмо и пытался вникать и учиться, но Памела постоянно твердила, что я всё делаю не так. Обычно я всегда находился на вершине чартов Памелы. Когда родился Брэндон, я опустился на вторую строчку, потому что в этом возрасте ребёнок, конечно же, всё время нуждается в своей маме. Так что я бродил по дому, как человек-невидимка. Я говорил, “Эй, детка, в чём дело? Я люблю тебя”. А она только кивала, не обращая на меня никакого внимания. Я просил её спуститься в гараж и послушать новую музыку, над которой я работал; она обещала быть там через минуту, но потом совершенно забывала об этом. Я не мог даже поговорить с нею, потому что она всё время была чем-то обеспокоена из-за ребёнка. Затем, когда родился Дилан (Dylan), я съехал на третью позицию. Теперь меня вовсе не существовало. И я не мог с этим мириться. Я — парень, который любит дарить любовь и любит, когда ему отвечают взаимностью. Но дома всё, что я делал, это дарил. Я не получал ничего взамен. Затем Памела привезла своих родителей из Канады, чтобы те помогали ей с мальчиками. Это хорошо, когда рядом с детьми находится бабушка, но родственники супруги находились в доме каждый грёбаный день круглые сутки, отнимая у Памелы ещё больше времени. Так, неспособный отступить и посмотреть на ситуацию со сколько-нибудь разумной точки зрения, я превратился в плаксивого, капризного маменькиного сынка. Возможно, это был мой способ стать третьим ребёнком Памелы, чтобы получить свою порцию внимания, в которой я тоже нуждался. Теперь, совершенно неожиданно, мы с Памелой начали всё время ссориться. Наши отношения постепенно перешли от чистой любви к любви-ненависти.

Если бы у меня была ясная голова, я дал бы ей перерыв и, чёрт возьми, любил бы сам себя вместо того, чтобы обращаться к другим людям за одобрением. Но трудно ломать старые привычки: Я провёл всю свою жизнь, ища самого себя в других людях, ища тех, кто скажет мне, кто я такой. И как только я позволял им меня идентифицировать, я становился полностью зависимым от них, потому что без них меня не существовало.

В День Святого Валентина, который мы всецело должны были посвятить грёбаной любви, мы отправились в «Хард-Рок Казино» в Лас-Вегас. Я попросил флориста усыпать номер лепестками роз, заказал бутылку «Дом Периньон» и создал отличное настроение для нашей первой за последние месяцы ночи. Но после нескольких бокалов шампанского Памела так забеспокоилась о том, что она далеко от детей, и поэтому даже не может расслабиться. Всё, о чем она могла говорить, это о кормлении Дилана грудью, а всё, о чём мог думать я, это о том, что сейчас моя очередь кормиться грудью. На следующий день мы спустились посмотреть выступление «Rolling Stones», и всё было просто ужасно. Она увидела, как после концерта со мной разговаривала одна стриптизёрша, и мы устроили чудовищную ссору прямо посреди казино. Я схватил её и хотел отвести в номер, чтобы грёбаная светская хроника не переполнилась новостями о том, как мы ругались на людях, и её это взбесило. Наш взаимный гнев дошёл до того, что она, наконец, выскочила из отеля, взяла машину и ухала назад в Малибу без меня. День Святого Валентина был испорчен. Я был вынужден приползти назад домой на четвереньках и умолять её о прощении.

Неделю спустя я был на кухне, готовя обед для детей и Памелы. Всё снова было тихо и мирно, мы распили по бокалу вина, и я вытащил из холодильника пучок овощей для того, чтобы приготовить жаркое. Я облазил все полки в поисках кастрюли, потому что, бля, домработница раскидала нашу чёртову посуду по всему дому. Я был настолько взвинчен и напряжён, что как только малейшая вещь шла не так, как надо, я начинал волноваться, словно это был конец света. Поэтому, когда я не смог найти кастрюлю, я начал хлопать дверями кухонных полок и разбрасывать вокруг всякое дерьмо, как маленький ребёнок, который плачет, чтобы привлечь к себе внимание в надежде, что сейчас придёт мамочка и решит все его проблемы. Поэтому когда пришла мамочка — Памела — и увидела, что я нахожусь в одном из этих своих состояний, то просто всплеснула руками. “Успокойся, это просто кастрюля”.