Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

Не могу не упомянуть, кого она мне напомнила, и через это тоже надо было переступить, и не перед этим ли я не устоял тогда, как и прежде.

Мне предстояло сдавать экзамены в институт, а у меня разболелись зубы, и ma tante Marie повела меня к своему хорошему знакомому, записному мочаловскому дантисту Николаю Филаретовичу Параскевину, предпочитавшему называть себя «врач в области головы». Он славился своим умением удалять зубы без боли, как было написано на вывеске, красовавшейся на его калитке. Николай Филаретович действительно удалял зубы без боли, что приписывалось особым анестезирующим снадобьям, а к этим снадобьям будто бы имел какое-то отношение кухонный мужик Николая Филаретовича, настоящий богатырь огромного роста, седовласый, с раскидистой белой бородой, в бороду вроде бы запутались лесные цветы, так что, казалось, вокруг нее всегда жужжат пчелы. И в приемной Николая Филаретовича пахло не лекарственной химией, а цветами, травами, лесной свежестью, и запах этот не выветривался даже зимой. Может быть, его поддерживала елка, наряженная в приемной к Рождеству а не к Новому году, а может быть, лесное благоухание исходило от золотистых веников, которыми седобородый богатырь мел полы. Мне кухонный мужик Параскевина кого-то напоминал, я был практически уверен, что это он еще недавно продавал гриб чагу вместе с целебными травами на мочаловском рынке. Но не он ли навещал нас, когда я был еще маленьким, принося тете Маше на именины букетик подснежников и время от времени медовые соты? Неужели ma tante Marie называла «князюшка Муравушка»… кухонного мужика? Впрочем, чего не бывает при советской власти? Николай Филаретович окликал его: «Вавка!» – как мне послышалось. «Безголовый черт!» – крикнул однажды на весь дом, не находя какого-то инструмента в своей зубодерне, «врач в области головы». Но когда тетушка-бабушка привела меня к Параскевиным в первый раз, нас встретил именно кухонный мужик, церемонно раскланялся с ней и что-то пробормотал. Я ушам своим не поверил. «Permettez moi, princesse, soigner ce plantard docile», – донеслось до меня. Слишком уж не вязались эти куртуазные французские слова с дремучей бородой. Я понял, что «ce plantard docile» («податливый отпрыск») – я, и обо мне просит разрешения позаботиться кухонный мужик Параскевина. Ma tante Marie только любезно кивнула ему в ответ. Вскоре я уже сидел в зубоврачебном кресле. Старик Параскевин осмотрел мои зубы и сказал, что один-придется удалять. «Моя дочь, молодой специалист, это сделает лучше, чем я», – сказал Николай Филаретович. Не скрою, что я похолодел от страха. «Неужели вы так меня боитесь? – раздался мягкий женский голос, жеманно растягивающий гласные. – А один мальчик, мой маленький поклонник, спросил меня недавно, прочитав вывеску: «Скажите, Алла Николаевна, это фамилия у вас такая: „Безболи“»? Ко мне бесшумно приблизилась девушка или совсем юная женщина. Она нисколько не походила на своего приземистого пузатого отца. Тоненькая, стройная, пышные каштановые косы туго обмотаны вокруг миниатюрной головки. Вся она походила на туго натянутую проволочку, и от нее исходил ток. О ней говорили в поселке, что она очень легкомысленна, что у нее много поклонников и перед ней трудно устоять. Я взглянул на ее маленькие ручки. Неужели они способны рвать зубы? Но она мне уже сделала обезболивающий укол (во рту запахло медом, а не медицинской химией), и через несколько минут зуб был вырван действительно без боли, что с удивленным облегчением я вынужден был признать. «Видите, – улыбнулась она, – скажете, по знакомству я рву зубы вместе с головой?.. Надеюсь, вы больше не боитесь меня? Зайдите ко мне послезавтра вечером, я взгляну, как заживает у вас лунка». Лунка заживала хорошо, и врачиха, бросив на меня быстрый взгляд, вдруг предложила полувопросительно: «Пойдем погуляем…» Я подумал, не на знаменитую ли мочаловскую танцплощадку она меня приглашает. Место славилось на всю Московскую область, хотя слава у него была недобрая. Танцплощадкой считалась прогалина между старыми липами, примыкавшая к Софьину саду. Иногда на этой прогалине играл театр «Красная Горка», обычно же там просто собиралась молодежь, приносили патефон и танцевали. Место это имело другое, более фамильярное название «Пятачок». К танцующим нередко присоединялись блатные, с которыми у меня были свои отношения. Говорят, на танцплощадке вопреки всем запретам своего строгого отца царила Алла Параскевина. Лишь в последнее время, окончив стоматологический институт, она перестала туда ходить. В тот вечер Алла повела меня в противоположном направлении к отлогому спуску. Внизу совсем недалеко от параскевинской (и от Совиной) дачи, крадучись, копошилась Таитянка.

Не буду еще раз вдаваться в бесконечный спор, как правильно называть ее: «Таитянка» или «Таитянка». Конечно, «Тайгянка» правильнее: она таится в сочных, высоких травах, в жирных, как-то особенно пышно цветущих бальзаминах, имея при этом свойство вообще исчезать и снова появляться. Иногда она разливалась целым озерком, среди которого возвышались старые деревья (кстати, обширное Мочаловское озеро тоже образовывалось той же Таитянкой); ниже по течению она скрывалась в мусорных торфяниках, чтобы снова пробиться на свет. Так повторялось неоднократно до впадения Таитянки в Векшу. В этих-то речках Федор Иванович Савинов и разводил, по преданию, форель, которую будто бы все еще вылавливали изредка в Таитянке, сам я не рыболов, но слышал, казалось, как она плещется, и вроде бы видел, как она выпрыгивает из воды. Удивительно, но об истоках Таитянки до сих пор спорят, как долгое время спорили об истоках Нила. В своих верховьях (громко сказано!) речка возникала из двух безымянных протоков, теряющихся в лесных болотах. Одно можно с уверенностью сказать: истоки Таитянки находятся совсем недалеко от истоков Векши, так что обе речки сливаются не только в устье Таитянки, но и в своих истоках (почти что). Обе речки текут в одном направлении, но у них как будто общее сердце, и Векшу я бы сравнил с артерией, а Таитянку с веной, как бы ни дико это звучало с медицинской точки зрения.

В тихо струящихся водах Таитянки чувствуется пульсация или напор кровяного давления, а между обеими речками расположен остров Мочаловка, и в лунные ночи мне приходила в голову сумасшедшая мысль, не из той ли же Аркадии течет наша Таитянка, тем более что старожилы помнят ее исконное название Македоница, что, впрочем, означает змею: то ли название говорило о том, что вдоль речки змеи водились (таились), то ли сама речка уподобляется извивающейся змее.

На берегу Таитянки Алла села на поваленный ствол старой ольхи и пригласила меня сесть рядом с собой. «А теперь расскажите мне о наследниках престола», – сказала она, заглянув мне в глаза.

Дело в том, что уже не первый годя втайне от тетушки-бабушки «толкал романы», как говорят блатные (они-то в основном и были моими слушателями). Полагаю, что тетушка-бабушка была осведомлена об этих моих импровизациях, но понимала, что запрещать их бесполезно: я и так скрывал от нее, чем я занимаюсь, уходя по вечерам из дома якобы гулять. Не знаю, что больше пугало ее: мое общение с блатными или то, что я им рассказываю, за что по тем временам действительно могли исключить из школы или даже посадить. Полагаю, что ma tante Marie, в свою очередь, втайне надеялась, не узнаю ли я от блатных что-нибудь о Веточке Горицветовой, что, если кто-нибудь из них встречал ее в каком-нибудь лагере. И я рассказывал странную историю с бесконечными продолжениями, соединяя в одном устном повествовании Вальтера Скотта и Дюма-отца, приписывая д'Артаньяну родство с графом д'Артуа и возводя его родословную к самому королю Артуру Три мушкетера так преданы д'Артаньяну, ибо чтут в нем священную королевскую кровь, о которой он сам не подозревает, но инстинктивно ведет себя как принц крови; государь может от него, в конце концов, произойти; поэтому три мушкетера берегут д'Артаньяна, хотя уберечь его трудно. Теперь я сопоставил бы д'Артаньяна с выходцем из священной Артании, которую исследует Олег Фомин (Мочаловка в Артанию, безусловно, входит). А тогда я, не боясь анахронизмов, незаметно отождествлял д'Артаньяна с Черным Рыцарем из романа «Айвенго», породнив их именем Пылающий Отпрыск (Plantard). Меня встревожила мысль, не читала ли Алла «Трех мушкетеров» или «Айвенго», и потому я не решился толкать р́оман, как привык это делать. «Что бы такое рассказать вам?» – осторожно спросил я. «А то, что вы обычно рассказываете», – ответила она.

Я предупредил ее, что у меня свой д'Артаньян, не совсем такой, как у Дюма, д'Артаньян – историческое лицо, он даже оставил мемуары, – добавил бы я теперь, – эти мемуары читал и пересказывал в светской беседе Виктор Гюго, подчеркивая пикантные подробности. Я начал рассказывать и увлекся, чему способствовала ее головка, зачарованно опускавшаяся мне на плечо, и упоительный ток Таитянки передавался мне через ее косы. Взошел месяц, и донеслось благоухание липового цвета, как будто это месяцем пахло. «Продолжение следует, – вдруг сказала она, что следовало сказать мне. – Ты проводишь меня?» – «Разумеется, Алла Николаевна», – промямлил я. «Просто Алла», – поправила она меня, мягко, но решительно беря меня под руку. Она распахнула передо мной калитку с вывеской «Без боли». «Ложитесь спать, Вавушка», – сказала она как ни в чем не бывало, когда нам открыл дверь седоволосый богатырь, деликатно отводя от меня глаза. Алла повела меня прямо в свою комнату и сразу принялась стелить постель. Через открытое окно пахло липовым цветом или месяцем. Я подумал, что здесь, как и на берегах Таитянки, должны были надрываться соловьи, но они замолчали совсем недавно, может быть, накануне. Я уходил под утро, и калитку за мной запирала она сама. «А можно… можно с вами еще увидеться?» – спросил я. «Приходи завтра», – ответила она, утвердительно поцеловав меня в губы. Наутро ma tante Marie ни в чем не упрекнула меня, видно, считала, что пора уже этому случиться. Ее заботило только, готовлюсь ли я как следует к экзаменам в институт. Я готовился днем, но каждый вечер шел все туда же. Алла непременно вела меня сначала на берег Таитянки, как будто именно Таитянка связывала нас. Там она просила продолжить мое повествование, и я продолжал сначала нехотя, потом увлекался. «Значит, царская кровь течет, как эта речка, незаметно, но неиссякаемо?» – спросила она меня однажды. Не помню, что я ответил, может быть, промолчал. Каждое наше свидание заканчивалось в комнате Аллы. Свидания прервались на время, пока я сдавал экзамены, но возобновились, как только я убедился, что поступил в институт. Только теперь я начал задумываться, к чему же это должно привести. Советоваться мне было не с кем. С незамужней тетушкой-бабушкой я не позволял себе говорить на такие темы. И вот однажды незадолго до рассвета у калитки я без особой уверенности спросил Аллу, не согласилась ли бы она стать моей женой. Алла засмеялась в ответ громче, чем, по-моему, следовало бы, только потом, вспоминая этот смех, я расслышал в нем горечь. «Вы мальчик, – сказала она мне на „вы“, как в первый день нашего знакомства. – Гениальный мальчик… Я же старше тебя на целых восемь лет». Не скрою, я выслушал этот ответ с облегчением, но и с обидой. До первого сентября оставались еще три-четыре вечера, но я больше не заходил к ней. А потом начался учебный год, вводный фонетический курс, когда мне пришлось подгонять под институтские стандарты мое немецкое произношение, усвоенное от тетушки-бабушки. Так незаметно пролетел сентябрь. А в первых числах октября я узнал, что Алла Николаевна Параскевина вышла замуж за своего сослуживца зубного техника Даниила Петровича Мастеркова. К свадьбе старик Параскевин подарил дочери машину. О Параскевине всегда говорили в Мочаловке, что он старик денежный. Кстати, я так и не узнал, сколько заплатила ему ma tante Marie за лечение моих зубов, но я уверен, что он взял с нее деньги непременно, несмотря на старое знакомство: когда дело доходило до денежных расчетов, Николай Филаретович не делал исключения ни для кого. Как зубной техник имея легальный доступ к золоту, он приятельствовал в свое время с Агатой Юрьевной и у самого Ильи Маркеловича Вяхирева бывал. У него водились и царские червонцы, и брюлики, и долларами он заблаговременно успел запастись. Я не видел Аллу после нашего последнего объяснения, даже зубы лечить ходил к стоматологу в общедоступную мочаловскую поликлинику. Я слышал, что у Аллы родилась дочка, что назвали ее Калерией. Алла водила машину только сама, мужа к рулю не пускала, и однажды машина сорвалась под откос, едва миновав мост, как раз там, где Таитянка впадает в Векшу…