Аналогичный мир - 3 (СИ) - Татьяна Зубачева

— Эркин, возьми варенья. Или мёда.

— М-м-м, — Эркин кивнул, искоса посмотрел на Женю и совсем тихо, чтобы только она услышала, сказал: — А у тебя вкуснее.

Женя быстро, словно украдкой, чмокнула его в щёку.

— Эй, Мороз! — Колькин голос заставил их обернуться. — Смотри, чего есть!

— Принёс?! — рванулся к нему Эркин.

И взяв у Кольки гитару, укоризненно покачал головой.

— Что ж ты её по холоду, ей же больно.

— Во даёт вождь! — взвизгнул Ряха.

— Заткнись, коли дурак, — рявкнул на него Лютыч, глядя, как Эркин бережно ощупывает, словно оглаживает гитару. — Ништо, Мороз, щас отойдёт.

Эркин кивнул, усаживаясь уже спиной к столу. Осторожно тронул струны, еле-еле, чтоб не перетянуть ненароком, поправил колки и уже увереннее провёл пальцами по струнам. Гитара отозвалась нежным и глубоким звуком.

— Однако… — как-то неопределённо протянул Саныч.

Эркин ещё раз попробовал струны и поднял глаза на стоящих вокруг людей, улыбнулся.

— Давай «Жди меня», — сразу сказал Колька. — Ну, что тогда пел.

И когда Эркин запел, песню подхватили почти все. И снова в этом хоре он слышал только голос Жени. И пел он свободно, ничего не боясь и ни о чём не думая. Он сам не ждал, что так будет рад гитаре, что так соскучился по игре. И закончив песню, посмотрел вокруг и улыбнулся людям своей «настоящей» улыбкой.

— Ну, ты даёшь! — восхищённо выдохнул Колька.

— Здоровско, — кивнул Петря.

— Слышь, — Серёня подтолкнул локтем Кольку, — цыганочку сбацаешь, Мороз, а?

Но Саныч не дал Эркину ответить.

— Стоп, пацаны, успеете. Старшому первое слово.

Медведев даже руками развёл.

— Ну, никак не ждал. Играй, чего хочешь, Мороз.

— И то, — кивнул Лютыч. — Песня, она от сердца, ей не прикажешь.

Эркин перебирал струны, быстро прикидывая. По-английски петь не стоит, а по-русски… лагерное тоже не надо, не то место. А если… Андрей тоже её спел как-то, а потом сразу к стаду ушёл, видно, тоже, как у Семёна, «семейная».

— Гори, гори, моя звезда, — негромко, потому что не под крик песня, начал Эркин, — звезда любви приветная…

Он пел, стараясь не думать о словах и не глядеть на Женю, боясь сорваться.

— Ну… ну, спасибо, — только и сказал Медведев, когда Эркин замолчал.

А потом его хлопали по плечам и спине и целовали в щёки, благодаря за песню. И цыганочку он сыграл, вернее, играл Лютыч на гармошке, а он подстраивался, зорко разглядывая пляшущих и прикидывая, что ничего особо сложного нет, так что, если надо будет, то спляшет. Не хуже Кольки и Серёни, и женщины, кто помоложе, вышли в круг. И Женя?! Ну… ну, вот это здорово.

И опять пили чай с необыкновенно вкусными пирогами. И он сам пел, и подпевал Лютычу и остальным. А там, где слова были совсем непонятны, будто не по-русски, то вёл мелодию без слов. И так хорошо ему ещё никогда не было. Шум, танцы, он поёт, играет на гитаре, танцует, с Женей, ещё с кем-то. И… и так хорошо! Ведь и раньше такое бывало… Такое? Нет, это совсем другое. Резким взмахом головы он отбросил со лба прядь и все эти мысли, потом обдумает.

И вдруг Эркин почувствовал, что вечер кончается, дольше затягивать не надо, будет хуже. Эркин нашёл взглядом Женю. Она поняла его и кивнула. Но это же, видимо, чувствовали и остальные. Потому что как-то сразу стали благодарить и прощаться.

Эркин встал и протянул гитару Кольке.

— На, возьми. Спасибо тебе.

— И тебе спасибо, — принял Колька гитару.

Разбирали и одевали усталых полусонных детей, одевались сами, прощались с хозяевами, благодарившими всех за честь да за ласку.

Медведев крепко хлопнул его рука об руку.

— Ну, спасибо тебе, Мороз. Уважил.

— И тебе спасибо, — улыбнулся в ответ Эркин.

Они уже стояли в сенях, и Женя держала за руку Алису. Женя на прощание расцеловалась с женой Медведева и его матерью, тоже пожала руку Медведеву, Алиса пожелала всем спокойной ночи, и они вышли.

Холодный воздух обжёг лица, но не больно, а приятно. Миняй с женой ушли раньше: всё-таки дети дома, хоть и согласились присмотреть, а всё не то. Почти все остальные жили в Старом Городе, так что к путям Эркин с Женей шли одни. Откуда-то доносилась пьяная песня — вроде Ряха горланит — и лаяли разбуженные собаки.

Эркин передал сумку с обувью и шалью Жене и взял Алису на руки. Она сразу заснула, положив голову ему на плечо. Женя тихо засмеялась.

— Устала.

— Да, — Эркин осторожно, чтобы не потревожить Алису, кивнул. — Женя, тебе понравилось?

— Да, — Женя шла рядом с ним, держась за его локоть. — И люди приятные, и весело так было. Я и не знала, что ты умеешь играть.

— Нас всех учили, — неожиданно легко ответил, переходя на английский, Эркин. — Играть, петь, танцевать. Смотрели, кто где лучше смотрится, и учили. На гитаре или рояле. А пели и танцевали все. И стихи читали.

Женя шла в ногу с ним, держась за его руку, и слушала. Он впервые так… свободно говорил об этом.

— Я много пел и играл… раньше, там, — он всё-таки избегал слова «Палас», — Но это всё было по-другому, не так. Я не знаю, как сказать, но… но это было тоже как в насмешку, в обиду. Мы не были людьми для них. Пели, танцевали для них, не для себя, а здесь… мне самому хорошо было. Женя, тебе понравилось?

— Да. Ты очень хорошо пел, — Женя мягко сжала его локоть. — А про звезду ты откуда знаешь?

— От Андрея, — Эркин перешёл на русский. — Всё, что я по-русски знаю, я знаю от Андрея. А чему там учили… Этого здесь не надо, нельзя, — и опять по-английски: — Я только Шекспира для себя пел. Женя, я… я сам придумал, ну, музыку. И пел. А когда спрашивали, врал, что надзиратель в питомнике научил. Знаешь, я слов толком не понимал, ну, настоящего смысла, просто, мне… даже не знаю, как сказать, мне было приятно их петь. Не то, что те…

Женя задумчиво кивала. Эркин поправил Алису и негромко смущённо спросил по-русски:

— Женя, тебе… тебе ничего, что я говорю об этом?

— Нет, что ты, Эркин. Всё хорошо. Всё правильно.

— Ты устала? Совсем немного осталось. Или, — Эркин засмеялся, — Женя, давай, я и тебя понесу, а?

— Ты с ума сошёл, — засмеялась Женя. — Вон уже «Корабль» виден. Смотри, ни одного окна не светится.

— Да. Поздно уже.

Тёмная громада дома, почти сливавшаяся с чёрным небом, наплывала на них. В подъезде, на лестнице, в коридоре — сонная тишина. Женя открыла их дверь, и они вошли в свою квартиру, полную не пугающей, а ожидающей темнотой.

Женя зажгла свет, и Эркин, пока она раздевалась, стал раскутывать Алису. Та покорно крутилась под его руками, не открывая глаз.

— Ну, надо же, как спит, — засмеялась Женя, уводя её в уборную. — Раздевайся, милый, мы мигом.

Эркин не спеша снял и повесил полушубок, ушанку, смотал с шеи шарф, разулся. Он раздевался медленно, словно смаковал каждое движение. А хорошие брюки, совсем в бурках не помялись.

— Эркин, — Женя уже вела Алису в её комнату, — ты рубашку в грязное кидай.

— Мгм, — промычал он в ответ.

Его хватила такая блаженная истома, что не хотелось ни говорить, ни двигаться. И он как-то бестолково помотался между спальней и ванной, раздеваясь и раскладывая свои вещи. А как лёг, и сам не понял. Но вдруг ощутил, что он уже лежит в постели, под одеялом, и Женя рядом.

— Женя, — по-детски жалобно позвал он, — я же не пьяный?

— Нет, — засмеялась Женя, целуя его в щёку. — Спи, милый.

— Ага-а, — протяжно согласился Эркин, вытягиваясь рядом с Женей так, чтобы касаться её всем телом.

Так он ещё никогда не уставал, какая-то странная, приятная усталость. Пел, танцевал… всё тело гудит. Как же ему было хорошо, как… как никогда. Выходные, праздники, а теперь это… у Жени день рождения в марте, и они сделают такой же праздник. И даже лучше. Он улыбнулся, окончательно засыпая.

Прошедшие дожди смыли остатки январской ледяной корки, и машина шла хорошо, на уверенной сцепке с дорогой. Конечно, через дамбы будет короче, но дамбам хана, все так говорят, и проверять неохота.

Чак вёл машину играючи, хвастаясь своим умением перед самим собой. Всё у него хорошо, всё тип-топ. Только в дороге, оставшись в одиночестве, точно зная, что никто его не увидит, он давал себе волю. Ведь никому о такой удаче не расскажешь, да и некому рассказывать. И незачем. А вспомнить приятно…

…После той старухи он с неделю помотался по округе то с Бредли, то с Фредди, а потом Бредли позвал его в свой кабинет. Он думал, что для очередного недельного расчёта, и пошёл спокойно. А ему предложили прочесть и, если согласен, подписать. Контракт?! Он прочитал, не поверил себе и перечитал ещё раз. Шофёр и автомеханик на еженедельной оплате. Неустойка с инициатора разрыва… двухнедельный заработок… ничего, нормально… срок… до Рождества… тоже, как у всех…