Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин

Люди молча потрясённо слушают меня. Никто не возражает.

23. Экхельдэ

Я плохо сплю. Снятся сны.

Я говорю Тари:

— Старшая сестричка, скажи, есть лекарство от снов? Чтобы просто спать? Как нырнуть в темноту и тепло, а потом вынырнуть?

Она обнимает меня, нюхает, как белька: нюхает ноздри, за ушами, виски… мне щекотно, я улыбаюсь. Беру её ладонь, прижимаюсь лицом, как к ладони родной сестры.

Впрочем, она родная. Все шедми — один клан. Одна кровь. Теперь — особенно.

— Такие лекарства есть, брат, — говорит Тари. — Но бойцам, пилотам и всем прочим, кому на следующий день нужна ясная голова и верность руки, их лучше не принимать. Они замедляют, убаюкивают разум — и тело тоже немного замедляют. Если сны невыносимы для тебя, я дам лекарство. Но тогда ты не сможешь участвовать в боевой операции: ты будешь медленный и тебя убьют враги.

Я молчу. Думаю.

— Реши, — говорит Тари. — Ты на Меже, но твоя грива ещё не отросла. Ты пока не взрослый, поэтому — как прикажу тебе рисковать собой? И отказать, когда ты просишь помощи, я тоже не могу. Захочешь — останешься в безопасном месте, захочешь — примешь лекарство. Выбор — твой.

От её ладоней пахнет тёплой галькой с нашего пляжа в Гэохоу, на Берегу Клыкобоев. Я смотрю ей в лицо.

— Я уже давно решил, сестричка, — говорю я. Чуть-чуть улыбаюсь. — Считай, что я прошёл настоящую инициацию, через смертный страх, как в давние времена. Просто, знаешь, тут ведь нет рачков, чтобы вживить их под кожу. В скулы, как у древних воинов.

Тари улыбается в ответ. Сводит ладони, переплетает пальцы — я вижу согласие и похвалу.

— Я не сомневалась в тебе, брат, — говорит она, и меня осеняет: Тари же не говорит «маленький брат», она обращается ко мне, как к взрослому.

А взрослый не должен бояться снов, даже если они отвратительные.

Тари приходит в нашу каюту, когда наступает ночь. Садится на жёсткий пол каюты, поджав под себя ноги, и напевает тихонько: «Хэ-лэйа, уходи, пурга, уходи, метель! Вы накрыли мир снежной шкурой — и будет с вас. Пусть придёт покой, пусть вздохнёт прибой — Океан убаюкает нас с тобой…» — на древнем-древнем языке Атолла, совсем как наша с Мыиргю старая наставница… И мне странно: острый лёд внутри тает, но ноздри почему-то сжимаются сами собой.

А Мыиргю всхлипывает и продолжает:

— Хэ-лэйа, рыболовы спят, осьминоги спят, рыбки-полосатки скрылись в норках и тоже спят. Только очи предков глядят с небес, чтобы нас защитить от дурных чудес…

И сестрички из Дхэн тихонько напевают без слов себе под нос, потому что слов не помнят, а Шейихай просто роняет голову на спальный мешок и засыпает, мгновенно и крепко: его песенка впрямь убаюкала.

Он — совсем малыш.

Таким, как он, вообще не полагается чего-то бояться. Им полагается только радоваться — тому, что они уже почти Между, что у них наступает пора под радугой, что весь мир яркий и весёлый. А у них всё украли — и радугу тоже.

Я думаю об этом — и мне больно от мыслей, я думаю, что не смогу спать, но засыпаю, сам не знаю как.

* * *

Мне снится орбитальная станция у Океана Второго, класса «Остров». Мы с Мыиргю собираем маленького робота для чистки аквариумов — наш собственный прототип, мы сами его придумали. Всё проверено и перепроверено — завтра мы пустим его в аквариум с багрянкой. Если он справится — нас похвалят наставники, нам разрешат синие комбинезоны персонала станции.

А пока мы в белых. Мы — бельки Простора. Ученики. Только пытаемся сделать что-то полезное. Первая весна в космосе.

Мы кажемся себе избранными. Мы носим сердечко Хэталь со звездой. Мы вместе со Старшими строим для шедми мост в небеса — и всё время об этом думаем. И мечтаем о синих комбинезонах — как у Старших и у лучших.

На станции много детей — это ведь понятно. Пилотов, навигаторов, операторов космической техники, астробиологов наши Старшие начинают готовить, как только с них пух слиняет. Мы всегда рядом со Старшими: мы — их продолжение. Мы работаем, мы учимся, мы будем строить для Шеда новый дом. Потому что старый опасен. Мы всегда знали, что опасен. И мы всегда знали, что мы — надежда.

Нам весело и спокойно, хоть мы знаем, что космос опасен тоже. Нас хорошо учили — и с нами Старшие, почти всемогущие. Мы под защитой.

Мы с Мыиргю собираем робота и болтаем о том, что к нам идёт патрульный с Земли. Нам интересно, интересно — и мы хотим увидеть настоящих людей. Мы очень хотим увидеть их детей. Мы мало что знаем о них — только по фрагментам хроники, снятой на Земле. Нам хочется узнать больше.

Мы болтаем о том, что спросим у человеческих детей.

Какие животные живут у них дома.

Глубоко ли они умеют нырять.

Правда ли, что на Земле есть огромные пространства, где много песка и совсем нет воды.

Мы не выдерживаем и идём к обзорной площадке, поглазеть, как звездолёт людей подходит к станции. Просим дежурного Старшего, Хагндэ — он врач и биолог, он ласков с нами, он позволит нам посмотреть хоть краешком глаза…

И мой сон ломают взрывы.

* * *

Я сижу на полу и смотрю в темноту.

Я хочу увидеть нормальный сон. Наш пляж. Как мы играем с каменкой, прячем кусочки рыбы в щели пирса, а она находит. Как я кормлю бельков. Как Старшая Оури рассказывает о колониях кораллов, об играх кальмаров, о летучих рыбках — а я глажу руку Лэйрю, глажу между пальцами, где перепонка, перепонка прохладная и бархатистая на ощупь…

Мои ноздри сжаты. Кровь стала острым льдом, режет.

Не хочу вспоминать.

Не хочу вспоминать.

Но смотрю в темноту и вижу, как человек стреляет в голову Гокхэя. И в голову Рэвхэ. И что-то зло говорит своим. И снова стреляет. И я понимаю: братья уже на Меже, он убивает, как убивали подростков в бельковых войнах. Я не могу шевельнуться, смотрю на него и жду выстрела — но я ещё Между, долго буду Между. Я им нужен.

Другой человек хватает меня за руку, тянет.

Мне больно, болит голова, ужасно болит, тело — как вялая водоросль, ноги не слушаются. Человек с оружием целится в меня — и я жду выстрела.

Я ранен, болен.