Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

«Кто ты? — спросил Бхимасена. — Зачем ты принял обличие обезьяны?»

Существо не ответило, а лишь положило на пути Бхимасены огромный хвост. Мой брат, не желая наносить вреда тому, кого он про себя называл Хануманом, нагнулся, чтобы убрать хвост с дороги. Несмотря на усилие его рук, хвост не сдвинулся с места.

«Как можешь ты, знаток дхармы, наделенный мужеством и разумом, не испытывать сострадания к лесной твари?» — вопрошала огромная обезьяна, пока мой брат весь в поту от напряжения пытался сдвинуть невинную на вид преграду. Только когда Бхимасена окончательно выбился из сил, на него снизошло просветление, и он признал в желтом существе жителя небес.

«Я познал твою мощь, — сказал Бхимасена. — Если ты бог, то какие жертвы я должен тебе принести?»

«Я один из Хранителей мира, — был ответ, — я не бог, но во мне, как и в тебе, и во всех живущих есть частица божественного огня. Мы с тобой братья, но я вынужден преградить тебе путь в заповедную долину, она сейчас нужна нам — Хранителям мира. Нет, наша обитель не здесь. Туда мы допускаем только тех, кто отрешился от земных страстей, чей дух готов принять жар нашей брахмы, а разум — понять увиденное. Ты же еще горд, неистов, и карма твоя не созрела. Тебя ждут земные пути и военные подвиги, для которых ты и воплотился в этом теле. В мыслях следуй за Юдхиштхирой — ему ведома карма этого мира».

Так говорил тот, кто своим видом походил на царя обезьян. — сказал Арджуна и на мгновение задумался, словно вспоминая давний волшебный сон. Мы сидели почти не дыша. Блики костра вспыхивали на панцирях кшатриев, зажигали потайные огни в глазах Джанаки и Митры, скользили по плоским скуластым лицам наших проводников и носильщиков, сидевших на корточках неподвижно, как каменные идолы.

Мой брат Бхимасена, для которого прихоть панчалийки выше, чем воля богов, попытался упорствовать, объясняя, что ему нужны цветы лотоса, которые растут в заповедных долинах. Ха-нуман указал ему озеро с лотосами и позволил нарвать их. Тогда Бхимасена, убедившись в милости небожителя, попросил его явить свой истинный божественный облик, в котором он пришел в мир. Тот отказался, сказав:

«Никто из смертных не может увидеть облик, в котором я пришел на землю. Времена тогда были иными. Теперь — гибельная Калиюга, и я принял облик, соответствующий ей. Земля, горы, реки, люди — все сейчас соответствует вашему периоду времени. Сила, величие и блеск приходят к упадку. Я видел и золотой век на вашей земле. Тогда не было разделения на людей и богов. Все обладали способностью мыслить, но были лишены тел. Все растворялось в едином поле брахмы. Люди были равны между собой, проходили через одни и те же ашрамы, почитали одну и ту же правду. Не было купли-продажи, не было обмана и ненависти, все творила мысль. А потом пришла иная эра, и началось разделение людей. Из одного источника шли молитвы и обряды, но стали они различаться так, что люди перестали признавать братьев друг в друге. Истина пала, так как была раздроблена на мелочные откровения. Никто не пытался выслушать друг друга. Род человеческий оглох и ослеп. С приходом Калиюги дхарма попирается людьми и оскудевает поток брахмы, слабеет дыхание жизни. Это угрожает и существам мир охраняющим. Поэтому мой облик соответствует вашему времени».

Бхимасена заявил, что никуда не уйдет, пока не увидит истинного облика Ханумана. И тогда небожитель решил удовлетворить любопытство моего брата, хотя совсем непонятно, что может ожидать сведущий человек от бесполезного знания. Тогда произошло то, о чем чараны поют, прославляя деяния Бхимасены. Арджуна прикрыл глаза и тихо запел, пытаясь подражать боговдохно-венным бродячим певцам:

—Хануман сделался огромен телом Простираясь над банановой рощей. Стояла та обезьяна в бескрайнем сиянии. Обезьяна с красными, как медь, глазами и грозно нахмуренным лицом била длинным хвостом, заполнив собой стороны света.

Бхимасена зажмурился, а небожитель сказал: «Таков мой облик, доступный твоему зрению, но я могу расти и дальше. Среди врагов мое тело увеличивается беспредельно за счет собственной мощи».

Вот такой силой брахмы обладают те, которых мы зовем Хранителями мира. Боюсь, нам никогда не постичь, кто же они на самом деле. Все наши догадки так же близки к реальности, как облик, который был показан Бхимасене, походил на истинное лицо его собеседника.

После этого Бхимасена смирился, а тот, кого мы зовем Хануманом, вернулся в свое прежнее тело и обнял Бхимасену. Мой брат говорил, что всю усталость из его тела изгнал могучий светлый поток, и в чакрах с новой силой вспыхнула неистовая мощь брахмы. Просветленный и как будто помолодевший, он легко спустился с гор, принеся букет лотосов Кришне, встревоженной его долгим отсутствием. Небожители дарят цветы, а не молнии.

Закончив рассказ, Арджуна замолчал, улыбаясь своим потаенным воспоминаниям.

Зачем же мы едем в горы? — тихо спросил Джанаки.

Это вы узнаете, когда мы прибудем на место, — ответил Арджуна. Видя обескураженное выражение наших лиц, он снисходительно добавил. — Мудрый совет может обернуться страшнее любого оружия…

И снова бесконечный подъем в горы. Величие открывающейся горной страны не только восхищало, но и подавляло. То, что издали казалось лишь складкой на теле горы, оборачивалось огромной расщелиной. Длительные переходы, изматывающие людей и вьючных животных, почти не приближали нас к пикам, увенчанным царственными диадемами снегов и облаков. Щербатые клыки горных отрогов замыкали горизонт вокруг нас. Казалось, наш отряд уходит в разинутую пасть чудовища, окаменевшего со времен рождения земли. Под копытами коней все чаще были лишь голые камни да сухая трава, струящаяся под ветром, как дым костра.

Не все кшатрии выдержали тяготы пути. У некоторых из них кружилась голова, затруднялось дыхание и шла кровь из носа. Нам пришлось оставить их на попечение темнолицых жителей какой-то затерянной в этих горах деревушки.

Снежный горный воздух, простая чистая пища и, главное, невидимая поддержка друзей-дважды-рожденных еще позволяли мне держаться. И все же долгие переходы, разряженный воздух перевалов и груз воспоминаний, которые я вез, как мешок с камнями, на своих плечах, истощили меня. Я уже не коротал время на привалах беседами с Арджуной и Накулой, а проваливался в сон, как в черную воду забвения. Во время дневных переходов Митра и Джанаки ехали рядом со мной, следя, чтобы я не упал с лошади.

Горы предстали не гранью преодоления, а безнадежным частоколом, и горная дорога вела в никуда, петляя меж холодных неприветливых валунов.

Я чувствовал себя таким пустым и легким, что каждый порыв ветра мог выбить меня из седла. Усталость облепляла меня, как растопленный воск. Перед глазами — то тени кшатриев Хастинапура, то сияющая морда желтоглазой обезьяны, то испуганные глаза Прийи, уходящей от меня по узкой темной улице. Только была ли это Прийя или Лата? Мне никак не удавалось этого рассмотреть при тусклом свете, проникавшем в пустой храм моего сердца сквозь майю внешнего мира. Пелена была перед глазами. Ритмичный перестук копыт отдавался в ушах перебором четок. Казалось, не будет конца видениям в этом медленном завораживающем восхождении, превратившемся в нескончаемый храмовый ритуал.

Красными колоннами вставали внизу стволы сосен. Над головой под синим сводом ветры славили поднебесную обитель богов, а ледники сияли алтарями, окутанными огнем брахмы. Уже потом, когда ко мне вернулась способность рассуждать и мыслить, я узнал, что наш отряд, едва углубившись в горы, повернул на восток и вошел в безлюдные земли, изредка навещаемые только охотниками племени киратов. Где-то далеко на юге остались границы Хастинапура, и ни военным дозорам, ни шпионам Дурьодханы, стянутым к Панчале, было не под силу найти наши следы. Мы не знали дороги, по которой вела нас устремленная воля Арджуны, пока, преодолев очередной перевал, не спустились

в заповедную долину. Нам пришлось буквально прорубаться сквозь зеленые заросли к широкому лугу, через который шла тропинка к зеленому холму, увенчанному каменным островерхим куполом. Долину окружали могучие ребра гор то густо-коричневого, то ярко-охристого цвета. Отдельные скалы и лощины казались линиями и бугорками на ладони матери-земли, раскрытой жестом защиты. Водяные потоки ниспадали широкими каскадами, словно прозрачные одежды, соскальзывающие с темнотелои красавицы. Несколько тонких столбов сизого дыма поднимались неподалеку от храма. Наши кони пошли быстрее, и вскоре мы выехали на широкую тропинку, огибавшую холм и заканчивающуюся у небольшой деревушки, прилипив-шейся к зеленому склону. Деревянные дома на каменных платформах стояли в живописном беспорядке, словно пригоршня игральных костей, рассыпанная небрежным игроком. Земля вокруг них была разлинована аккуратными террасами, на которых трудились крестьяне. От околицы шла прямая, как стрела, тропинка вверх к храму. Отсюда он был хорошо виден: каменные стены, казалось, вырубленные из монолитной скалы, венчал островерхий шлем купола, рвущийся в небо и надежно укоренившийся в земле.