Рожденные на улице Мопра - Евгений Васильевич Шишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тут вон в газете обращение, — сказала Мария. — Интеллигенция в поддержку Ельцина… Не все, Паша, думают, как ты.
Павел взял в руки газету со шкафа, нахмурился, прочитал:
«Раздавите гадину!»[2]
От первого быстрого просмотра в мыслях появилась сумятица. Он выборочно прочел кусок текста, на этот раз вслух:
— «…красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками, грязно оскорбляя народ, государство, его законных руководителей, сладострастно объясняя, как именно они будут всех нас вешать… Что тут говорить? Хватит говорить… Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу…» — Павел посмотрел на Марию — «тупые негодяи?» «будут всех нас вешать…» — про кого это они?
— Про народных депутатов, наверное, — ответила Мария. — Я думаю, и про тебя в том числе…
Павел читал список людей, которые подписали воззвание: «Адамович, Ананьев, Анфиногенов, Ахмадулина, Бакланов, Балаян, Бек, Борщаговский…» — Он не знал, что это за люди. Он смутно предполагал, что они сочиняли какие-то книжки, писали сценарии к фильмам или стишки к песням. «Быков, Васильев, Гельман, Гранин, Давыдов, Данин, Дементьев, Дудин, Иванов, Иодковский, Казакова, Каледин, Карякин, Костюковский, Кузовлева, Кушнер, Левитанский…» Лишь дважды споткнулся Павел в этом списке дышащих ненавистью людей. Выделился своей подписью с чином: «академик Д. С. Лихачев». Павел вспомнил тонкий, острый, испуганный нос академика Лихачева, его красивые старческие руки и вежливый до приторности голос, который, казалось, способен говорить только благоглупости и уж никак не клеймить народных избранников махровым ругательным слогом. «Тупые негодяи»… Что ж он, академик, а будто хамло подзаборное! «Нагибин, Нуйкин, Окуджaвa, Оскоцкий, Поженян, Приставкин, Разгон, Рекемчук, Рождественский, Савельев, Селюнин, Черниченко, Чернов, Чудакова, Чулаки…» И последней стояла подпись: «Астафьев».
— Почему-то не по алфавиту? Будто на подножку поезда прицепился. Писатель, что ли? — спросил Павел у Марии, которая, в отличие от Павла, признающего только «документалистику», художественную литературу признавала.
— Писатель. Русский. Родом из Сибири, — кивнула Мария. — Недавно по телевизору выступал, матерился…
— Зачем же русский писатель на камеру матерится? — простодушно спросил Павел.
Он еще раз пробежал глазами по тексту кровожадного призыва, по именам. От строк послания, от имен подписантов исходил ток страха и ненависти. Павел усмехнулся, вспомнил цитату из Ленина, который и сейчас оставался для него кумиром. Ленин писал Горькому в 1919 году, в разгар гражданской войны, в разгар противостояния: «…интеллигентики, лакеи капитализма, мнящие себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно».
Павел произнес, смягчая ленинские формулировки:
— Э-э, нет, господа интеллигенты. Никакие вы не интеллигенты! Интеллигент перестает быть таковым, если врет даже в малом. А вы врете по-крупному…
— Пишут, что Солженицын в Россию собирается вернуться, — сказала Мария.
— Заждались мы его! — усмехнулся Павел и тут же заговорил убежденно, быстро — выстраданные мысли: — Никаким диссидентам я не верю. Это шкурники! Выпячивают себя антисталинистами. Якают. Себя обеливают. Еще не известно, сколько они телег друг на друга понаписали, кто из них с МГБ сотрудничал. Дела нет этим интеллигентским писакам до простых русских людей, до крестьян. Сколько честных людей со своей земли согнали, сколько сгинуло?! А этим, мемуаристам, лишь бы свой страх перед Сталиным оправдать. Не было у них никакой борьбы с режимом! Если б их репрессии не тронули, они б и сейчас в ладоши хлопали. Эти люди были Сталину не опасны… — Павел помолчал, взял передышку, затем сказал с усмешкой: — Приедет Солженицын — вот бы и написал здесь «Материк Демократия»… Да ведь не напишет. Надо тогда самому наизнанку вывернуться.
— Даже если напишет, что изменится? Сейчас такое пишут… Только кому это надо? — сказала Мария.
Они ужинали почти молча. Две-три пустячных фразы. Но желание поговорить у Павла не иссякло. Мария чувствовала это.
— Пойдем, Паша, я тебе спину натру.
— У меня уже отошло.
— Доктор наказал весь курс пройти.
Мария втирала ему в поясницу мазь. Она уже многажды делала это, когда мужа прихватывал радикулит, и все время боялась дотрагиваться, осторожно огибала пальцами белый рубец на боку. Казалось, что шрам от пули афганских моджахедов до сих пор вызывает боль, если притронуться.
— Покойный отец говаривал: как начнешь жизнь, так и проживешь. Натуру человеческую не поменять, — сказал Павел. — С правителями то же самое. Ельцин пришел во власть как предатель. И правит как свинья… Даже со своими соратниками сладу нет.
Мария покрыла раскрасневшуюся от массажа спину Павла шерстяным платком. Павел перевернулся, лег на спину.
— Пощипывает? — спросила Мария.
— Пощипывает, — улыбнулся Павел.
— Значит, помогает.
— Спасибо. — Павел обнял Марию, прижал к груди.
Обычно они разговаривали короткими фразами, словно все самое главное в их совместной жизни не нуждалось в речах, объяснениях. Они и в глаза друг другу смотрели редко, словно стеснялись друг друга. Это стеснение не было холодностью и отчуждением, — просто так сложилось, с первого дня… Павел никогда ни в чем не попрекал Марию, ни разу не повысил на нее голос, хотя бывал порой взбешен. Мария, сын Сергей и дочка Катя были выведены им из-под обстрела раздражения и ярости.
— Кате хочется в Дом культуры в бальные танцы записаться. Сейчас всё за деньги.
— Лишь бы нравилось. Что ж она мне сама не скажет про деньги? Ей скоро пятнадцать.
— Ты делом занят. Не хочет по пустякам дергать, — отвечала Мария. — Сердце у меня, Паша, за Сережу болит. В Москве вон что. Вдруг полезут с Егоркой Шадриным депутатов защищать? Студенты любят похрабриться… Может, Алексея попросить? Чтоб разыскал Сережу, поговорил. Вразумил как-то.
— Алексея? — ершисто спросил Павел. — Он где-нибудь в амстердамах. Его тоже бизнесом проучили… — Но вскоре Павел сменил тон, заговорил о брате примирительно: — Лешке бы, с его-то мозгами, с его историческим образованием в политику идти… Вон его дружок, Игорь Машкин, рядышком с Жириновским с трибуны вещает.
— А может, с его-то мозгами, — сказала Мария, — как раз в политику идти не хочется?
— Может быть… Вечером ему позвоню, — сказал Павел. — Если и сейчас Ельцина не укротим — видать, мы впрямь какая-то ущербная нация. Сотни лет объединиться не
