Рожденная чародейкой - Дэвид Фарланд

– Всадник не заезжал… на коне с обмотанными шерстью копытами?

– Ну уж! – сказала она с преувеличенным страхом. – Всадник! Бандит, если не хуже! Говорят, убийцы кругом шастают. Вчера утром в девяти милях на дороге нашли зарезанного Брэйтена Таунера.

Боринсон удивился. Неужто убийцы Радж Ахтена все еще бродят по дорогам? Видимо, до них пока не дошла весть о падении Карриса. Хотя это мог оказаться и случайный разбойник. Однако Боринсон сомневался. Его не оставляло подозрение, что этот человек охотился именно за ним.

Он протер глаза, съел небольшой кусочек пирога, дожидаясь, пока постояльцы освободят комнату.

Сказал хозяйке, что уедет, как только проснется, и попросил ее купить в городке все, что было нужно ему с собой в дорогу. От Фенравена до граничивших с Инкаррой гор оставалось проехать всего сто миль, и городов по пути было немного.

Затем он отправился спать. Комната оказалась вполне сносной, прибранной и уютной. Соломенный тюфяк был свежим, хозяйская дочь принесла чистые одеяла. Нашествия блох и вшей не ожидалось.

Вкусная еда, добросовестный конюх. Беспокоиться было не о чем. Боринсон мог спокойно отдохнуть впервые за несколько дней, в чем, не имея дара жизнестойкости, весьма нуждался.

Он лег и попытался обдумать предстоявшее ему путешествие. Где-то и как-то необходимо было взять дары жизнестойкости. Но его охватила глубокая печаль. Он не мог думать ни о чем, кроме Мирримы. И до сих пор ощущал вкус ее губ, холод ее тела под руками, когда он опускал девушку в воду.

Он не о себе горевал и даже не совсем о ней. Он чувствовал, что из мира ушло нечто прекрасное, нужное и великое.

Глаза горели, и он закрыл их, чтобы стало полегче, и не заметил, как провалился в глубокий сон.

Спал крепко и, проснувшись, долго не мог понять, где находится.

Потом до него дошло, что на дворе уже ночь и рядом в постели кто-то лежит. Для постоялых дворов это было обычным делом – делить постель с соседями.

Но женщин, правда, с мужчинами не укладывали, а рядом была именно женщина – он учуял нежный аромат волос, да и рука, что обнимала его, принадлежала явно не мужчине.

И тут он проснулся окончательно и даже подскочил.

Это была Миррима.

– Что… – начал он и умолк.

Миррима, глядя на него, приподнялась на локте. За окном в звездном небе плыла луна, слабо освещая комнату через открытое окно. Они были здесь одни.

– Ты проснулся наконец? – спросила она.

– Но как…

– Ты опустил меня в воду, – сказала Миррима. – Я была слаба, почти уже умерла, и ты отдал меня воде.

– Прости! – испуганно сказал он.

Он был уверен, что Миррима умерла. Но вот она перед ним, живая и здоровая, словно ничего не случилось. И одежда на ней сухая…

– Ты все сделал правильно, – сказала она. – Я кое-что узнала. Не одна Аверан родилась чародейкой.

В голове Боринсона лихорадочно забурлили мысли.

Как же он не понял раньше? Ведь это так и сквозило в ней – ее мягкость, когда следовало быть суровой, умение успокоить его одним прикосновением, совсем как у маленькой ундины, утешившей его после убийства Посвященных в замке Сильварреста.

Он всегда это чувствовал. Но только одно сумел спросить:

– Как это вышло?

– Вода меня приняла, – ответила Миррима. – Мне часто грезилось это – облака, переполненные влагой, водяная пыль над водопадами, ручьи, бегущие по гладким камням. Я всегда любила воду. Мечтала увидеть глубины океана со всеми их чудесами, обитающих там великих чародеев. Вода исцелила меня. Она могла унести меня в море, далеко за Морское Подворье. Если бы я захотела. Но я поняла кое-что, – продолжала Миррима. – Я поняла, что тебя я люблю больше. И поэтому вернулась, чтобы оставаться твоей женой.

Боринсон остолбенело смотрел на нее. Она действительно не умерла, хотя была близка к тому. Дары, которые она должна была потерять после смерти, – ее дары обаяния – остались при ней. Только теперь он понял, что его смущало, когда он опускал Мирриму в воду. Он был так измучен тогда, что ничего не соображал. Но он ждал того мгновения, когда начинает преображаться лицо, и так и не дождался.

Потому-то ему и казалось, что он ее предает.

И он понял еще, как велика на самом деле ее любовь. Поход с ним в Инкарру – это пустяки. Она отказалась от служения Силам, от того, чтобы стать чародейкой и жить в море. Немногие рожденные для океана могли устоять перед его зовом.

Миррима наклонилась и поцеловала его. И тело Боринсона немедленно откликнулось на это прикосновение. Биннесман и впрямь исцелил его, сверх всяких чаяний и надежд,

Они были совершенно одни в этой комнатке, и Боринсон почувствовал наконец, что ничто более не мешает ему любить свою жену.

– Пожалуй, мне придется все-таки заплатить чародею больше, чем пинту эля, – сказал он шутливо. И пылко притянул Мирриму к себе.

Эрии и Селинор миновали к вечеру Флидс и Северный Гередон и подъезжали уже к границам Южного Кроутена. Чем дальше на север, тем суше становилась земля и все богаче делались краски осени.

Эрин не спала ночь и боялась теперь спать вообще. Весь этот длинный день ее странные сны не выходили у нее из головы, особенно слова совы об страшном локусе Асгароте, который собирался разрушить их мир. Селинору она ничего не сказала, боясь, как бы он не решил, что она бредит.

Но речи совы запечатлелись в самом ее сердце. Эрин почти не сомневалась, что та и впрямь вызвала ее и что какая-то часть ее существа, возможно, так и остается в преисподней, ожидая дальнейших указаний.

А в то, что мир их посетил не просто Темный Победитель, но локус, она поверила сразу. Ей хотелось узнать обо всем этом побольше, но заснуть она все-таки боялась.

На границе Эрин и Селинор натолкнулись на стражу – несколько сотен рыцарей и мелких лордов, раскинувших вдоль дороги яркие шатры. Местность здесь была холмистая, на склонах холмов в изобилии рос папоротник. У заставы несколько дюжин повозок дожидалось, пока их хозяева, почтенные купцы, договорятся со стражей.

Один из купцов, старик, узнал Селинора и крикнул ему вслед:

– Принц Селинор Андерс, скажите вашему отцу, что я здесь. Я столько лет торговал с ним, я ел за его столом. Это какое-то безумие!

Селинор двинулся было мимо заставы, но ему тут же преградили путь пограничники. Командовал ими молодой капитан. Темноволовосый, как Селинор, и почти такой же высокий. У него были глаза фанатика.

– Сожалею, ваша светлость, – сказал он. – Мне приказано никого не пропускать.

– Гантрелл? – удивился Селинор. – Вы что, ослепли? Или я так сильно изменился?