Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов

Каждая серия «Миссии» тоже начиналась с пленки. Дэн Бриггс, глава IMF, Impossible Mission Force, получает конверт со снимками и саморазрушающуюся пленку с инструкциями. Смотрит досье, подбирает команду, составляет план. В жизни, слава богу, обходились без саморазрушающихся пленок: устные распоряжения, на прощанье – рукопожатие, как всегда крепкое.

Да, вот что напомнила сегодняшняя встреча: конверт, снимки, досье. Вот прогноз, вот, мистер Хенд, ваша последняя невыполнимая миссия. Команду вам представят в понедельник, они и составят план действий.

Значит, у меня есть уик-энд, думает Барни. Один уик-энд. Так сказать, увольнительная. Как когда-то в Корее перед наступлением.

На плазе Барни паркуется. Ну да, полгода назад он где-то здесь видел вывеску агентства путешествий, надо надеяться, они не закрылись, испугавшись азиатского кризиса.

Высокий подтянутый мужчина в однобортном темно-синем костюме, тонкие сухие губы, глубокая мягкая шляпа скрывает седой ежик волос. Однотонный фуляровый галстук (Энтони всегда смеялся над пристрастием американцев к ярким цветам), «хартманновский» атташе-кейс в правой руке, билет – в левой.

Барни всегда был внимателен к деталям – именно детали в одежде и создают стиль. Жаль, сегодня некому оценить, как завязан узел галстука, как сложен платок в нагрудном кармане. Кругом – гавайские рубашки, обрезанные джинсы, линялые футболки. На одних – дурацкие надписи, кому-то они кажутся смешными – и это еще одно свидетельство, что нормального юмора больше не осталось. На других и того хуже – логотипы, копии киноафиш, анонсы музыкальных туров. Барни Хенд никогда не понимал, как человек может добровольно превратить себя в рекламную тумбу.

Хорошо, что сегодня не надо быть незаметным, – на весь рейс на Лас-Вегас он один в костюме и галстуке. Сосед в майке навыпуск улыбается и говорит:

– Первый раз лечу в Лас-Вегас, с детства мечтал.

Судя по акценту – из Восточной Европы, может, даже и из России.

Барни вспоминает: своего первого русского он тоже встретил в самолете, двадцать лет назад, во время той самой роковой операции…

Холодные серые глаза Z разглядывали Хенда без тени снисхождения. Зачем Z вызвал его? Чтобы устроить выволочку по поводу ошибки, едва не стоившей жизни их агенту в Восточном Берлине? Или, хуже того, собирается перевести Хенда на работу в офис, забыв обо всех его прошлых заслугах?

Но, может быть, говорил себе Хенд, шеф приготовил для меня настоящее дело, которым я смогу гордиться?

Z откинулся на спинку кресла и наконец заговорил:

– Как вы себя чувствуете? Рады встрече?

– Очень рад, шеф. И чувствую себя отлично.

– Вы выглядите усталым последнее время, – сказал Z пугающе мягким голосом. – Вам следует немного отдохнуть… проветриться. Дадим вам небольшой отпуск, может, слетать на недельку домой.

– Это не входит в мои планы, сэр! – ответил Хенд. – Я в отличной форме.

– Слетайте, слетайте, – сказал Z своим самым сладким тоном. – Полетите вместе с Энтони Лимансом из MI5 – вы, кажется, уже работали вместе.

– Да, сэр. Энтони отличный парень и настоящий профи. Но разве он собирается в Америку?

– Как видите, собирается. У нас уже и билеты куплены на вас обоих.

– Мне не нужен отпуск, сэр! – упрямо сказал Хенд. – Но если вы приказываете…

– Да, – ответил Z, – приказываю.

Он раскурил трубку и еще раз оглядел Хенда.

– И вот еще, – сказал он. – С вами полетит один человек. Вы должны проследить, чтобы он добрался до Штатов в целости и сохранности. Но никто не должен знать, что вы сопровождаете его, – ни здесь, ни в Нью-Йорке. Пусть все считают, что он летит как обычный пассажир. Вот его карточка, посмотрите.

Z протянул Хенду фотографию немолодого мужчины. Глаза – светло-серые, кожа морщинистая, обвисшая, губы мясистые, уши маленькие, с широкими мочками, характерными для людей с еврейской кровью. Впрочем, форма носа и скул выдавала в нем славянина.

– И кто вы такие – тоже никто не должен знать, – сказал Z. – Полетите как обычные пассажиры.

Хенд вздохнул: как обычные пассажиры – это значит, никто не будет встречать их в аэропорту Кеннеди, и придется, как всем прочим, пройти мучительное чистилище санитарного и таможенного контроля, проторчать не меньше часа в душных, выкрашенных в грязно-зеленый цвет комнатах с застоявшимися запахами пота, вины и страха, что витают над всеми пограничными пунктами: страха перед закрытыми дверьми с табличками «Посторонним вход воспрещен», за которыми скрываются въедливые служащие, шкафы с папками, трескучие телетайпы срочной связи с Вашингтоном – с Комитетом по борьбе с наркобизнесом, контрразведкой, министерством финансов, ФБР и самой Конторой, на этот раз пожелавшей сделать вид, что Барни Хенд не имеет к ней никакого отношения.

Ну что ж, приказ есть приказ. Такова была его профессия – и Хенд любил ее. Пистолет в подмышечной кобуре, рядом надежный спутник, борьба идет за правое дело – что еще нужно мужчине?

Много лет назад отец сказал:

– Я иду сражаться за правое дело, сынок. Бог будет заботиться обо мне, а ты будешь мною гордиться.

Техасский полдень, горячий, как раскаленный камень. Белое от жара небо над фермерским полем. Отец в новой военной форме нагнулся к одиннадцатилетнему Барни, и мальчишка почувствовал, как к привычному отцовскому запаху – пота, земли, горячего металла и бензина – примешивается новый и незнакомый запах, запах далекой войны.

– Ты остаешься за старшего, сын, – сказал тогда Джимми Хенд. – Мать и сестра – всего лишь женщины, у тебя есть здравый смысл, у них – нет. Поклянись, что будешь заботиться о них.

– Да, папа, – сказал Барни.

– Поклянись, – повторил отец. – Подними руку и поклянись!

Барни поднял над головой худенькую ладошку. Казалось, свет солнца проходит сквозь пальцы, просвечивая их насквозь, как Икс-лучи из глаз Супермена.

– Клянусь! – сказал Барни.

Тогда отец поцеловал его и прошептал:

– Храни тебя Бог, сын!

– Тебя тоже, папа, – сказал Барни и почувствовал, что слезы закипают в глубине широко раскрытых голубых глаз.

– Я иду сражаться за правое дело, сынок, – ответил ему отец. – Бог будет заботиться обо мне, а ты будешь мною гордиться.

– Я горжусь тобой, папа, – сказал Барни, как будто знал, что забота Бога – вещь ненадежная и все, что хочешь сказать отцу, лучше не откладывать и сказать прямо сейчас.

Барни был прав – Бог позаботился о Джимми Хенде как-то странно, вогнав кусок японского железа ему в лоб, на сантиметр ниже края каски.

Долгие годы война в Европе была для Барни далеким и страшным воспоминанием детства. Только в армии Барни сообразил, что, родись он на пять лет раньше, вполне мог бы и сам высадиться в Нормандии.

Глядя на Энтони Лиманса, Барни иногда вспоминал отца. Джимми Хенд научил сына, что быть мужчиной – это значит отвечать за свою семью и быть готовым умереть за свою страну. Быть мужчиной для Энтони Лиманса значило не бояться опасности, любить женщин, дорогие машины, сшитые на заказ костюмы и сигареты, специально заказанные в Лондоне у Морлендов с Гроувнор-сквер. Одним словом – сохранять пресловутый британский стиль с его сдержанной манерой одеваться, умением обращаться к женщинам с высокомерным уважением и привычкой говорить «счет» и «автомобиль» вместо «чек» и «машина».

Энтони и Барни сразу прониклись друг к другу симпатией, а сейчас сидели в баре венского аэропорта в ожидании рейса на Нью-Йорк. За прозрачной стеной, мокрой от осеннего дождя, один за другим взлетали лайнеры. Бармен плеснул виски в стакан со льдом. Сделав глоток, Барни спросил Энтони:

– Что ты знаешь об объекте?

– Почти ничего. Мы вели этого русского, но по каким-то причинам решили передать его вам. Теперь отправляем парня в Штаты: возможно, начальство считает, что там безопасней.

– Как я понимаю, его могут попытаться убить, – сказал Хенд.

– Да, поэтому мы и здесь, – кивнул Энтони.

Хенд и Энтони заняли места у прохода, весь салон под наблюдением, в особенности несколько рядов вокруг объекта – седого мужчины в плохо пошитом костюме и старомодных очках. Через проход от него – пожилая чета туристов со Среднего Запада. Видимо, купили двухнедельный тур, возвращаются домой, готовятся поразить всех своими рассказами.

Сиденье рядом с русским пустовало, он положил туда взятую у стюардессы The New York Times, из потрепанного портфеля достал толстую книжку и принялся читать, отчеркивая на полях. Было видно – объект нервничает.

В проходе появилась стюардесса, катя перед собой столик с закусками. Молодая миловидная блондинка, чуть вздернутый носик, униформа выгодно подчеркивает конусы грудей.