Сборник повестей. Книги 1-12 - Юджин Пеппероу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"17 июня. Дорогой кузен, решил опять побеседовать с тобой, чтобы четче представить себе то, что собираюсь сделать. Тютчев сказал: "Мысль изреченная есть ложь!" Я с этим решительно не согласен. Наоборот, пока не сформулируешь свою мысль, не оформишь ее в слова, она как бы не существует, ускользает от тебя, может опять бесследно раствориться в хаосе, из которого возникла. Так вот то, чем я хотел с тобой поделиться.
Я хочу из отрезков энцефалограмм, которые соответствуют отдельным чертам характера, и пользуясь своим атласом, составить полную энцефалограмму человека, включающую в себя все эти черты. Это будет запись мозга человека энергичного, волевого, решительного, если надо, то жестокого. Я назвал его условно "электронным суперменом".
Представляешь, самого человека в природе не существует, а его энцефалограмма есть! Основная трудность в том, чтобы подобрать для моего электронного супермена такие черты характера, которые бы не противоречили друг другу, иначе получится шизоидная личность. Придется проконсультироваться по этому поводу с нашими психиатрами. Ты спросишь меня, зачем вдруг понадобилось создавать такую энцефалограмму. Я отвечу тебе — я хочу попробовать спроецировать ее на свой мозг, чтобы приобрести все эти, так недостающие мне, черты характера. Какова идея, а?"
"26 июня. Дорогой кузен, все эти дни не разговаривал с тобой — работал над монтажом своего электронного супермена по 15–16 часов в сутки. Вчера поздно вечером подклеил, наконец, последний участок ленты. Сегодня днем проконсультировал свое родившееся в муках детище у профессора Эттингера — нашего крупнейшего психиатра, специалиста по пограничным состояниям и шизофрении.
Он внимательно посмотрел сводные результаты тестов и фрагменты записи работы мозга разных людей, пожевал губами, сунул в рот дужку очков и сказал:
— М-да! Интересный у вас знакомый. Безусловно, незаурядная личность, но я не хотел бы оказаться с ним вдвоем на необитаемом острове, где отсутствует продовольственный магазин.
— Александр Павлович, но этот… мой знакомый, он нормален?
— О да, вполне, не менее чем Гитлер или Наполеон.
— Вы хотите сказать…?
— Я хочу сказать что при данном, правда, несколько страшноватом, сочетании черт характера, у него должно быть чрезвычайно развито честолюбие и жажда власти. Кем он работает, этот человек?
Я смешался, пробормотал что-то невнятное и поспешил уйти. Я, кажется, переборщил, создавая свое будущее "я". Тем не менее — отступать поздно.
С понедельника начинаю эксперименты, на себе. Буду менять напряжение на усилителе до тех пор, пока не получу выраженный эффект. Хоть я и не знаю, в чем он может выразиться, но какие-то перемены в себе я ведь должен почувствовать?"
"4 июля. Дорогой кузен, вчера был твой и мой день рождения. Ты, наверное, весь вечер принимал гостей или был в каком-нибудь шикарном ресторане с восходящей кинозвездой? А может быть, провел его на борту собственного самолета, спеша по делам своего разветвленного бизнеса из Европы в Америку? В любом случае, думаю, что ты провел этот вечер лучше, чем я. Мне даже не удалось записать в дневник ни строчки, так тряслись руки от обиды и отчаяния. Спросишь, что случилось, что меня так потрясло?
С чьей-то точки зрения, может, ничего особенного и не случилось — просто меня избили возле самого подъезда, вот и все. Вчера, как ты знаешь, был день моего рождения, но меня никто даже не поздравил, поэтому настроение к вечеру у меня было не из лучших. Решил перед сном пойти прогуляться и, когда возвращался, перед домом столкнулся нос к носу с двумя парнями лет по восемнадцать-девятнадцать. Один из них, что повыше, попросил у меня закурить, а когда я сказал, что не курю, он так участливо спросил: "А может, очкарик, ты еще и не пьешь?" Внезапно тот, что повыше, ударил меня кулаком в лицо, затем второй — ногой в живот, дальше я уже не разбирал, кто куда и чем бил. Почувствовал, что мне выворачивают карманы брюк и срывают с руки часы. Один из них подошел к моим очкам, валявшимся на асфальте, и дважды ударил по ним каблуком. Потом они пошли через двор, со смехом оглядываясь на меня. Понимаешь — не убежали, а неторопливо ушли, совершенно меня не опасаясь, как будто они не человека только что били, а боксерскую грушу. Меня охватило такое отчаяние, такая обида от собственной беспомощности, что, придя домой, я был близок к самоубийству. Как я ненавижу и презираю себя, что ничего не сделал. Они уходили, а я стоял, вытирая кровь, и боялся даже посмотреть им вслед…"
"12 июля. Дорогой кузен, вот уже две недели я экспериментирую: закрепляю на голове двадцать четыре пары игольчатых электродов и подаю на них через усилитель синтезированную мной энцефалограмму электронного супермена. Пытаюсь найти оптимальное соотношение напряжения, которое дало бы желаемый эффект. Увы, пока безуспешно. Ты, наверное, посмеялся бы надо мной, если бы мог прочесть эти строки. Тебе-то, конечно, ни к чему менять свой характер. Ты наверняка и так обладаешь и волей, и энергией, и решительностью. Без этого ведь ни в бизнесе, ни в политике ничего не добьешься. Интересно, если у меня получится то, что я задумал, стану я таким же предприимчивым и удачливым в делах, как ты?"
"20 июля. Дорогой кузен, я перепробовал уже столько различных комбинаций напряжений, что для их записи скоро придется заводить новый лабораторный журнал: старый уже вот-вот закончится. Завтра попробую новую комбинацию, может быть, она принесет успех, хотя скажу тебе честно, я здорово побаиваюсь и каждый раз, когда включаю усилитель и ничего не происходит, вздыхаю с облегчением".
* * *
На следующий день Алик, заперев дверь своей комнаты изнутри, перед концом рабочего дня надел на голову шлем с игольчатыми электродами, и, наверно, в тысячный раз за эти три недели включил запись электронного супермена. На экране энцефалографа заплясали двадцать четыре ярко-зеленые точки, вычерчивая замысловатые кривые, замелькали, сменяя друг друга, цифры в окошечке реверса, все шло, как обычно, но что-то вдруг встревожило Алика.
Пытаясь разобраться, что
