Действо - Сергей Болотников

-Идите к почтовому ящику, - настойчиво повторил почтальон, - больше я ничем не могу вам помочь. Я постараюсь найти остальных живых... может быть, проберусь в первый подъезд. А вы найдите ящик... и тогда возвращайтесь.

-Как же мы вас найдем? - удивился Красноцветов.

-Встретимся здесь. На чердаке второго подъезда. Да, и у меня есть подозрения, что в соседние подъезды можно попасть не только через чердак. И через двери тоже, если идти достаточно долго. Ну. Это все.

-Постой, - заговорил Александр, - а как же...

-У вас есть цель, - твердо сказал Поляков, - теперь есть. Поверьте, я немного понимаю законы этого дома, с целью идти гораздо проще! Найдите ящик! Это важно!

-Что ж, ящик так ящик, - покачал головой Алексей Сергеевич, - вы уверенны, что не хотите остаться?

-Это бессмысленно. Кроме того, здесь не слишком уютно - территория подъезда номер один тонет во тьме. И, кажется, там кто-то есть...

Поляков осекся, потому что тьму за его спиной разорвал чей-то резкий, жестокий хохот. Соседи вздрогнули, захотелось поскорее покинуть негостеприимный чердак. С полминуты жуткий смех длился, а потом сменился издевательским ерническим голосом:

-Один из них утоп,

Ему купили гроб,

И их осталось трое!

После последней строчки вновь настала мертвая тишина. Поляков посмотрел в глаза, отделенных от него решеткой людей:

-Помните про ящик... Ну, до свидания! Встретимся здесь, - и он, резко оттолкнувшись от решетки, устремился в глубь чердака.

Скрипнуло, на загаженный пол легла тонкая полоса света от открывшейся двери. Почтальон ушел.

Некоторое время соседи молчали.

-Ну что ж, - сказал, наконец, Красноцветов, - ящик так ящик. Ничуть не хуже чего ни будь другого. Во всяком случае, на нем не растет шерсть и он не лает.

Валера согласно кивнул, а Александр Ткачев удивленно заметил:

-А ведь мне знаком этот голос... ну, тот который смеялся. Это ведь тот самый клоун из моего терминала. Только он теперь не синтезирован!

Алексей Сергеевич пожал плечами и они побрели к единственной в помещении двери, за которой теперь скрывалась страна мрачных чудес, страна растекающихся будильников, в которой солнце встает на западе и садится на юге и где у каждой из множества лун обязательно есть свое стремительное копытное. За дверью ждала змея, кусающая себя за хвост - пересеченная лестницами вертикальная шахта подъезда номер три.

Эстафета.

После того, как дверь на чердак закрылась за ним, Константин Поляков уверенно отправился вниз по лестнице. Там, за чередой одинаковых ступенек, на уровне четвертого этажа лестничный пролет подобно ленте Мебиуса встречал свою второю сторону и, немыслимо изгибаясь в неких внепространственных далях, приводил на площадку этажа двенадцатого. Ходить так можно было до бесконечности, но Поляков не дойдя до точки сдвига, свернул в неприметную дверь под номером 73 и, внутренне собравшись, потянул дешевую силуминовую ручку.

Со скрипом, протирая на древнем линолеуме широкую полосу, дверь отворилась и явила за собой бескрайнее сверкающее пространство о котором Константин, с самого начала этого безумного дня не переставал втайне вздыхать.

Он сделал шаг и жгучий ветер свободы дунул ему в лицо, заставив прищуриться от едкой, мелкой пыли, которую игривый воздушный поток вздымал с верхушек одиноких барханов, что примостились в кольце угрюмой каменной породы, как редкие животные в клетке зверинца.

Курьер огляделся - он снова был одет в знакомый по снам непритязательный костюм - вытертые джинсы с псевдомедными заклепками, куртка из кожзаменителя сделанная в далекой экзотической Турции, да тяжелые ботинки на толстой подошве - яркой и глупой молодежной окраски. Непрозрачные очки в толстой пластиковой оправе давно вышедшие из моды и защищавшие глаза от палящего солнца торчали из правого верхнего кармана.

Впереди лежала земля - пустынная и унылая, она хранила и пестовала свои горькие воспоминания, что лежали на ней подобно тяжелой серой печати. Что-то случилось здесь - давным-давно, что-то нехорошее, прошедшее по окрестным холмам подобно бешеной буре сметая все следы мира и процветания.

Впрочем, скорее всего и до катаклизма, эта обитель уныния не могла похвастать особым богатством.

Константин шел вперед, километр за километром, его привычные к ходьбе ноги почти не знали усталости. Палило солнце, слабый ветерок гонял по каменистой почве скомканные шарики промасленной оберточной бумаги, а вокруг валялся техногенный мусор - остатки ныне сгинувшей цивилизации - всяческого рода железки, пружины от задней подвески "жигулей", смятые жестянки "кильки в томате", будильники "слава" и "полет" - все без стрелок, алюминиевые ножи и вилки с таинственной надписью "нерж", чугунные олимпийские мишки с улыбками идиотов, стальные календари-перевертыши с навеки застывшим числом тринадцать, да битые бутылки из-под портвейна "агдам" и "солнцедар".

Где-то здесь, в глубинах этой негостеприимной земли скрывался вход, нет, скрывались врата, выход в подъезд номер один, где могли быть еще живые люди потерянные, дезориентированные, испуганные за свою жизнь и свой рассудок.

О том что он, в сущности, находится в одной из квартир, Полякову напоминали только изредка встречающиеся одиноко стоящие стены - остатки обрушившихся домов - оклеенные одинаковыми безвкусными обоями в розовый цветочек.

Через два часа он достиг утлой деревеньки расположившейся в угрюмой, похожей на кратер котловине. В наспех собранном из разнокалиберных гнилых бревен бараке трое обросших, бомжеватых личностей, напряженно слушавших молчащий картонный динамик, неприветливо зыркнули воспаленными глазами на Константина и на его вопрос о ближайшем крупном городе, махнули рукой в сторону встающего солнца. Помимо солнца, в том направлении, должен был находится город Сарайск - самый большой (и единственный) культурный центр этих познавших беду земель.

До Сарайска курьер добирался еще часа три, сначала пешком, а потом на пронзительной скрипящем средстве местного сообщения - потерявшем цвет кузове "запорожца" поставленного на тележное основание, в который была запряженная старая кобыла по кличке Манька.

Владелец транспорта, пьяный и веселый дедок Николаич, всю дорогу тешил Полякова последними новостями столичной жизни, густо мешая их с немудреными, душевными наставлениями.

-Ты сынок, как в городе-то окажешься, ты рот не раскрывай - не ворона, чай. Враз облапошат - это у них мигом. Со стервятниками не связывайся, божество почитай, а как прижмут - деньги отдай. Деньги, они - тьфу, жисть важнее. И оружие на виду не носи - обидеться могут и головенку тебе снесут.