Время жестоких чудес - Артем Лунин

Выдохнувшись, он махнул рукой.

– Хочешь голову сложить, отправляйся к Верее. Слушайся ее во всем, да не забудь сказать, что я велел, чтобы она не миндальничала с тобой… Но если тебя убьют, на глаза мне не попадайся!

Лина повернулась и ушла. Майнус чувствовал, что рядом оставался только Алек, Носитель Дара Смерти, не верящий в смерть, смотрит на старика, который учил его…

Оружие должно быть пущено в ход

И вдруг Майнус как никогда остро осознал, что он действительно старик. Старый, немощный, больной, вздорный старик, не желающий признать, что его девочка выросла.

В глазах проснулась знакомая боль, но увечье отняло у него способность плакать – в этом он был похож на Александра, лучшего своего ученика.

Лина, спустившись с башни, бросилась бежать, Алек догнал ее только у реки. Девушка стояла на коленях на берегу, отдавая воде свой гнев, но аура ее все равно пылала ярко-красным.

– Перестань речку марать, сейчас рыба кверху брюхом поплывет… – Он опустился рядом, хотел обнять ее, Лина отстранилась.

– Не трогай меня. Слышал же – я соплячка, которая ничего не понимает в жизни.

Алек мысленно прикоснулся к ней. Лина обжигала.

– Отойди! – Слово ударило, и у Алека сразу же разболелась голова.

– Ну вот… – Он с силой выдохнул, выдергивая из ауры рваные путаные пряди поверхностного проклятия – искажения. Она, конечно, не хотела причинить вред, просто не рассчитала сил, Посвященная Ветру…

– Извини. – Лина отвернулась, встала на корточки, отряхивая колени, пытаясь скрыть слезы.

– Перестань, – сказал Алек. – Он неправ, и сам потом поймет, что он неправ.

– А ты сам? Тоже считал, что женское дело – сидеть дома и растить детей!

– Я передумал. Жена должна быть с мужем своим, в здравии и в скорби, в радости и в горе, в мире и в войне, и в прочих местах…

– Мы же вроде еще не…

– Перед Живой мы уже да. Лина…

– Что? – Она повела рукой, вода в речке поднялась горбом.

– Я люблю тебя…

Вода булькнула и фонтаном вскипела вверх, окатив обоих. Лина с трудом сохранила равновесие на берегу, посмотрела чужим взглядом.

– Ты мне никогда этого не говорил…

– Неужели? – Он был совершенно ошарашен.

– Правда. Припомни…

Алек припомнил и ощутил, как уши его зажглись малиновым пламенем.

– Я… прости меня… – пробормотал он. – Я просто… не умею говорить такие слова…

Лина фыркнула, Алек понял, что она уже совершенно успокоилась.

– Лина. – Он задохнулся от нежности. – Лина…

– А?

– Ты вся промокла…

– Ты тоже…

– На нашу поляну?

Они нетерпеливо помогли друг другу избавиться от промокшей одежды, развесили по кустам. День был хмурый и сырой, но когда они вспомнили об одежде, она уже успела высохнуть.

…Так камень, едва стронутый с вершины горы, можно поймать даже рукой. Катящийся камень уже набрал силу, и остановить его может не всякий. И разве что гений может задержать весь камнепад, стронутый движением лишь одного камня, но и ему не под силу исправить разрушения, уже причиненные каменным потоком.

…Так всякое событие ведет за собою цепочку следствий, решения людей, сказанные или не сказанные ими слова формируют будущее, могут остановить один-единственный камень – или ускорить его падение.

Ночь тиха.

Луна пряталась за тучами, только безмолвные звезды из высоты видели безмолвные полчища людей, крадущиеся во тьме.

Негромко брякнуло железо, кровь побежала по бревнам, почти черная в ночи. Жива молчала, скованная человеческой волей.

Но на любую силу найдется другая сила.

Криста проснулась, когда в рисунке ее жизни вдруг появилась огромная прореха. В тот же миг, когда уже бессильные пальцы мужчины разжались на рукояти меча, пальцы Кристы до судорог сжали рукоять ее оружия.

Не так сильно, девочка, не надо так сжимать. Дай руке и оружию свободу, пусть меч ведет тебя, иди за ним…

Папа…

Прощай.

Папа!!!

Она осознала все за долю секунды, но не было времени испытывать боль и горе. Она послала свою мысль вперед, сквозь стены, сквозь воздух, и коснулась разума дозорного.

Страж подскочил, напуганный прикосновением ее боли и ужаса, свалился с топчана и создал огонь в приемнике грохота.

С визгом взлетела сигнальная ракета, взорвалась, разбрызгивая пламя, и осветила, на мгновение ослепив, людей, идущих на ночной приступ.

Сразу на воротных башнях раздался топот множества сапог, зазвенели мечи, взревели трубы.

Исис убил своего соперника, оглушил второго. Запустил механизм, открывающий одну створку ворот, и несколькими ударами меча превратил блоки и шестерни в хлам, так, чтобы вновь закрыть ворота было невозможно. Спрыгнул на переход и проткнул еще одного волича. Из мрака свистнула стрела, пластун отразил ее мечом, от второй увернулся, третья царапнула по бедру. Исис почувствовал, как рана сочится ядовитым холодом – в железо была вплетена страшная мысль, паутина смертного проклятия!

Луна вышла из-за туч, и нож ярко блеснул в призрачном свете. Сталь, брошенная Узором, слетела с руки волича, прошла кольчугу из власа, рассекла ребро и разрезала печень, но Исис погиб раньше – от ненависти, вброшенной в сталь наконечника стрелы, нанесшей всего лишь царапину…

Алеф видел, как погиб Исис. Он сам завяз в бою на этой стороне ворот.

«Что за народ», – со злым восхищением думал Алеф. Такая хладнокровная оценка ситуации, а ведь у стены в луже крови лежат караульные. Но они и не пытаются мстить, не атакуют… Просто не подпускают его к рычагу, открывающему ворота.

Фремены! И этим все сказано…

Алеф обвел финтом меч. Меч вонзился в бревно, не застрял, но дал необходимое малое время. Обливаясь кровью, один отлетел к стене, второй перехватил меч в левую руку, отступил, Свет запульсировал, враг ловко останавливал истечение руды в раненой руке.

Алеф бросил меч. Лезвие выбило стопор, и пластун ударил Узором. Рычаг повернулся, ворота вздрогнули и стали открываться.

Раненый бросился вперед, пластун уклонился в последний момент, лезвие рвануло плечо. Он повел врага вокруг себя и вышвырнул вон с башни, меч остался в руке, слишком тяжелый…

Присутствие ненавидящих врагов подавляло, отнимало внутреннее зрение, многоопытный пластун чувствовал себя баиром. Алеф отразил мечом несколько стрел, пятясь к рычагу, но времени ему не дали. Истекающий кровью страж вместо того, чтобы ударить его в спину, сунул меч в шестерни. Сталь согнулась, но выдержала, створка замерла.

Времени уже не хватало, Алеф бросил тренированное тело через ограждение башни. Стрела ударила в плечо, пригвоздила к бревнам. Еще одна стрела вонзилась в ногу. На мгновение он почувствовал себя распятым. Сломал стрелы и в безумном прыжке ринулся вниз, в темноту…