Искры гаснущих жил - Карина Демина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего.
Что ж, у него есть право молчать, а Кэри… терпение — главная добродетель женщины. И наверное, ее присутствие и вправду излишне. Она сама — случайность в чужой жизни.
— Постой, — Брокк нагнал в дверях, сжал руку, дернул, разворачивая. — Прости… простите, если я вас обидел.
— Отнюдь.
— Теперь вы мне врете.
— Учусь, — она столько всего о нем знала теперь.
…о том, что он любит блинчики с кленовым сиропом или медом, но с сиропом больше. И пребывая в хорошем настроении, что в общем-то явление нечастое, ест его пальцами, забывая о манерах, правда, ненадолго.
…что газеты начинает читать с последней страницы, на которой печатают гороскопы, хотя утверждает, что звездам не верит.
…что порой, задумавшись, он засыпает, а проснувшись, долго не может понять, где находится.
…что пьет он редко, но предпочтение отдает коньяку, а закусывает его шоколадом, что вовсе не принято.
…что у него идеальный слух и на клавесине он играет почти профессионально…
О да, Кэри столько всего знает о своем муже, но все равно совершенно не понимает его.
— Сложное время, — Брокк отвел взгляд. — Слишком много всего… случилось.
— Неприятного?
— Весьма.
Сжал руку в кулак, и кожа на перчатке натянулась, того и гляди треснут шелковые нити, распадутся швы.
— Мне очень жаль, что я вас огорчил.
Вежливо. И снова равнодушно, а тонкая нить, которая была между ними, натянулась до предела. Еще немного и оборвется, опалив душу ударом.
Уйти, пока не слишком поздно, оставив себе крохи надежды?
Или все-таки… призраком витает запах лаванды.
— Я… не огорчилась.
— Ложь, — он пытался улыбнуться.
— Ложь, — легко согласилась Кэри. — Во благо.
— А разве такая бывает?
— Не знаю. Я… наверное, и вправду плохо воспитана, но… что случилось? — она позволила себе дотянуться до его руки. — Если мне позволено будет знать…
Нет.
Он верит, но не доверяет.
— Дитар стало хуже?
Шаг назад. Не то еще улыбка, не то уже оскал.
— Откуда ты…
— Рассказали и… я подумала, что могу с ней встретиться.
— И как?
— Она очень милая и… мы разговаривали.
— О чем?
Брокк напряжен. И кажется, зол. Возможно не следовало бы говорить, но ведь он все равно узнает, не от Кэри, так от мисс Оливер… и получится, что Кэри не солгала, но умолчала.
— О тебе. И о ней. О ее дочери… от нее пришли два письма, пока тебя не было. И Дитар просила ответить. Ей стало лучше, она… она сказала, что так бывает, когда уже пора.
Стыдно. И от стыда, от собственного любопытства, которое заставило Кэри переступить черту чужой жизни, горят щеки.
— Просила не приходить… и я подумала…
— Дитар умерла.
Эту боль нельзя разделить на двоих. И стереть ее не выйдет. Утешить? Кэри не умеет утешать, да и что бы она ни сказала, прозвучит неискренне.
— Мне… жаль.
— Я успел к похоронам. Я бы мог, наверное, освободиться раньше… точнее не мог, но теперь буду думать об этом. Гадать. Она и вправду была хорошей женщиной.
— Другом?
— Другом, — Брокк выдохнул как-то резко, сквозь стиснутые зубы. — Почему близкие уходят?
— Не знаю.
— И ты…
— Я не уйду.
Ей некуда идти, да и зачем, если он здесь? А Брокк словно не слышит. Отстранился, отступил, вычерчивая между ними расстояние, которое Кэри хотелось бы стереть.
Ждет.
И втянув воздух, хмурится. Неужели почуял лаванду? Кэри открывала окна, просила ветер стереть чужой след, а он остался.
— У нас были гости, — Кэри не хочется признаваться, но ведь расскажут. — Лэрдис из…
Вздрогнул.
Любит? Не любит? Безумное гадание на снежинках, которые все-таки растаяли, и теперь волосы Брокка влажно блестели.
— Зачем? — глухой притворно равнодушный голос.
— Ей хотелось увидеть меня.
Молчание.
Стыд, иррациональный, лишенный смысла, словно вдруг открылась чужая грязная тайна.
— Я, — Брокк отступил на шаг, а показалось, что отодвинулся на тысячу, — постараюсь, чтобы впредь подобное не повторилось.
Обещание, которое — оба знали прекрасно — не выйдет сдержать. И все-таки Кэри верит. Безумно хочется верить, а еще стряхнуть чужой запах с черной ткани его сюртука… пусть лучше дым и горе, но не лаванда. Эгоистично?
Но иногда ведь можно побыть эгоисткой.
— Ты, — Кэри смотрит в глаза, потому что ей безумно важно знать правду. — Все еще любишь ее?
Солжет?
Сбежит?
Что бы он ни сделал, это будет не то, чего хотелось бы Кэри. А Брокк, усмехнувшись, коснулся ее волос, точно заранее просил прощения за боль, которую причинит.
— Не знаю, — сказал он. — И да, и нет, и… не думай об этом. Она не вернется.
Конечно, зачем ей возвращаться, если Лэрдис и не уходила?
— Прости.
Простит, поскольку нет за ним вины. И постарается сделать вид, что все идет, как прежде.
— Мне не следовало касаться этой темы?
— Пожалуй, — согласился Брокк.
И снова молчание. Затянувшаяся пауза в этой игре на двоих. Надо отступить, поскольку еще немного и Кэри сломается. Ей так хочется дотянуться до него, обнять, прижаться щекой к жесткой отсыревшей ткани, вдохнуть запах дыма и самого Брокка. Поймать.
Не отпускать.
Не отдавать никому, но… разве есть у нее подобное право?
А он тоже чего-то ждет, точно дразнит, пусть и не нарочно.
— Ты стала очень красивой, — ведь не то хотел сказать, Кэри чувствует. А что?
— Мне идет?
— Очень. Жемчужная девочка…
…девушка. И женщина.
А для него все равно ребенок. И значит, ее старания пропали втуне?
— Вчера вы…
— Напугал тебя?
— Ничуть.
— Мне нужно было тебя увидеть. Диту хоронили и… я подумал, что ты не будешь против. Мне не хотелось оставаться одному.
— Я рада… я… — что ему сказать, чтобы тонкая нить, существующая — вопреки всему существующая — между ними не разорвалась. — Я очень ждала вас…
— И сегодня?
Брокк ведь знает ответ. Ждала, среди хрусталя, астр и собственных отражений в столовом серебре. Свечей. Надежд. И пустых обещаний, данных самой себе.
— Кэри, — Брокк взял ее за кончики пальцев, бережно, словно опасаясь причинить боль неосторожным прикосновением, — я не хотел тебя обидеть. Но и вправду столько всего и сразу. А сегодня еще кое-что случилось… Ригер…
Это имя заставило нахмуриться.
— …убит.
— Что?
— Ригер убит, — повторил Брокк. Он подвел Кэри к креслу и, когда она присела, устроился рядом на скамеечке. Он больше не пытался отстраниться, и Кэри, дотянувшись до его волос, перебирала влажные пряди, будоражила вплетенные в них запахи.