Кавказ - Александр Дюма

Увлекшись этой болтовней, я забыл, на чем остановился.

Да, мы встретились с милым «розовым князем», который превратился в князя пестрого.

Глава LXI

Гостиница Якова

Князь, прибывший накануне в Поти, уже нашел себе жилье (одну комнату у лавочника-мясника) — не скажу на какой улице по той простой причине, что в Поти еще нет улиц. Деревянный сарай лавочника возвышался в ста шагах от берегов Фаза. Мясник имел еще одну свободную комнату; она была достаточна лишь для меня, ибо я хотел писать; князь мог разделить свою комнату с Муане, а Григорий — как-нибудь обойтись.

Между тем мясник, молодой и красивый парень, подстерегавший у дверей путешественников, как паук подстерегает мух, скрываясь в углу своей паутины, заметив, что мы высадились и разговариваем с князем, подошел, с остроконечной шапкой в руке, чтобы присоединить свои доводы к настояниям князя поселиться у мясника. Я категорически настаивал, чтобы Григорий предварительно условился с ним о цене — ничего так не боюсь, как балаганов: в них не только гораздо хуже, чем в порядочной гостинице, но они и стоят много дороже.

Григорий отвечал, что это бесполезная предосторожность и что грузин не способен употребить во зло наше доверие. Это было второе выражение его личности, начиная с Маран: результат вышел гораздо плачевнее первого.

Правда, скопцы, спешившие возвратиться, торопили и нас выбрать место для хранения наших сундуков: а их было до тринадцати.

Предводительствуемые князем Соломоном Ингерадзе, мы направились к нашему будущему жилищу. Я заметил, что между тем, как я продолжал величать его князем, Григорий называл его уже просто Соломоном. Я и прежде замечал здесь фамильярность между низшим и высшим сословиями и всегда удивлялся этому.

Мы шли с величайшей осторожностью, делая круги, как лошадь, которую готовят к скачке, переходя по доскам, переброшенным через полноводные ручейки, и совершая зигзаги почти в четверть мили для того, чтобы пройти расстояние во сто шагов по прямой линии.

Свиньи сновали со всех сторон в этой огромной луже.

Поти можно назвать земным раем для свиней. На каждом шагу мы вынуждены были отгонять их ногой или плетью. Удаляясь, каждая свинья хрюкала и, тем самым, казалось, говорила: «Что тебе здесь надобно? Не видишь, разве, что я у себя дома?».

Действительно, она была дома — и целиком, по уши.

Наконец мы прибыли к нашему хозяину Якову — тому самому мяснику. Дом его заслуживает отдельного разговора. Если вы, любезный читатель, узнаете его по моему описанию и благодаря этому не войдете в этот дом, то я оказал вам услугу. Если же войдете, зная его, то вы более чем неблагоразумны — вы просто безрассудны.

Это деревянный сарай, куда поднимаются по нескольким ступенькам, над коими тянется балкон из елового дерева, без решетки. Вероятно, балкон со временем будет устроен во всю длину фасада. Посредине его дверь и два окна по сторонам. Войдя через эту дверь; вы увидите на первом плане с левой стороны лавку мелочей, справа кабак. Столб, на котором висят куски сырого мяса, отделяет первый план от второго. На втором плане налево тюки, а направо груда сушеных орехов, наваленная от полу до потолка. Дальше был коридор с двумя дверьми без замков — их заменяют какие-то веревочки и гвозди.

В комнатах, выходивших крылечками на черный двор, куда свиньи удаляются на ночь, вместо мебели стояли походная кровать, чугунная печка, хромой стол и два деревянных табурета. Каждая комната стоила двадцать копеек в день — то есть, очень дорого.

Другой фасад дома, также украшенный балконом, выходил на грязную площадку, называемую двором. Бревно внизу ступенек вело, подобно мосту, перекинутому через болото, к сараю, служащему конюшней и кухней, занятому лошадьми проезжающих и людьми, занимающимися с утра до вечера изготовлением бараньего жира, иначе называемого салом.

Вот в этом-то доме нам пришлось поселиться и жить.

Кое-как устроившись в своей комнате и не веря, что пароход появится через три дня (нам придется ожидать его по крайней мере целую неделю), я приготовился продолжать свое «Путешествие по Кавказу» и для этого достал перо, чернила и бумагу. Потом велел позвать к себе молодого Якова, того самого прекрасного мясника, уже приходившего к нам с предложением своих услуг; он явился с улыбкой на устах. Надо отдать ему должное: действительно, у него прелестная улыбка.

Я спросил его, что он мог предложить на обед.

— Все, что угодно, — отвечал он.

Смысл этой фразы был хорошо знаком. Она означала в Поти точно то же самое, что и везде, где мы ее слышали, т. е., что на постоялом дворе ничего нет, кроме кусков мяса, висевших на столбе. Это мясо было такого качества, что годилось разве только на суп для собак.

— Не угодно ли вам другого мяса? — полюбопытствовал сын Якова.

— Разумеется, давайте другое, — отвечал я.

— Через десять минут будет.

И действительно, пять минут спустя я услыхал шум на дворе: два человека тащили за рога барана, сопротивлявшегося изо всех сил. Я находился в стране, где среди животных преобладают бараны, но этот, к несчастью, не был бараном Хризомаллон, т. е. Золотое руно, хотя по размерам своих рогов и густоте шерсти он имел право называться его современником.

Несмотря на почтенные лета барана, его зарезали, содрали шкуру, изрубили на куски и предложили мне самому выбрать для себя кусок мяса. Несмотря на мое отвращение есть мясо животного, которое я только что видел живым, я выбрал филейную часть и наказал Григорию приготовить шашлык.

Уже было около шести часов вечера, а у нас во рту с утра не было и маковой росинки. Я забрел на кухню, похожую на конюшню. Там обнаружил своего второго знакомого — торговца-турка. Как простой смертный, он завтракал курицей. Я обратился к нему, как обычно обращаются в библиотеке, когда хотят занять очередь за газетой:

— После вас, господин, хочу почитать «Конститюонель»[284].

Продолжая есть свою курицу, тот спросил:

— Желаете?

А я в свою очередь поинтересовался:

— Это от всего сердца?

И поблагодарил его.

Он меня тоже поблагодарил.

Минут через десять я пошел в свою башню. По пути заглянул в комнату Муане и там обнаружил «розового князя»; он обедал со своим слугой. Любопытно было видеть их за этим занятием: перед ними стояло блюдо с шашлыком, без ножей, без вилок. Они брали пальцами куски, какие им нравились, съедали мясо и клали необглоданные кости на единственную тарелку. Наконец, когда все мясо было съедено, — они снова обратились к кускам и начали перебирать их поодиночке, без разбору; обглодав кости, они снова бросали их на тарелку и напоследок начали сосать кости.

Вечером князь лег совершенно одетый, только без сапог; слуга вошел и стал чесать ему ноги.

Все это по-варварски, скажете вы мне. Пусть так, но все это нечто первобытное, с признаками высших качеств варварства. Когда настанет соответствующая пора, и просвещение наложит свою печать на этих людей, оно станет в то же время в уровень с их головой. Тогда они будут носить черные фраки, белые галстуки и круглые шляпы, тогда они утратят позолоту своего оружия и золото своего сердца.

Я принялся за работу. Моя комната обогревалась, как я уже говорил, чугунной печкой. В этом заключалось существенное неудобство. Стоило ее затопить, как она распространяла такой сильный жар, что я вынужден был открывать все окна. Холод тотчас вторгался в комнату, и я мерз. Надо было выбирать между морозом и угаром. Я взял медный таз, наполнил его водой и поставил на печку. Это дало мне возможность дышать свободнее.

Наконец я тоже лег; но тут одно обстоятельство обратило мое внимание: это шум, который я слышал под собою.

Я уже сказал, что дом был воздвигнут на сваях, отчего под полом оставалось большое пустое пространство, а пол был решетчатый. В этом-то пустом пространстве находили убежище все окрестные свиньи; они, кажется, праздновали свадьбу.

Едва только я лег, как Содом, на который, пока я работал, занятая голова мешала мне обращать большое внимание, сделался невыносимым. Я слышал хрюканье, визг, крики фистулой, неожиданные и неровные движения, которые прерывались только для того, чтоб возобновиться с безмерной яростью.

Я бесился от досады, утомился до предела и не мог спать. Наконец мне в голову пришла светлая мысль. В моей печке стояла вода, которая нагрелась до тридцати градусов. Я встал, взял медный таз, высмотрел место, где находились пирующие свиньи, и сквозь щель вылил на них кипяток. Они испустили свирепые вопли и всей ватагой выкатились во двор. Наступила тишина, и я уснул.

Глава LXII

Потийские удовольствия

На другой день мы стали хлопотать о получении в пароходном агентстве точных сведений о прибытии судов.