Екатерина Великая - Николай Павленко

Казалось бы, трусость главнокомандующего должна была вызвать его публичное осуждение, но императрица пощадила старика и ограничилась всего лишь уведомлением Салтыкова об отставке без указания на ее причину. 7 ноября 1771 года он получил указ императрицы: «Мы ныне рассудили за благо вас из Москвы уволить и там поручить команду нашему генералу князю Михаилу Волконскому, о чем мы чрез сие даем вам знать, оставаясь, впрочем, к вам благожелательны»[345]. Подлинное же отношение к поступку фельдмаршала «остававшаяся благожелательной» Екатерина выразила в частном письме к А. И. Бибикову, отправленном еще до отстранения Салтыкова. Как бы оправдывая грядущее суровое наказание, она доверительно сообщала Бибикову: «Слабость фельдмаршала Салтыкова превзошла понятие, ибо он не устыдился просить увольнения тогда, когда он своею персоною нужен там был, и, не ожидая дозволения, выехал — чаеть можно — забавляться со псами»[346].

Еще раньше, в 1764 году, императрица проявила милосердие к генерал-прокурору А. И. Глебову, оказавшемуся нечистым на руку и причастным к так называемому иркутскому делу. Екатерина ограничилась отстранением Глебова от должности без указания причин опалы. Лишь в секретной инструкции новому генерал-прокурору князю А. А. Вяземскому императрица написала, что оправдательное письмо Глебова не убедило ее ни в его искренности, ни в невиновности: «Прежнее худое поведение, корыстолюбие и худая вследствие сих свойств репутация, недовольно чистосердечия и искренности против меня нынешнего генерал-прокурора, все сие принуждает меня сменить и совершенно помрачает и унижает его способность и прилежание к делам». Из всех провинившихся вельмож Глебов, которого императрица отругала «тихо», понес самое суровое наказание — ему было запрещено находиться на государственной службе.

Умела Екатерина и хвалить и награждать, причем делала это достаточно тонко и награждала за реальные успехи, иногда даже переоценивая их. Императрица при этом руководствовалась принципом: монарх, не умеющий достаточно оценивать заслуги подданных и должным образом награждать их, сам лишен достоинств и заслуг. В молодости она писала: «Кто не уважает заслуги, тот сам их не имеет; кто не старается отыскать заслугу и не открывает ее, тот недостоин и царствовать». Полезно в этом случае напомнить еще одну привлекательную черту характера императрицы — она не была злопамятной и мстительной. Пример тому ее отношения с приближенными свергнутого Петра III.

П. А. Румянцева Екатерина считала сторонником Петра III и, воцарившись, заменила его П. И. Паниным, чем вызвала недовольство генерала. Румянцев обиделся и подал прошение об отставке. Императрица преодолела неприязнь и, видимо, подозревая в нем полководческий талант, ответила ему собственноручным посланием: «Я получила письмо ваше, в котором пишете и просите об отставке. Я рассудила, что необходимо мне пришло с вами изъясниться и открыть вам мысли мои, которые вижу, что вам совсем неизвестны. Вы судите меня по старинным поведениям, когда персоналитет всегда превосходил качества и заслуги всякого человека и думаете, что бывший вас фавор ныне вам в порок служить будет».

Содержание разговора между императрицей и ее подданным осталось неизвестным, но закончился он к удовольствию обеих сторон примирением — Екатерина убедила Румянцева, что зла на него не таит, и тот остался на службе, а в июле 1764 года был назначен губернатором Малороссии. Достойно упоминания, что и прочие любимцы свергнутого императора не оказались в Сибири, как это должно было случиться в предшествующие царствования. Правда, они были удалены от двора, но получили высокие должности: Д. В. Волкова Екатерина назначила губернатором в Оренбург, а А. П. Мельгунова — губернатором Новороссии, а затем наместником Ярославским и Вологодским.

Особенно щедро был обласкан Румянцев во время русско-турецкой войны, когда он командовал первой армией. Уже в начале войны императрица в рескрипте Румянцеву нашла все его распоряжения «весьма благорассудными и достойными искусного генерала»[347]. Награды посыпались одна за другой вслед за блестящими победами Румянцева. После получения известия о победе при Ларге Екатерина самолично написала генералу лестные слова: «Вы займете в моем веке несомненно превосходное место предводителя разумного, искусного и усердного… За долг почитаю вам отдать сию справедливость, и дабы всем известен сделался мой образ мысли об вас и мое удовольствие о успехах ваших, посылаю к вам орден св. Георгия первого класса». Румянцев был первым в России кавалером этого ордена I класса. Кроме того, он получил 5 тысяч душ крестьян. В этом рескрипте Екатерина уподобила Румянцева римлянам, которые не спрашивали, «многочислен ли неприятель, но где он?»[348].

Особенно высоко была оценена победа при Кагуле. Императрица пожаловала Румянцева чином фельдмаршала и заверила, что не только будет пресекать интриги против него, но и предоставляет ему «дозволение употреблять и мое собственное имя, где вы усмотрите, что сие нужно для успеха дел моих». Аналогичное право получили командовавший 2-й армией князь В. М. Долгорукий, а также А. Г. Орлов.

Победа при Кагуле принесла фельдмаршалу жезл с бриллиантом, великолепную шпагу, шляпу с лавровым венком, бриллиантовую оливковую ветвь, 100 тысяч рублей, 5 тысяч крестьян, серебряный сервиз на 40 персон и собрание картин[349].

В память о Кагульской победе императрица велела соорудить обелиск с текстом, ею составленным: «В память победы при реке Кагул в Молдавии июля… дня 1770 г. Предводительством графа генерала Петра Румянцева Российское воинство числом семнадцать тысяч обратило в бегство до реки Дуная турецкого везиря Галил Бея с силою до полтораста тысяч».

Последняя награда ожидала Румянцева после победного заключения Кючук-Кайнарджийского мира: к фамилии Румянцев был прибавлен титул Задунайский. Двор, находившийся в начале 1775 года в Москве, решил соорудить в честь полководца триумфальную арку, но тот проявил скромность и отказался от участия в подобной церемонии. Напомним, однако, что императрица, использовав до конца талант полководца, проявила к нему неблагодарность на склоне его жизни.

К чувству долга императрица обращалась и в отношениях с другим военачальником — Алексеем Григорьевичем Орловым. Правда, брат фаворита, слывший самым умным среди братьев, пользовался особым ее расположением. По его совету, поддержанному императрицей, намечалось осуществить дерзкий план — отправить в Средиземное море флот с секретнейшим и важнейшим поручением — поднять восстание среди славянских и христианских народов, томившихся под османским игом, прежде всего среди греков. Инструкция предписывала «более всего непроницаемую в сем деле иметь тайну, ибо секрет всем делам душа». Предполагалось, что само появление русских кораблей в Средиземном море — событие до того небывалое — способно привести в потрясение и ужас все турецкие области в Европе[350].