Екатерина Великая - Николай Павленко

При сопоставлении распорядка дня Петра и Екатерины обнаруживаются существенные различия: у Петра день делился всего на две половины: с утра до обеда и после него, с указанием конкретных дел, которыми он занимался: составление Генерального регламента, Регламента адмиралтейства, посещение Адмиралтейской верфи и др. У Екатерины, отличавшейся от импульсивного Петра, распорядок дня носил черты размеренности, педантичности с обозначением часов, в течение которых она принимала вельмож, давала повеления, читала донесения, предавалась развлечениям, отвечала на письма, отходила ко сну, обедала и ужинала. Работу она считала нормальным состоянием своего бытия и была убеждена, что управлять такой огромной страной, как Россия, не работая, живя в праздности, невозможно. В ее представлении праздность — источник пороков. В наставлении будущей супруге сына, принцессе Дармштадтской, она писала: «Праздность влечет за собою скуку, а оттуда часто рождается дурное расположение духа и своенравие… Только день, наполненный заботами, избавит ее от ощущения пустоты».

Императрица в первый год царствования взвалила на себя огромное количество дел, подменяя коллегии, особенно Иностранную и Сенат, предприняла попытку держать в поле зрения все нити управления, прежде всего внешнюю политику: она читала все донесения послов, давала письменные и устные указания сотрудникам коллегии, что и как надлежало отвечать на донесения послов. Многочисленные пометы и резолюции на донесениях русских дипломатов свидетельствуют о ее стремлении вникнуть в суть дела. С Кайзерлингом, послом России в Речи Посполитой, Екатерина общалась через голову коллегии, канцлеру она давала указания, что отвечать послу России в Курляндии, поручив ему объявить местному дворянству, «что мне весьма угодно будет, если при нынешнем собрании они Герцогу Эрнесту Иоганну ему принадлежащую присягу учинят»[336].

Вскоре, однако, императрица убедилась в том, что нести такую ношу забот и выдержать подобное напряжение ей не под силу, ибо приходилось довольствоваться пятью часами сна, а львиную долю остального времени корпеть над бумагами. 31 августа 1763 года в указе она призналась, что «мне одной, прочитав реляции, столько прилежности иметь за множеством дел» невозможно. Императрица переложила заботы об изучении донесений послов и составление рескриптов на Иностранную коллегию, оставив за собой право их утверждать[337].

В последующие годы императрица перешла к более щадящему режиму. Сохранилось множество распорядков дня, о которых она извещала иностранных корреспондентов. Мадам Жоффрен она писала, что встает в шесть, до восьми пишет, потом до 11 принимает с докладами вельмож. После этого — одевается, в праздники и воскресные дни отправляется к обедне, а в будни — выходит в приемную, где ее ждут посетители, с которыми она беседует 30–45 минут, после чего обедает. Вслед за обедом до половины шестого «гадкий генерал» (Г. Орлов. — Н. П.) читает ей вслух книги, а она, слушая, занимается рукоделием. Вечер посвящается развлечениям. Екатерина отправляется в театр, играет в карты или бильярд. Ужин в И вечера, после чего — сон. «Многие утверждают, — комментировала свой распорядок дня императрица, — что я работаю много, а мне всегда кажется, что я мало сделала, когда я посмотрю на то, что мне остается сделать»[338].

С наступлением преклонного возраста распорядок дня существенно изменился: вставала она уже не в шесть, а в восемь, позволяла себе двухчасовой отдых; появились заботы семейного характера — воспитание двух внуков — Александра и Константина. Но и в эти годы первейшей своей обязанностью Екатерина, как и Петр, считала законотворчество. В 1781 году она извещала Гримма, что «постоянно держит в руках перо и составила целые тома законов», но ее иногда одолевала «охота бросить в огонь все это», и она решилась бы на подобный шаг, если бы не была уверена, что написанное ею «разумно и полезно».

Надо полагать, что императрица в письмах иностранным корреспондентам несколько преувеличивала свою работоспособность. Гримму она, например, писала в 1788 году, что «работает, как лошадь», но следов этой «лошадиной» работы не видно: последний нормативный акт общегосударственного значения был обнародован в 1786 году.

Екатерина разделяла веру Петра в магическую силу законов. Оба они должны были довольствоваться и весьма скромными результатами выполнения принимаемых законов. С такими пороками бюрократии, как мздоимство, казнокрадство и неправосудие, царь и царица вели настойчивую борьбу, но желаемых результатов не достигли. Взяточников и казнокрадов не урезонивали ни суровые наказания Петра, ни увещевания Екатерины. Императрица писала Бьельке в 1775 году: «…Меня обворовывают точно так же, как и других». После этой фразы следовало утешение: «Но это хороший знак и показывает, что есть что воровать»[339].

Что касается достижения целей своего государственного служения, его конечных результатов, то здесь обнаруживаются принципиальные различия, обусловленные разным толкованием понятия «общее благо». Петр, как мы пытались доказать в своих работах, под общим благом понимал необходимость каждого подданного служить государству в границах обязанностей сословия, к которому он принадлежал. Отсюда жесткие меры принуждения, распространявшиеся на все без исключения сословия, из которых складывалось общество того времени: дворянство, духовенство, горожан, крестьян.

Дворянство при Петре являлось служилым сословием, обремененным двумя обязанностями: оно должно было, во-первых, служить до потери служебной годности, то есть до старости, болезни или увечья, и, во-вторых, учиться. На протяжении последующих десятилетий после смерти Петра дворянство превратилось из служилого в привилегированное, землевладельческое сословие, освобожденное от всех обязанностей. Процесс этот завершила Екатерина II, освободив дворян от обязательной службы и суровых условий приобретения знаний в учебных заведениях, более напоминавших казарму с ее палочной дисциплиной. Дворянам, кроме того, было предоставлено неограниченное право распоряжения собственностью и исключительное право занимать должности в правительственных учреждениях.

Расширение привилегий дворянства сопровождалось ущемлением интересов самой многочисленной прослойки населения — крепостных крестьян: они стали еще более бесправными, чем были, усилилась их зависимость от произвола барина и т. д.

Между тем Екатерина упорно твердила о неусыпной заботе о благе подданных, о благородной задаче достижения их благоденствия. Приведем ее высказывания, относящиеся ко времени, когда она более всего была увлечена идеями Просвещения. «Мне кажется, у короля (имеется в виду шведский король. — Н. П.), — писала она Бьельке, — одна обязанность, это — желать блага своих подданных». В другом письме к ней же читаем: «…Клянусь вам, что не предприму никогда ничего, что было противно справедливости и благу рода человеческого». В ответном письме Берлинской академии наук с выражением благодарности за избрание ее академиком она заявила: «…Вся моя наука заключается именно в том, что все люди братья и всю мою жизнь я проведу в изучении искусства поступать согласно этому правилу. Если я до сих пор в чем-либо успела, то приписывайте это только означенной истине»[340].