Облачный атлас - Дэвид Митчелл

Великодушие моего друга не позволяло ему отказать ни единой просительнице, так что салон миссис Хоррокс был реквизирован, преобразован в его врачебный кабинет и задрапирован тканью, долженствовавшей обеспечить приличествующие врачебным занятиям ширмы. Мистер Бурхаав вернулся на «Пророчицу», чтобы позаботиться о лишнем свободном пространстве в трюмах.

Я попросил у Хорроксов разрешения обследовать Вифлеемский залив, но на берегу было нестерпимо жарко, а песчаные блохи кусались неимоверно, так что я направил свои стопы обратно на «Главную улицу», к церкви, откуда доносилось пение псалмов. Мне хотелось принять участие в послеполуденном богослужении. Ни единая душа, ни собака, ни даже какой-нибудь абориген не нарушали воскресного спокойствия. Заглянув в полутемную церковь, я обнаружил в ней такой плотный дым, что, испугавшись, по ошибке подумал, будто все здание охвачено огнем! Пение теперь смолкло, сменившись хоровым кашлем. Мне предстали полсотни черных спин, и я осознал, что источником дыма был не огонь или ладан, но табак-сырец, ибо каждый из присутствовавших пыхал трубкой.

За кафедрой стоял дородный белый, проповедуя на этом смешанном языке — «антиподском кокни». Вид столь неформального отправления службы не оскорблял меня, пока не стало очевидным содержание «проповеди». Цитирую: «Так что пришло времечко, эта, шоб святой Петр, эта, ко' мисса Иисус звал Милашка Петр-волынщик, короче, он пригнал из Рима и ну учить этих крючконосых евреев с Палестины, шо к чему насчет этого Старичка-Табачка, и тому же теперя я вас учу, ясно, э?» Он прервался, чтобы дать кому-то индивидуальное наставление. «Не, Деготь, ты все делаешь не так, э, ты грузи табачок в толстый конец, э, вот в этот, сечешь, э, Г-ь на тя чхни! скока раз я те грил, эта вот — черенок, а эта — д-я чашка. Делай, как Ильная Рыба, он ведь рядом, да не, дай я те покажу!»

Прислонившись к шкафу поодаль (где, как я позже удостоверился, хранились сотни экземпляров Святой Библии на полинезийском — перед нашим отбытием надо будет попросить одну как сувенир), стоял изможденный, ссутулившийся белый, наблюдая за курительной процедурой. Я представился ему — шепотом, чтобы не отвлекать курильщиков от их проповеди. Молодой человек назвался Уэгстаффом и объяснил мне, что дородный мужчина за кафедрой — это «директор курительной школы Назарета».

Я признался, что подобное учебное заведение мне неизвестно.

«Это идея отца Кверхена, из таитянской миссии. Вы должны понимать, сэр, что обычный полинезиец пренебрегает трудом, потому что у него нет причин ценить деньги. «Если я голоден, — говорит он, — то пойду и нарву чего-нибудь или поймаю. Если мне холодно, велю своей женщине меня согреть». Праздные руки, мистер Юинг, а мы с вами оба знаем, какое занятие для них подыскивает дьявол. Но прививая ленивому имяреку мягкое вожделение к этому безвредному растению, мы даем ему побуждение заработать денег, чтобы купить себе табачку — не спиртного, учтите, просто табачку — в торговой точке миссии. Остроумно, не правда ли?»

Как я мог не согласиться?

Свет идет на убыль. До меня доносятся детские голоса, октавы экзотических птиц, звуки прибоя, ударяющего в берег бухты. Генри ворчит — у него куда-то подевались запонки для манжет. Миссис Хоррокс, чьим гостеприимством мы сегодня наслаждаемся, прислала служанку с известием, что обед подан.

Понедельник, 9 декабря

Продолжение вчерашнего повествования. После того как ученики курительной школы были распущены по домам (некоторые из них покачивались и явно испытывали тошноту, но их учитель, странствующий торговец табаком, заверил нас: «Они попадутся на крючок, как собаки-рыбы, не пройдет и пары дней!»), хребет зноя оказался переломлен, хотя сам мыс Назарет все еще жарился на пылающем солнце. Мистер Уэгстафф шагал рядом со мной по поросшей лесом полосе земли, которая напоминала руку, плечом проталкивающуюся к северу от Вифлеемского залива. Младший сын священника из Грейвсенда, мой проводник, с младых ногтей возымел склонность к миссионерской деятельности. Общество, по договоренности с пастором Хорроксом, направило его сюда, чтобы он женился на некоей вдове из Назарета, Элизе, урожденной Мэппл, и стал отцом для ее сына, Дэниела. Он прибыл на эти берега в мае прошлого года.

Какое счастье, провозгласил я, проживать в подобном Эдеме; но моя шутливость уязвила чувства молодого человека. «В первые свои дни здесь и я так думал, сэр, но теперь, право же, и не знаю. Я вот что хочу сказать: Эдем — это, конечно, превосходное место, но все живые существа здесь совершенно дики, они так кусаются и царапаются! Язычник, обращенный к Господу, — душа спасенная, это понятно, но здешнее солнце никогда не перестает жечь, а волны и камни сверкают так ярко, что у меня болят глаза, пока не опускаются сумерки. Бывают моменты, когда я все бы отдал за туманы Северного моря. Эта местность заставляет терзаться наши души, если уж быть честным, мистер Юинг. Моя жена проживает здесь с тех пор, как была маленькой девочкой, но ей от этого нисколько не легче. Можно было бы ожидать, что дикари будут испытывать к нам благодарность, ведь мы их учим, лечим, предоставляем работу и жизнь вечную! Да, они говорят вам «Пожалуйста, сэр» и «Спасибо, сэр», и звучит это довольно мило, но здесь, — Уэгстафф постучал себя по сердцу, — вы не ощущаете ничего. Да, это может выглядеть как Эдем, но на деле Райатеа — это юдоль столь же скорбная, как и любое другое место на земле. Да, тут нет змей, но дьявол усердствует здесь так же, как и повсюду. Эти муравьи! Муравьи проникают повсюду. Они забираются в еду, в одежду, забираются даже вам в нос! Пока мы не обратим этих Богом проклятых муравьев, эти острова никогда не будут воистину нашими».

Мы подошли к его скромному жилищу, выстроенному первым мужем его жены. Внутрь мистер Уэгстафф меня не пригласил, но сам вошел, чтобы принести фляжку с водой для дальнейшей нашей прогулки. Я прошелся по небольшому саду, в котором орудовал тяпкой чернокожий садовник. Спросил, что он собирается посадить.

«Дэвид нем, — обратилась ко мне из дверного проема женщина в обвислом и грязном фартуке. Боюсь, что ее внешность я могу назвать лишь неряшливой, а манеру себя держать — распущенной. — Нем как рыба. А вы — тот английский доктор, что остановился у Хорроксов?»

Я объяснил, что являюсь американским нотариусом, и спросил, не имею ли я честь обращаться к миссис Уэгстафф.

«Да, именно так было записано в объявлении о помолвке и брачном свидетельстве».

Я сказал, что если она желает проконсультироваться у доктора Гуза, то его временный врачебный кабинет находится в доме Хорроксов. Заверил ее, что Генри — поистине превосходный врач.

«Настолько превосходный, что сумеет меня похитить, восстановить все даром растраченные здесь годы и устроить меня в Лондоне с тремя сотнями фунтов годовых?»

Для исполнения подобной просьбы, признал я, возможностей моего друга недостанет. «Тогда, сэр, ваш превосходный врач ничего для меня сделать не может». Услышав хихиканье в кустах у себя за спиной, я обернулся и увидел кучку чернокожих мальчишек (занятно было отметить, как много светлокожих отпрысков дают так называемые «межрасовые» союзы). Не обращая больше внимания на детей, я повернулся обратно и увидел, как белый мальчик двенадцати-тринадцати лет, такой же чумазый, как его мать, проскользнул мимо миссис Уэгстафф, которая не попыталась ему воспрепятствовать. Сын ее проказничал, будучи таким же голым, как и его местные приятели! «Эй, юноша, — с упреком воззвал к нему я, — а не случится ли у тебя солнечный удар, если ты будешь бегать в таком виде?» В голубых его глазах вспыхнул дикий свет, и он что-то пролаял в ответ на полинезийском, что озадачило меня в той же мере, в какой позабавило негритят, которые унеслись прочь, словно стайка зеленушек.

Мистер Уэгстафф, очень взволнованный, шел вслед за мальчиком. «Дэниел! Вернись! Дэниел! Я знаю, что ты меня слышишь! Я тебя выпорю! Слышишь? Я выпорю тебя! — Он повернулся к своей жене. — Миссис Уэгстафф! Вы что, хотите, чтобы ваш сын вырос дикарем? По крайней мере, заставляйте парня одеваться! Что только подумает мистер Юинг!»

Если бы презрение миссис Уэгстафф к своему молодому мужу можно было разлить по бутылкам, его следовало бы продавать в качестве крысиного яда.

«Мистер Юинг подумает все, что мистеру Юингу угодно будет подумать. К тому же завтра он отбудет отсюда на своей чудной шхуне, забрав с собой все свои думы. В отличие от нас с вами, мистер Уэгстафф, которые здесь подохнут, и я молю Бога, чтобы это случилось поскорее. — Она повернулась ко мне. — Мой муж, сэр, не в состоянии завершить свое обучение, так что печальная моя участь состоит в том, чтобы объяснять очевидное по десять раз на дню».

Не склонный смотреть, как мистеру Уэгстаффу наносит унижение его собственная жена, я отвесил неопределенный поклон и вышел за изгородь. До меня доносились звуки мужского возмущения, попираемого женскими издевками, и я сосредоточил все свое внимание на пении птички неподалеку, чей припев для моего слуха звучал так: Тоби не болтает, не-е-ет… Тоби не болтает…