Принцесса для психолога (СИ) - Матуш Татьяна

Шатер царей был виден издалека, два вымпела — на второй день к ним прибавился третий, синий — с чернохвостой ласточкой.

— Царь Менгер подошел, — говорили друг другу на рынке знающие люди, — справный царь, пожилой уже, солидный. Этот безобразия не допустит. Постоят, как три года назад, под стенами, возьмут выкуп да и уйдут себе потихоньку в Хаммган. Долго под стенами торчать не станут, им уже откочевывать пора, иначе во время зимнего перехода от холода все кони околеют. Так что немного — и все тут закончится.

— А как же царь — ястреб? — возражали им другие, не менее осведомленные.

— Да мало ли их, царей-то! Хаммган большой. На всех хватит — и верблюдов, и скорпионов.

Последнее должно было звучать зловеще… Но не звучало. Понятно же было — пустыня, она такая, жизнь со смертью там парой ходят, где одна, там и другая. И умирают в свой черед все: и цари и простые хичины. Кроме Слышащих. Те уходят раньше.

Когда от шатра отделился всадник в одежде, которая у бродяг Хаммгана сходила за парадную, в надвратной башне никого из раэдов, как назло, не было. Десятник тихонько выругался, помянув матушек и бабушек обоих царей, а еще верблюдов, козлов и песчаных духов и, подбодрив себя таким нехитрым способом, забрался на стену.

Рядом встал один из аскеров и натянул тугой, сборный дальнобойный лук. Так сказать — выказал уважение.

Стрелять в парламентеров было позором, но не выставить рядом с переговорщиком вооруженного воина, означало — обидеть. Этикет, что тут сказать!

Разговор начали тоже по всем правилам военного этикета — с унижения врага. Все это понимали и никто не обижался — положено же! От предков заповедано, значит — будем ругаться.

— Эй, нечестивый потомок тощей курицы и плешивого барана, в доспехе из старой кастрюли, в которой даже самая бедная хичинка не станет варить кашу без мяса!

— Чего тебе надо, сын самой старой, некрасивой и хромой верблюдицы, у которого даже такого доспеха не нашлось?

— Великий царь Харай, попирающий своими стопами небо и землю, и еще два царя, не менее великие, попирающие весь остальной мир, пришли под этот низкий и кривой забор, сложенный пьяным каменщиком, явно после свадьбы своей единственной сестры… а нам до сих пор ворота не открыли и богатые дары не вынесли. Чего ждете, небом ударенные?

— А мы нищим хичинам подаем только после праздника урожая, — сложив ладони рупором, проорал аскер, — Погуляйте где-нибудь еще луну и возвращайтесь трезвыми. Тогда, может, и выкатим вашим великим царям пару соленых тыкв. Только смотрите, как бы вас с них не пронесло…

Посланник хичинов подбоченился и заорал, как горный рогач во время гона:

— Твоего правителя — монаха съела пустыня, кровь выпил песок, кости обглодали шакалы, глаза выклевали грифы… а хафан носит великий Харай!

— Так то и понятно, что своего хафана у вашего великого сроду не было, приходится обносками побавляться, — не уступил ему аскер, — вон, у него и шатер дырявый! Смотри, как бы ваши грифы ему на голову плешивую не нагадили!

Обменявшись еще парочкой таких же цветистых любезностей, враги разошлись, явно довольные друг другом.

Того, что будет штурм и город серьезно пострадает, никто здесь не боялся. Оно, конечно, царей, коней и прочего сброда под стенами толкалось богато, да только штурмовать городские валы хичины не умели. Лестниц не строили, осадных машин не делали. Даже штурмового тарана у них не было — уж такую-то штуку со стен бы точно углядели.

И взять Шариер голодом, как крепость Шери, не вышло бы никак — сохранялся подвоз с моря, и зеркала работали исправно. Скорее, голода стоило опасаться самим хичинам. Не сейчас, правда, а где-то через луну.

И чего, спрашивается, их принесло? Покричать, да своей великой доблестью похвастаться? Похвастались…

В тронном зале чинно рассаживались евнухи, главы родов и военначальники-раэды. Не было среди них главного жреца, того как раз оборачивали в белые покрывала. Не было и Агара — над тем еще колдовал лекарь, пытаясь определить яд, от которого закончился старый интриган.

О том, что пропала неведомо куда почти коронованная царица, здесь пока знали единицы, и те предпочитали помалкивать. Девчонку — наложницу искали, но не очень рьяно. Решили сообща, что со страху она удрала из своих покоев и затаилась где-то на женской половине, среди рабынь, может быть. Куда еще она могла деться, ведь из дворца не уйти! Найдется…

— Сколько у тебя молодых воинов покинуло Шариер, ссылаясь на зов крови? — тихо спросил один раэд другого.

— Почти полторы сотни, — тот вздохнул, — весь молодняк ушел. И аскеров-то, которые под присягой ходят, корчило.

— И что же это значит?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что-что… словно сам не понимаешь. Значит, что и впрямь их родовичи клятву дали кому-то, кто на самом деле царской крови. И не пустынного царька. Тому, кто имеет право на Золотой Трон.

— Выходит — правда?.. Царь-ястреб… Шарияр вернулся?

— Демоны знают. Только если и дальше так пойдет, аскеры воевать не станут. Взбунтуются. Не смогут они воевать против законного царя.

— И кто же воевать будет? — прошипел раэд, — жрецы да евнухи?

— Еще шане на стену выгоним, — покивал его приятель, — и рабов. Среди тех родовитых нет, их кровь никуда не зовет. Дай лепешку с рыбьей головой, да пообещай свободу, они зубами в хичинов вцепятся.

— Они-то вцепятся, да толку с этого. Раб — он и есть раб, сражаться не обучен, оружия в руках не держал сроду. И, я тебе так скажу — хорошо это. Если рабов сражаться научить, да оружие им в руки вложить и, Небо огради, дать им вкус победы попробовать… конец придет Шариеру быстрый и бесславный. И никаких царей-ястребов не понадобиться. Сами управимся.

В стане "лучших людей" тоже шептались, но о своем. О том, что давно пора отправлять караваны, чтобы до зимы миновали Хаммган, что набег совсем не ко времени, что главного жреца теперь придется торжественно провожать по облакам, а это такие расходы, такие расходы… И на крепость Шери придется отжалеть серебра, а то и, прости Небо, золота.

…Этого человека не любили и не ненавидели. Он не был богат, не был особенно родовит, хотя и плебеем не был. Просто один из секретарей нового кесара, которому была доверена тайна, и он — вот ведь удивительно, ее сохранил.

— Дети Святого Каспера, — начал он. По давней привычке спокойно, не повышая голоса. Не то, чтобы Кэде не умел кричать, просто секретариат Священного — это не поле боя, где нужно перекрикивать ржание коней, вопли идущих в бой аскеров и взрывы огненного зелья. Здесь громкий голос без надобности. Кому нужно услышать — прислушается.

Похоже, голос его, негромкий, немного гнусавый обладал своеобразной магией. Потому что все иные голоса потихоньку стихли. Первыми замолчали евнухи. За ними пришел черед раэдов, а там и до "лучших людей" дошло, что происходит что-то важное.

— … Жемчужина Шариера, любимая наложница Священного Кесара скончалась до утренней звезды. Лекарь подтвердил смерть от неизвестного яда.

Люди крутили головами, пытаясь осмыслить, что сейчас произошло. Так-то, смерть наложницы — не событие. Умерла — и умерла, закопали и забыли. Но смерть той, что, если верить дворцовому менталисту, носила последнюю кровь правящей династии…

Кто бросил кости? Чей род решил, что настало время поспорить за Золотой Трон? Эти вопросы первыми возникли бы в головах и евнухов, и раэдов, даже если бы наложница умерла от простуды. А уж смерть от яда была четким и однозначным указанием на заговор.

— И… что теперь? — громко спросил Ясвит Темный, глава рода Агалаев, — У кесара остались еще наследники? Может быть, братья… От рабынь или случайных женщин.

— Остались, — на половине раэдов послышались невеселые смешки. — Можно и пригласить. Он ведь и явится.

— Поясните же, что вы хотите сказать, уважаемый?

— Ну, как же… тот, кого звали "почти братом" ушедшего Сагриса, тропою Неба облака ему под ноги — он же подойдет? Целый герцог. И красавчик, каких мало!