Невинные - Джеймс Роллинс

Мысленно переводя с древнегреческого, она вслух зачитала первый стих.

— Отныне Женщина Знания связана с книгой нерасторжимо и никто не может отторгнуть книгу у нее.

— Что сие значит? — вопросил Бернард.

Эрин чуть пожала плечами, уразумев ничуть не больше, чем он.

Тогда Джордан вынул книгу из ее рук. И как только Евангелие оторвалось от пальцев Эрин, слова исчезли.

Бернард ахнул.

Грейнджер поспешно забрала книгу обратно, и слова вспыхнули снова.

— Все еще сомневаетесь насчет нее? — ухмыльнулся Джордан Бернарду.

Кардинал же просто взирал на книгу с мученическим видом, словно любовь всей его жизни вырвали у него из рук. И, может статься, так оно и было. Эрин вспомнила, что чувствовала, когда ее отослали обратно в Калифорнию, сочтя недостойной иметь дело с этой чудесной книгой.

— А что там еще сказано? — поинтересовался Томми.

Переведя дух, Эрин перешла ко второму стиху.

— Воитель же Человеческий… — Она бросила взгляд на Джордана, уповая, что там что-нибудь хорошее. — Воитель же Человеческий так же нерасторжимо связан с ангелами, коим обязан своей бренной жизнью.

И едва она договорила, как Джордан вздрогнул и оторвал драные остатки левого рукава напрочь. И охнул. Сделанная там татуировка обратилась в пламя, сияющее золотом. И почти тотчас же угасшее, оставив по себе лишь синие линии чернил на коже.

Он потер плечо и затряс кистью.

— Я по-прежнему чувствую, как оно жжется в глубине. Как тогда, когда Томми оживил меня.

— И что это означает? — Эрин поглядела на остальных.

Судя по выражениям лиц, ответа никто не знал.

Слова нашлись только у Христиана:

— Пахнет кровь Джордана, как прежде, так что он не бессмертен и всякое такое.

— Хватит меня нюхать, — насупился Стоун.

Оставив эту загадку до поры в покое, Эрин перешла к третьему и последнему стиху, зачитав вслух:

— Однако Рыцарю Христову надлежит свершить выбор. Единым произнесенным словом он может изгладить свой величайший грех, вернув себе то, что считал утраченным вовеки.

Эрин обернулась к Руну.

Он встретился с ней взглядом; выражение его темных глаз было тверже обсидиана. Женщина прочла в их сумрачном блеске забрезжившее понимание, но он не отозвался ни звуком.

Томми указал в низ страницы.

— А что там написано внизу?

Это она тоже прочла. Абзац был записан отдельно от трех стихов, очевидно являя собой заключительное послание или предостережение.

— Купно трио должно отправиться в свои последние искания. Кандалы Люцифера разомкнуты, а Чаша его по-прежнему утрачена. Потребуется свет всех троих, дабы сплотить сию Чашу сызнова и опять изгнать его в тьму непреходящую.

— Значит, наша работа еще не закончена, — тяжко вздохнул Джордан.

Приподняв теплую книгу ладонями, Эрин перечитала последний отрывок несколько раз. Что еще за Чаша? Она понимала, что потратит еще уйму долгих часов, пытаясь постичь значение этих нескольких строк, извлечь из них какой-то смысл.

Но пока что это может обождать.

Джордан открыто взглянул на Руна.

— Что за дела с этим вашим величайшим грехом?

Все так же храня безмолвие, Рун обратился лицом к пустынным пространствам.

За него ответил Бернард:

— Его величайший грех состоит в том, что он обратился в стригоя. — Он крепко взял Руна за плечо. — Сын мой, я верую, что Книга предлагает тебе бренную жизнь, возвращение души.

Но примет ли он ее?

Эрин прочла последний стих снова.

Рыцарю Христову надлежит свершить выбор…

Глава 54

20 декабря, 17 часов 33 минуты

по центральноевропейскому времени

Сива, Египет

Рун чувствовал, с какой настоятельностью пальцы Бернарда сжимают его плечо. Когда кардинал говорил, его дыхание овевало шею Руна. Он слышал шелест одежды и скрип кожаных доспехов, когда его наставник менял позу. Не слышал он лишь сердцебиения.

Грудь Руна оставалась столь же безмолвной.

Ни тот ни другой не был настоящим человеком, смертным.

Кровь его до сих пор кипела после вспышки, напоминая об очередной существенной разнице между ними и всем остальным человечеством.

Мы прокляты.

Несмотря на благословение и пребывание на службе Церкви, они остаются погаными тварями, которым лучше не выходить из тьмы.

Рун задумался над словами Бернарда, ведь они могут оказаться и правдой. Может ли его сердце забиться снова? Сможет ли вернуться к нему душа? Сможет ли сам он вернуться к простой жизни, стать отцом детей, без страха ощущать прикосновение женской руки?

Корца редко позволял себе тешиться таким чаянием. Он принял свой жребий как сангвинист. Служил, не задавая вопросов, долгие-долгие годы. Единственным способом избавления от этого проклятия была только смерть.

Но потом он встретил Эрин, задававшую вопросы обо всем и вся. Она дала ему волю не только бросить вызов судьбе, но и надежду на нечто большее.

Но посмею ли я приять сие?

Элисабета ступила перед ним, и взор его от пустыни обратился к ее нежному лицу. Он ожидал, что она обрушит на него злобу, ненависть за то, что ему предложили сей дар. Она же сделала нечто куда худшее.

Погладила его по щеке.

— Ты должен принять сие благодеяние. Ведь ты всегда желал оного. — Ее холодная ладонь задержалась. — Ты сие заслужил.

Он загляделся ей в очи, видя, что она искренне желает ему этого. Чуть кивнул, ведая, что должен сделать, чего заслужил на самом деле. Потом отвел ее руку от своей щеки и благодарно поцеловал в ладонь. Обернулся к Эрин, к книге, покойно сияющей в ее руках, где ей всегда было место.

Каждому — свое место.

Рун знал, что надо всего-навсего коснуться этой книги и огласить свой величайший грех, и тот будет погашен, позволяя душе вернуться к преданному анафеме.

Эрин улыбнулась навстречу, радуясь за него.

Бернард следовал за ним по пятам, откровенно трепеща от предвкушения возможности лицезреть чудо.

— Я так горжусь тобою, сын мой. Я всегда ведал, что ежели кому из нашего Ордена и будет возвращена благодать, то это будешь ты. Ты обретешь свободу.

Рун покачал головой.

Мне никогда не обрести свободы.

Он простер ладонь над книгой, вспомнив мгновение, когда корчился в священном блистании возрожденного ангела, проявившего каждый его грех, включая и величайший, ту черную порчу, которой нет прощения.