Путь в Обитель Бога - Юрий Соколов

— Кто такой Предвечный Нук? — немедленно поинтересовалась Коу.

— Тебе уже рассказывал Орекс… Нук — именно тот, кто покарает тебя за грехи, если не замолчишь немедленно. Ну а не покарает он, так этим займусь я.

— Что такое грехи?..

Мне пришлось в очередной раз признать, что мои мозги не могут работать с той же скоростью, что язык Коу. Махнув рукой, я присел на камень, подождал, пока девушка оденется и помог ей натянуть ботинки. Завязывать шнурки она мне не дала.

— Я сама! Сама…

— Умница. Зря тебя ругал. Вон какая ты у нас взрослая уже.

— Элф, скоро вы там? — спросил Тотигай. — Подежурил бы. Я тоже не прочь освежиться.

— Валяй.

Сосредоточившись, я окинул своим вторым зрением местность. Спокойно всё. Никого…

Тотигай, махнув крыльями, спикировал со скалы в воду, обрушившись в озеро с таким плеском, словно в него свалился подбитый на лету дракон.

— Эх, как же хорошо! — сказал кербер, вылезая на берег и отряхиваясь. — Как думаешь, рыба здесь есть?

— Должно быть, есть, — ответил я.

— Тогда поучи Коу рыбачить. Мясо она не очень любит. Может, рыба по вкусу придётся.

Да, в озере была рыба, и на водопой к нему часто приходили животные. Мехран поблизости буквально устилали плети диких дынь. Хорошо бы остановиться здесь на несколько дней, но бродившие поблизости яйцеголовые, всё ещё не взявшие след, могли наткнуться на нас чисто случайно. Поэтому задерживаться мы не стали. Сделав ещё три перехода, мы покинули так хорошо прикрывавшую нас Границу и углубились в пустыню.

Отсутствие воды нас не беспокоило, поскольку в мешке Имхотепа было достаточно синих галет для пересечения какой угодно пустыни. В Кайрори встречались редкие источники, окружённые чахлыми оазисами, но так как именно они служили главным местом стоянок для родов племени пхаясо, мы старались обходить их стороной. Воздух становился жарче и жарче, растительность — реже и невзрачнее. Изредка встречавшиеся огненные саламандры вспыхивали на солнце ярким пламенем, пытаясь нас отпугнуть. Плотоядные кактусы-мячики, эти убийцы-толстяки, начинали дрожать при нашем приближении, готовые выстрелить своими длинными колючками. Кактусы пао, из корней которых пхаясо вываривают одуряющий сок, возвышались там и сям, похожие на живые ибогальские здания. Вскоре вокруг не осталось ничего кроме кактусов, становившихся всё ниже, и голых скал, поднимавшимися всё выше. Цепь невысоких вулканов справа от нас выбрасывала вверх неуверенные тонкие струи дыма, а далеко на востоке, над чудовищным кратером вулкана Кайрори, давшего название всей стране, висела, как приподнятая над кастрюлей крышка, вечная чёрная туча, порождённая непрерывным слабым извержением. Только тучу мы отсюда и видели — сами стены кратерного кольца прятались где-то за горизонтом.

Стоило нам покинуть приграничную зону, как группы яйцеголовых, рыскавших по мехрану далеко сзади, сомкнулись в один большой отряд и повернули за нами. Отряды на западе и севере, со дня стычки у туннеля стоявшие на месте, пока никуда не двигались — очевидно, ибогалы считали, что для нашего уничтожения в Кайрори достаточно ста пятидесяти воинов, что было справедливо. Я же надеялся, что мы успеем к кораблю, если нас ничто не задержит.

В том-то и дело — «если». Уже на второй день пути в краю каньонов мы услышали боевые барабаны пхаясо. Я никак не мог понять, как и когда они нас заметили — им нужно было подойти достаточно близко, а тогда их непременно обнаружил бы я; впрочем, вдали я их тоже обнаружил бы. Наверно, это произошло в один из периодов, когда у меня потерялась связь с Книгой, не иначе. Да и дикарей могли предупредить не только их разведчики, но и трёхголовые керберы, с которыми у пхаясо что-то вроде союза.

Три дня мы шли под непрерывный рокот барабанов, доносившийся то с одной, то с другой стороны, а чаще — с нескольких сразу. Можно было подумать, что вокруг нас собрались двадцать тысяч жаждавших крови дикарей, но столько их не насчитывалось во всей Кайрори. На самом же деле поблизости ошивались не более полутора десятков пхаясо, каждый со своим барабанчиком, который они умеют так установить промеж скал, что звук получается очень раскатистым и многоголосым. Постепенно я смог увидеть каждого из них. Свежая охотничья раскраска и голодный вид людоедов не сулили добра. К слову сказать, они только поедание собственных родичей обставляют с надлежащей торжественностью, а на остальных разумных охотятся как на обычную дичь и поступают с ними соответственно — обдирают, рубят на части и коптят впрок.

С четырьмя из них были керберы, что делало почти бессмысленным запутывание следов — эти находили нас по запаху. Вовсю пользуясь Книгой, мне удавалось ловко обманывать их почти неделю, проводить наш маленький отряд через дыры в сжимавшемся кольце и каждый раз поворачивать в сторону перед устроенной пхаясо засадой. Тотигай смотрел на меня с возрастающим восхищением. Он-то, в отличие от Коу, понимал происходящее просто по беспрестанно менявшемуся звуку барабанов. И всё же в итоге мы напоролись. Наверное, этот дикарь вместе со своим кербером сидел под землёй в пещере, отсыпаясь в прохладе после долгого выслеживания какой-нибудь пустынной животины.

Мы шли гуськом по узкой тропке, оставленной троерогами. Она извивалась между красноватых каменных глыб еле заметной полоской. Справа и слева возвышались стены большого каньона, кое-где разорванные его ответвлениями. Тотигай шёл первым, а я — замыкающим. Неясный звук сзади встревожил меня, и я оглянулся, машинально сделав шаг с тропы в сторону, чтобы быть поближе к валунам. В тот же момент что-то быстрое скользнуло мимо, и, тихонько охнув, осела на землю Коу. По каньону раскатился охотничий клич пхаясо и рёв дикого кербера, вырвавшийся сразу из трёх глоток. Взорвались частой дробью и смолкли барабаны вокруг; потом они застучали чётко и размеренно, передавая новость, — к одному из соплеменников привалила удача.

Всё же дикарь целил в меня, а не в девушку, стремясь первым убить воина. Разочарованный результатом, он замедлил со второй стрелой и выпустить её уже не успел. Я молча грохнулся на колено и вскинул к плечу винтовку — пхаясо выронил лук и сполз по скале с простреленной головой. Тотигай так же молча перемахнул через меня и понёсся навстречу чужому керберу. Они сшиблись с воем, рёвом, хрустом, и я увидел, как сразу повисла одна из шей трёхголового, свёрнутая Тотигаем. Повернувшись к Коу, я выдернул стрелу у неё из спины и осторожно перевернул лицом вверх.

Яд уже начал действовать, лицо посерело, и она еле могла шевелить руками — ногами совсем не могла. Стрелы у пхаясо так себе, луки тоже, но после долгого периода охотничьих неудач они начинают использовать вместо наконечников шипы кактуса-мячика, снаряжая их его же отвратительным ядом, который сродни желудочному соку. Сам кактус выстрелом своей колючки может свалить разве тушканчика или другое небольшое животное; потом он медленно подползает к жертве, которая успевает частично перевариться в собственной шкуре, опутывает корнями-щупальцами и начинает поедать. Человеку от такой колючки тоже придётся паршиво, но пхаясо ещё усиливают эффект, расширяя канал внутри шипа и целиком заполняя ёмкость ядом. Древко стрелы при попадании действует как поршень, впрыскивая в живое тело убойную порцию, после чего дикари действуют примерно так же, как и кактусы — выжидают положенное время и приступают к трапезе. Вот такая стрела и угодила в Коу. Она была обречена — скоро не сможет говорить; хорошо, если дотянет до вечера.