Похищение Афины - Карин Эссекс

Он перевел дух и глубоко вздохнул.

— Вы совершенно правы, Мэри, и я приношу свои искренние извинения. Могу ли я присесть? Позволите ли вы мне говорить с вами откровенно, Мэри?

— Не вижу, как могла бы остановить вас в этом. Полагаю, вам лучше сделать то, на что вы уже решились. Ваше решение кажется непреклонным, даже если оно приведет вас на путь, пагубный для нас обоих.

— Хорошо. У меня нет ни намерения, ни времени становиться на такой путь. Вот что я хотел бы сказать. Я люблю вас и хотел бы провести свою жизнь, доказывая правдивость этих слов. Я дам вам все, что не дал ваш муж. И ничего не попрошу у вас. Мне не нужны ваши деньги. Мне не нужны дети от вас. Мне не нужно ничего, кроме возможности видеть вас каждый день, идти рядом с вами по дороге жизни.

Он продолжал говорить, расхваливая ее замечательные качества и описывая чувства, охватившие его со дня их первой встречи в Париже. Она не мешала Роберту говорить, а когда он замолк, сказала:

— Ваша речь была прекрасна, сэр. Вижу, что парламентские заседания развили ваше и без того незаурядное красноречие. Но ваши мечты о нашей совместной жизни несбыточны, вашим фантазиям противоречат неприкрашенные факты реальности.

Холодностью Мэри стремилась подавить волнение, вызванное страстью его слов.

— Моя мать считает, что я лишь одна из вереницы замужних женщин, которых вы хотели бы покорить.

— Это несправедливо, Мэри. Думаю, я доказал свою преданность вам.

Роберт выглядел искренно обиженным. Его глаза, искавшие ее взгляда, просили верить в истинность его любви.

— Когда я выходила за Элджина, я не сомневалась, что он без ума от меня. Но время показало, что он был без ума от тех возможностей, которые наш брак мог ему предоставить. Может быть, и у вас есть цели, в которых вы не сознаетесь? Я больше не та глупенькая девушка, которой была когда-то. И, откровенно говоря, я не позволю себе стать одной из ваших жертв.

— Если вы говорите о времени, Мэри, то я готов предоставить его вам сколько угодно. Я лишь прошу позволить мне навещать вас. Я не могу жить, не видя вас.

— Вы слишком все драматизируете, сэр. Не думаю, что вам так уж жизненно важна моя взаимность.

Мэри пыталась ввести их беседу в более благопристойное русло.

— Мне необходимо контролировать себя вне зависимости от того, какие чувства мной владеют. Элджин — мой муж, я — мать его детей. Вы — член парламента, и все, что составляет наши жизни, может оказаться разрушенным, если мы дадим волю страстям.

Роберт не казался убежденным и мгновенно нашел возражения.

— Все, что составляет мою жизнь, — это вы. И остальное для меня пустой звук. Вы знаете меня, Мэри, знаете, как я презираю условности света. И так же я презираю капитуляцию перед ними. Если именно они держат вас связанной с этим человеком, я освобожу вас от него, даже если это будет последним моим делом в жизни.

Он встал на колени, взял ее руку и принялся нежно покрывать поцелуями. Она так давно не ощущала мужской ласки, что не нашла в себе сил оттолкнуть его. Происходящее словно заворожило ее, оно тронуло и заставило звучать ту струну, которую она после размолвки с Элджином считала замолкшей навсегда. И мысль об этом страшила ее. Роберт поднес ее ладонь к лицу и держал так, будто в руках у него был самый редкий и драгоценный цветок.

— О Мэри, позвольте мне любить вас. Мы созданы друг для друга, небеса предуготовили нашу встречу, и они позаботятся о нашем союзе. Нам нужно в это верить.

Она хотела высмеять его снова, напомнив о его безверии, но тепло его дыхания на ее ладони, горящий взгляд его глаз не дали ей говорить. Он опустился рядом на диван. Снова и снова продолжал целовать ее руки, пока она не задохнулась. Затем обвил горячей рукой ее шею, и их губы слились.

Такого ощущения она прежде не испытывала никогда, хоть тысячу раз целовала своего мужа. Их рты приникли друг к другу так, будто были устроены по одной мерке. Он целовал ее нижнюю губу, потом верхнюю, затем мягко прикусил нижнюю зубами. Она любила мужа уже много лет, но никогда не находила такого наслаждения в его прикосновениях, не испытывала такой полной погруженности в другого человека.

Он не ушел из ее комнаты, остался на всю ночь, целуя и лаская ее, говоря с нею.

— Вы видите, Мэри? Я не обижу вас. Для меня достаточно чувствовать вас рядом, касаться вашего тела рукой, вдыхать ваш чудный аромат, ощущать вкус ваших волшебных губ.

Они проговорили далеко за полночь, затем уснули рядом друг с другом. Роберт проснулся задолго до рассвета и мягким поцелуем в висок разбудил Мэри.

— Мне пора. Надо уходить, пока не проснулись служащие отеля и не начали беготню по коридорам.

Внезапно ей показалось, что она играет роль неверной жены в каком-то театральном представлении, будто она героиня этой пьесы, женщина без моральных принципов, обманывающая своего мужа.

— Что мы натворили, Роберт? Мы должны забыть нынешний вечер. Это не приведет к добру. Сейчас я закрою глаза и, когда вы уйдете, постараюсь вырвать память об этой ночи из своего сердца. И настаиваю на том, чтоб вы сделали то же самое.

Она чувствовала себя такой несчастной, словно только что сломала стену, охранявшую не только ее репутацию, но мораль и кодекс общества, к которому она, Мэри, принадлежала и правилам которого должна была следовать. Она отдалась на волю волн, будто больше не владела собой. Она больше не была той, которой всегда считала себя — порядочной женщиной с незапятнанной честью и строгим поведением. Что же теперь она такое? Чем отличается она от Эммы Гамильтон и подобных ей, рассказами о которых пестрят газеты? Даже если этого изменения никто, кроме нее, не заметит, ей придется смириться с таким превращением.

— Но что такого мы сделали? Мы только начали жить, Мэри. Моя прежняя жизнь, все, что в ней было, перестала иметь значение. Вы это увидите. Нет ничего, с чем мы не смогли бы справиться, если будем вместе.

Она позволила Роберту навещать ее. Сначала его визиты были короткими и всегда проходили в присутствии матери и детей так, чтобы слуги или соседи, жадно ловившие каждый слух о пресловутой леди Элджин, не могли распространять злые сплетни об их отношениях. Но вскоре его посещения стали более долгими, общение между ними приобрело ту легкость и радость, которых Мэри никогда не испытывала с Элджином. Роберт был счастлив уже ее присутствием, и ей не нужно было неустанно о нем заботиться в том или ином смысле. В отличие от дамы в пьесе мистера Голдсмита, ей не нужно было притворяться кем-то другим, чтобы завоевать его любовь. Он не хотел от нее ровно ничего, кроме того, чтобы она принадлежала ему.