Полководцы Украины: сражения и судьбы - Дмитрий Табачник

3) Военная игра обнаруживает теоретические познания в военном искусстве и боевую опытность играющих, способствуя при состязании (?) соображений выказать свою находчивость и военный взгляд (?).

Упражнения в военной игре подготовляют играющих быть начальниками, достойными своего звания (???)».

Надежды г. изобретателя так велики, что если бы хотя десятая доля их осуществилась, предложение его можно бы было причислить к благодетельнейшим из нововведений. К сожалению, они высказаны бездоказательно, и невольно представляется вопрос – дают ли право питать эти надежды как свойства самой игры, так и свойства человеческой природы?

…даже те стороны образования, которые прямо необходимы для достижения боевых целей (стрельба, фехтование, маневрирование), взятые отдельно, приводят к несообразностям, отрицающим боевое дело собственно и обнаруживаемым превратным складом понятий; военная игра к числу этих отделов не принадлежит: на практике ничего не приходится разрешать шашками и на модели; понятно, до какой степени должен быть велик вред от увлечения этой игрою.

Чтобы это показать, должно разобрать: 1) на какое место военная игра может претендовать в отделе маневрирования; 2) какого именно рода возбуждает она умственную деятельность в играющих; 3) кто из военных может безнаказанно заниматься ею, и какие военные явления подчиняются розыгрышу, какие нет.

1) Уже известно, что изучение всякого предмета начинается с разложения его на составные части, с изучения каждой порознь и кончается соединением их в одно целое. Маневрирование представляет три отдела: 1) Маневрирование на местности ровной без видимой цели (учение без применения к местности), имеющее целью одно приучение к стройности движения; 2) маневрирование на местности пересеченной также без видимой цели (учение с применением к местности); 3) наконец, маневрирование с противником (маневры). Известно, что каждый из этих отделов составляет особую науку, которые враждебны между собою: так, после маневров является необходимость подтянуть стойку, уравнять шаг и т. п., иначе не будет желаемой стройности на учениях без применения к местности… Переходя к учениям с применением к местности, приходится отучать людей от той неподвижности и однообразия поз, которых от них требовали на ученьях без применения к местности, и т. п.

А между тем эти отделы составляют совершенно естественные части одного целого и без изучения их обойтись невозможно. Остановка на маневрировании с противником, не соединенная со стрельбой, повела к системе мирно-военной тактики с ее боязнью обходов, преувеличенным значением численного перевеса, с остановкою от неприятеля в 50 шагах при атаке и проч., и проч., несмотря на то, что маневрирование составляет необходимую часть солдатской науки, целиком применимую к делу боевому; можно себе представить, до какой тактики должна довести военная игра, в которой нет ничего общего с делом действительным.

Из этого видно, что военная игра составляет занятие в полном смысле слова примерное и относительно маневрирования более самостоятельное, чем было примерное заряжание ружья, примерное отмыкание штыка относительно действительного заряжания, действительного отмыкания штыка: там по крайней мере обращались с одним и тем же ружьем в обоих случаях. Следовательно, военная игра не может стать не только в число первостепенных, но даже в число обязательных отделов образования, и частых упражнений в ней должно избегать для пользы самого дела. Подтверждением опасности частых в ней упражнений могут служить инструкции г. H., приложенные к его военной игре; они представляют целый кодекс правил модельной тактики, не имеющей, по духу, ничего общего с действительной. Но разбор инструкций отнесен до следующей статьи; здесь предположено проследить общие основания игры.

2) Какого рода умственную деятельность возбуждает игра?

В поле человек употребляет все усилия, чтобы не потеряться в пространстве, чтобы отдать себе отчет во взаимном отношении различных частей его, трудно объемлемых глазом и притом видимых в перспективе; на модели он обнимает разом десятки квадратных верст, видит то, чего на деле видеть не в состоянии, и притом сверху, а не в перспективе. Вместе с тем линию в дюйм он должен представлять себе линией в 50, 25 сажен; выпуклость, закрываемую концом пальца, довольно большой горой и т. п. Итак, в поле воображение стремится заключить большое в малый объем; на модели – малое представлять большим. Понятно, что последней работой оно не только не укрепляется к дельной работе в поле, а расслабляется, становится к ней неспособным. Не будет, следовательно, преувеличением, если к фразе г. изобретателя: «военная игра возбуждает умственную деятельность» прибавить: «противоположную той, которая необходима в поле».

3) Кто может безнаказанно заниматься военной игрой, как игрой, а не обязательно?

Даже те, которые возятся с картою целую жизнь, зачастую затрудняются воссоздавать в воображении местность по карте или модели; можно себе представить, до какой степени усилие поддерживать в себе эту иллюзию должно быть велико и бесполезно для тех, которые, кроме настоящей местности, понимаемой ими очень хорошо, не видали и не понимают никаких более или менее изуродованных ее подобий? Для ума простого, реального, не привыкшего ни к каким отвлечениям, вообразить, напр., что зеленое пятно в вершок не есть зеленое пятно, а лес в несколько верст в окружности, вовсе не легко, а главное бесплодно; зачем простолюдину начинать изучение свойств леса с зеленого пятна, когда, прожив до 20–25 лет в поле, он очень хорошо понимает, что такое настоящий лес? Неудивительно, если он будет путаться на модели в том самом, что нимало не затрудняло бы его на местности. А между тем, добродушный учитель припишет это тупости человека, а не тому, что, привыкнув к настоящей работе, он никак не может сузить свое воображение настолько, чтобы игру в куклы принимать за настоящую работу. Репутация подобного солдата будет сделана сразу: не развит, не может быть унтер-офицером… Прежде чем валять таким образом с плеча, не мешало бы подумать – в чем не развит? Ней тоже попал бы, вероятно, в неразвитые за то, что никак не мог взять в толк разницу масштабов.

Простолюдина должно стараться учить делу по возможности на самом же деле. Привыкнув с малолетства видеть вещи не иначе как такими, каковы они в действительности, он может быть скорее испорчен, чем развит всяким занятием, в котором считают за необходимое потчевать его подобием дела, вместо самого дела. Поверхностных наблюдателей вводит в заблуждение то, что в подобных случаях человек очень хорошо рассказывает на модели, что нужно делать; грустная иллюзия, способная удовлетворить заинтересованное самолюбие, но ничего не дающая на пользу делу; чего не расскажет русский человек, когда он зависим?.. Беда в том, что против неприятеля нужно делать; разговорами от него не отделаешься; а доказывать, что уменье говорить о деле и уменье делать дело – суть две вещи совершенно различные и развивающиеся не иначе, как одна на счет другой, кажется, излишне. Можно еще до некоторой степени допустить упражнения, приучающие только говорить о деле, для тех, которые должны объяснять его другим; но для тех, которые должны быть исполнителями, подобные, если можно так выразиться, болтательные занятия могут быть только вредны, приучая к резонерству о деле, а не к самому делу.