Банда гиньолей - Луи Селин

Крепко досталось ему.

— Не везет вам, дорогой Учитель! Что-то не подействовала Мощь!..

В эту минуту началась паника, толпа отшвырнула, сдавила, потащила нас. В данной ситуации весьма кстати, ведь сам по себе Состен не удержался бы на ногах. Рот его полон кровавой каши, волос, выбитых зубов, пенящейся слюны…

Мало-помалу он выплевывает все это на окружающих, но никто ничего не замечает. Он пытается что-то сказать, но у него начинается рвота — облил меня шоколадной жижей. Его отбрасывает в сторону… Догоняю. В невообразимой суматохе ему удается все же вымолвить:

— Неужели не подействовало?

Похоже, он в недоумении.

— Вы простудитесь, — бросаю ему в ответ.

Толпа тащит и тащит нас, валом валит в сторону Шафтсбери. Подвигаемся порывисто, толчками — то сдавит так, что нечем дышать, то переводим дух… От натиска хрустят кости, со всех сторон мне в ребра упираются чужие мослы… Припечатало к фасаду лавки. Передо мной маячит Состенова физия. Из носа у него течет кровь. Он еще легче меня, и толпа несет его, точно щепку… По счастью, стоит более или менее приличная погода, ведь на нем только сорочка да брюки, мокрые насквозь, извоженные, вывалянные в сточной канаве…

В конце концов мы выбрались из этого столпотворения… Продолжая вопить, люди все бегут мимо нас. Мы притуливаемся в сторонке, за небольшим выступом, образованным входной дверью какого-то дома. Состен уже способен стоять без поддержки, несколько приободрился, но лицо залито кровью, течет даже из ушей.

— Может, выпьем?

Не хватало только, чтобы он напился!..

— Нет уж!.. — отвечаю. — Едем домой!

Садимся в 114-й. Через Марбл-Арч ехать недалеко… В голове у меня мелькнуло, что на Пикадилли еще продолжается, наверное, побоище, как, впрочем, и бунт, и пляска…

— Ну и кашу вы заварили, Учитель!

Чтобы он не подумал, что у меня плохо со зрением…

Он отмалчивался, подтирал нос… А в общем, что тут говорить?.. Главное, скоро будем дома. Мне не терпелось свидеться с Вирджинией, узнать, как дела. Пока Состен, сидя на империале автобуса, очищал себе ноздри, зажимал пальцами нос, чтобы прекратилось кровотечение, я вновь завел разговор об обстоятельствах скандала, о его неосторожных поступках, об опасности, которой он подверг себя, упомянув и о том, что спас ему жизнь… вырвал его из лап обезумевших от крови полисменов…

Он вспыхнул, в оскорбительных выражениях заявил, что вина целиком на мне, что из-за меня улетели прочь Духи и Гоа… прежде всего из-за моей трусости… что я палец о палец не ударил, в самые драматические минуты побоялся стукнуть хотя бы разок вилкой… Где вилка?.. Где блюдечко?.. Он просто слов не находит!.. Это просто позор!..

Не мог он простить мне, что я не стучал. А кто его от смерти спас? Это что, не в счет?..

У него обильно кровоточила нюхалка, расквашенные глазницы — текло отовсюду, рот полон крови, он отхаркивал кровяные сгустки, брызгая на соседей, пиджак спереди был весь красный…

— Приехали, сходим! — бросаю ему.

В самом деле, почти рядом. Прошлись пешочком. Вот и дом. У Состена по-прежнему кровоточит нос. Нежелательно, чтобы нас видели. Идем по малой аллее через сад, прямо к кухонным дверям…

Нам улыбнулась удача: дяди не оказалось дома, собирался вернуться лишь вечером — дни он проводил на скачках. Спозаранку поехал то ли на «Аскот», то ли на другой ипподром.

Еще из сада я позвал:

— Вирджиния!

Она тот же час откликнулась, ужасно была рада, но особенно не переживала, ждала нашего возвращения. Ей и в голову не приходило, что мы можем не вернуться, полностью доверяла мне. Очень мило с ее стороны… Так приятно было это слышать, что я без всякого стеснения поцеловал ее при Состене. Она спросила, где мы были — все-таки разбирало ее любопытство, да и выглядел Состен так, что невольно возникали вопросы: разодранная сорочка, все в крови, кровоподтеки вокруг глаз, во рту дыра на месте трех выбитых зубов…

— Попал под автобус, — сразу же объявил я, предвидя расспросы. — Мы ходили к его супруге. Она прихворнула, но теперь ей лучше.

Состену оставалось лишь поддакивать. Привели себя в порядок, умылись, подкрепились. Самочувствие улучшилось. Меня разбирал смех.

— Вот тебе и Гоа! Накрылся! Нет, это надо было видеть!

Чтобы поразвлечь Вирджинию, я принялся во всех подробностях рассказывать о случившемся, о том, как Состен скакал по автобусам и как его отдубасили молодцы из Скот-ланд Ярда.

— Ой, не могу! Ох, и вложили они ему! Сдохнуть можно! Вот тебе и магические опыты! Нет, надо было видеть его — мотылек!.. Ой, держите меня! Славно потрудился…

Он тоже улыбался, но скрепя сердце… возражал в свое оправдание, что я его бросил, не стучал вилкой о блюдечко, как было условлено… что струхнул перед легавыми и все погубил… что сила в действительности возникла и была целиком на нашей стороне, но я-де спугнул ее своим поведением, иначе мы перевернули бы Лондон вверх дном, загнали бы полисменов, как крыс, в сточные канавы… что у автобусов заглохли моторы, а если я не считаю это доказательством — значит, я был настроен враждебно и, стало быть, глупости у меня еще больше, чем трусости… что если бы я не смалодушничал, а достал из кармана вилку с блюдечком и аккомпанировал ему стуком, как договаривались, посреди Пикадилли возник бы очаг Силы, автобусы полетели бы кувырком и произошло бы теллурическое превращение, какого не видано было даже в Бенгалии, хотя там явил свои чудодейства Гоа Гвентора… тогда ламы Оффрефонда наслали на Землю катаклизмы, теллурические содрогания, от которых раскалывались Гималаи, когда Индия сотряслась до самого Цейлона, когда возмущения появились даже на Луне и могли наблюдаться в телескоп… Нечто подобное произошло бы и на Пикадилли-Серкус, если бы я не наложил в штаны, когда пришло время действовать… Он-то не жалел себя… В сущности, я предал его…

— Хорош воитель! — заключил он. — Автобусов боится! Съязвил, чтобы унизить меня в глазах Вирджинии.

— Циклоны, да, циклоны — вот что было у меня под ногами! Я чувствовал их, когда танцевал, они клокотали прямо подо мной!.. Стоило тебе постучать, и я обратил бы в прах парламент, констеблей, Вестминстер… Все было поднесено, как на блюдечке, но ты даже не потрудился заглянуть в «Вегу»!.. Ни стука, ни ритма, ни души… Токи не достигали меня… Я мог бы плясать до завтрашнего дня, сбить себе ноги до крови, а тебе и горя мало!..

Ведь самой малости не хватало! Он, Состен, все время ощущал, что на Пикадилли-Серкус назревает нечто вроде космического чуда переворота в религиях… что небо готово ринуться на землю… и что в этом заключен некий совершенно невероятный смысл. Он клятвенно уверял, что едва он начал исполнять шестнадцатую фигуру, как флюиды, теллуры Геона раскалили мостовую прямо под его подошвами, и вот вам доказательство: автобусы начали отъезжать задом, а толпы завопили о чуде едва ли не до самых набережных Темзы и Трафальгарской площади…

Лично я ничего похожего не видел, только невообразимую сумятицу, страшную бойню и копов, избивающих поверженного Состена… Вон и фингалы под глазами, только это, похоже, не в счет! Выходит, я — отпетый негодяй, бездарь, вредитель и все такое прочее… Словом, старая песня!..

— Послушайте-ка, что я вам скажу, красавчик! — отвечаю ему. — Если бы я не остался там и не сохранил моего бесподобного хладнокровия, мусора разделали бы вас под орех!.. Я ведь вытащил вас из сточной канавы! Копы так отутюжили бы вас, что вы никогда уже больше не раскрыли вашу поганую пасть — вот вам слово вредителя!.. Уши вянут слушать вас, волшебник хренов!..

Ему оставалось лишь молча проглотить. А что он мог возразить?

— Лечите свои фингалы!

Я нежно ласкал лежавшую на диване Вирджинию. Все-таки она понервничала во время нашей отлучки… Теперь мы могли спокойно провести время дома: старичина должен был возвратиться только к ужину, а может быть, и позднее. Он сам толком не знал, уходя из дому.

— Чудесно! Расчудесно! Полный отдых!

Наш кудесник обкладывался мокрыми салфетками. Все тело его было покрыто огромными кровоподтеками, но особенно досталось голове. Ему так саданули каблуком пониже затылка, что сорванная кожа задралась кверху. Ссадины все еще кровоточили, и весьма обильно. Мы обтирали его вдвоем с Вирджинией…

— Ай-яй-яй, славно же тебя изукрасили!.. Сделаешь на память запись в толстых книгах. Такие вещи нельзя забывать!

Задело-таки меня.

— Ты когда на фронт едешь? Спляшешь там перед дулами орудий, а они будут, понимаешь, плавиться!

Помирила нас общая слабость к лакомствам: оба мы были падки на сладкое, и вот представился случай отвести душу.

Мы велели подать нам совершенно потрясающий чай: пять видов мармелада, поджаренные ломтики хлеба и к ним кленовый сироп, бутерброды, пирожные с кремом и жженым сахаром, а в придачу шоколадный кулич — пусть лакеи побегают, жирок порастрясут!.. Мы уютно, по-хозяйски устроились в гостиной, завели граммофон, слушали игриво подпрыгивающие, поддразнивающие наигрыши рэг-таймов, дерзко-бесшабашные, нахально-вкрадчивые песенки, привезенные Сэмми из Нью-Йорка — весь репертуар «Эмпайр пул» в духе нового поветрия: дрыгать ногами под слезливые мелодии. Состен был без ума от этой музыки и тотчас же пожелал потанцевать с Вирджинией. Хотя и основательно ему намяли бока и все ребра пересчитали, да и ломило везде, он пришел в совершенный восторг от мирской музыки и скакал как шальной.