Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Время и место написания апологий

Установленным отношением между первой и второй апологией упрощается решение вопроса о времени происхождения их, так как оказывается достаточным установить время написания одной из них, в данном случае — первой. Основанием для решения вопроса служит прежде всего адрес первой апологии. Но здесь же мы прежде всего и встречаемся с историческими и текстуально–критическими затруднениями. Евсевий цитирует адрес первой апологии (Hist, eccl. IV, 12), но вносит в текст его некоторые изменения: «Самодержцу Титу Элию Адриану Антонину Благочестивому Кесарю Августу, Вериссиму, сыну философу, и Люцию, родному сыну Кесаря философа, усыновленному Благочестивым, любителю учености, священному сенату и всему римскому народу». Должно заметить, что и свидетели текста Евсевия — рукописи и древние переводы — не во всем согласны между собой. Во всяком случае, здесь существенная разница в словах: «Люцию, родному сыну Кесаря философа, усыновленному Благочестивым», тогда как в рукописи апологии стоит: «Люцию философу, родному сыну Кесаря, усыновленному Благочестивым». Кроме этого, обращают внимание на отсутствие титула «кесарь» у Марка Аврелия, между тем как Марк Аврелий получил этот титул в скором времени после вступления на престол Антонина Пия — в 138 или же в начале 139 г. На этом основании полагают[442], что апология написана в первые же дни правления Антонина Пия. Но против такого датирования выставляются весьма основательные возражения. Как бы .ни оценивали правильность и неповрежденность адреса апологии, во всяком случае ясно, что наряду с Антонином Пием, на прославленное благочестие которого апология указывает неоднократно (Apol. I, 1; 2; 3; 12; cf. И, 2; 15), всюду стоит, если не в равном достоинстве, то, однако, как соучастник в управлении и в ответственности перед Богом, его сын философ, т. е. Марк Аврелий Вер, или, как Иустин вслед за Адрианом называет его, Вериссимус. На философское образование и философский образ мыслей его Иустин рассчитывает не меньше, чем на благочестие и справедливость его отца по усыновлению. Марк Аврелий родился в 121 г. и соправителем сделался по достижении установленного возраста трибуна и проконсула в 147 г. Из переписки Марка Аврелия с его учителем красноречия Корнелием Фронтоном можно с уверенностью заключать, что раньше этого года Иустин не мог называть его и философом, — так как после занятий красноречием под руководством этого Корнелия Фронтона и Ирода Аттика он только около 25–летнего возраста убедился в бессодержательности его и со всей ревностью принялся за изучение стоической философии под руководством Аполлония из Халкидона и римских государственных мужей Юния Рустика и Клавдия Максима, хотя Фронтон еще в течение года тщетно усиливался возвратить своего прежнего ученика к оставленным им риторическим занятиям. Из этого следует, что в общественном мнении Марк Аврелий мог почитаться философом только по достижении зрелого возраста; а в апологии Иустин всюду обращается к нему как к серьезному представителю стоической философии — Иустин даже желает иметь его третейским судьей между ним и киником Крескентом (Apol. II, 3). Но допустим, что имеет значение пропуск титула «кесарь» в приложении к Марку Аврелию и что философом он мог быть назван и значительно раньше официального, так сказать, обращения к стоической философии; в таком случае остается неустраненным препятствие для раннего датирования первой апологии, вытекающее из помещения в адрес Люция Вера. Последний родился в 130 г. и в адресе назван философом и другом наук — такими почетными именами, которые, если только Иустин относился сколько–нибудь серьезно к обозначаемым ими понятиям (а в этом не может быть сомнения), не могли быть приложены им к 8–летнему мальчику. Правда, в той форме адреса, которая сохранена Евсевием, он называется не философом, а родным сыном кесаря философа (т. е. Люция Элия Вера, умершего 1 января 138 г.); однако именем любителя наук (έραστής παιδείας) он называется и в тексте Евсевия. Это название указывает, что Люций Вер в то время занимался изучением поэзии и риторики, был artium liberalium studiosus [изучающим свободные (изящные) искусства], т. е., по меньшей мере, 18–летним юношей. Так как в царствование Пия Люций никогда не принимал участия в управлении и всегда жил как частный человек, то упоминание его имени в адресе объясняется, вероятно, только тем, что он принадлежал к числу членов сената, который также назван в обращении; а в сенат он вступил в 153 г.

Таким образом, на основании адреса апологии можно утверждать, что она написана не раньше 147 г., причем остается открытым все дальнейшее время царствования [Антонина Пия][443], т. е. до 161 г. Другие соображения, подтверждая происхождение апологии в этот именно промежуток времени, дают возможность определить его несколько точнее.

а) Иустин говорит, что «Христос родился за 150 лет при Квиринии» (προ έτών ексстоу πβντήκοντα γγννήσθοα τον Χριστδν [λέγειν ημάς έπΐ Κυρηνίου]: Apol. I, 46). О Квиринии и его переписи Иустин, без сомнения, знал из Евангелия Луки и на основании того же Евангелия (3: 23) Рождество Христово он полагал почти за 30 лет до 15–го года царствования императора Тиверия. Этим, конечно, еще не устанавливается твердо, какой собственно год Иустин считал годом рождения Христа, однако дается некоторая гарантия того, что 150–й год по счислению Иустина более или менее совпадает со 150–м годом обычного летосчисления, хотя в последнем, как известно, время Рождества Христова датируется несколько позднее. Кроме того, можно думать, что и сам Иустин не имел в виду дать точное число лет, протекших от Рождества Христова: цифра 150, очевидно, представляет круглое число. Несмотря на все эти ограничения, рассматриваемое хронологическое указание апологии служит хорошим подтверждением сделанного прежде вывода относительно происхождения апологии не раньше 147 года.

б) Тот же результат получается из рассмотрения выражений Иустина относительно его современника гностика Маркиона. Иустин говорит, что «он и ныне еще учит верующих ему» и что он по всей вселенной (κατά παν γένος ανθρώπων) имеет приверженцев (Apol. I, 26). «Многие верят этому человеку как единственному, который знает истину, и смеются над нами» (Apol. I, 58). Таким образом, Маркион в то время, когда Иустин писал свою апологию, развил свою деятельность до высшей степени и достиг громадного значения. Но он пришел в Рий около 140 г. и около 144–го выступил здесь как основатель своего религиозного общества. Изображенное Иустином положение дела могло создаться не раньше 150 г., даже, может быть, немного позднее.

в) На короткий промежуток времени между составлением первой и второй апологии падает казнь трех христиан по приговору префекта города Урбика — событие, послужившее поводом к написанию второй апологии (Apol. II, 1—2). Время состояния Урбика в должности префекта до сих пор не определено; но так как известны три предшественника Урбика при Антонине Пии и ни одного преемника, то время его управления должно относить скорее на вторую половину царствования Антонина Пия, чем на первую, т. е. опять–таки после 150 г.

г) В Apol. I, 29 Иустин упоминает об александрийском префекте Феликсе, которому один христианин подавал прошение. Так как из префектов Александрии во II в. известен только один, носивший прозвание Феликса, и так как этот Феликс был префектом, во всяком случае около того времени, когда Иустин писал свою апологию, то тождество упомянутого Иустином Феликса с префектом Египта Люцием Мунатием Феликсом (Lucius Munatius Felix) стоит вне всякого сомнения. Феликс же был префектом между 150–154 гг. Когда Иустин писал свою апологию, Феликс, по–видимому, был еще префектом, так как Иустин говорит о нем ήγμόνύοντι [управляющему], а не ήγμονύσαντι, [управлявшему].

д) Наконец, Евсевий время выступления Крескента против Иустина полагает на 152–153 гг.[444]

На основании всех этих данных, в общем согласных между собой и подтверждающих друг друга, время происхождения первой апологии должно полагать почти с уверенностью в 151–153 гг. Вторая апология, в качестве дополнения к первой, написана была в скором времени после первой.

Местом написания апологий, вероятно, был Рим. Здесь Иустин два раза проживал довольно продолжительное время. На Рим указывают и некоторые отдельные намеки в апологиях, особенно в первых трех главах второй апологии; также и дышащие ревностью слова Иустина против Маркиона (Apol. I, 26; 58) более понятны, если они написаны под непосредственным впечатлением римской деятельности еретика.

«Диалог с Трифоном»: вопрос об исправности полученного текста, содержание произведения, исторический характер его

«Диалог Иустина с Трифоном иудеем» — древнейшая из сохранившихся до нас антииудейских апологий; к сожалению, и это произведение Иустина сохранилось только в одной рукописи — Cod. Parisinus 450 (1364 г.), и притом, как в настоящее время доказано, с весьма существенным пропуском в середине и, вероятно, в начале. В рукописи пропуск ничем не отмечен; однако уже прежние критики признавали его после 74 главы, хотя и не считали его особенно большим и важным. Но Th. Zahn[445] доказал, что здесь опущена значительная часть «Диалога», обнимавшая в рукописи один или несколько листов. Основания для этого заключаются в следующем. Начало и конец «Диалога» дают наглядное представление о месте, где происходил разговор; кроме того, и в течение пространного богословского рассуждения Иустин не оставляет без внимания обстановки и последовательности в развитии действия. Разговор начинается утром на аллеях Ксиста (1.2); после длинной беседы Трифон замечает, что уже прошло значительное время дня (η те ημέρα προκόπτ€ΐ: 56.16). Когда Трифон и его товарищи по диспуту замечают, что они не готовы отвечать на некоторые вопросы, то Иустин, по–видимому, указывает и на предстоящее временное прекращение разговора в этот день, и на вытекающую отсюда возможность наедине заняться предметом разговора; незадолго перед пропуском[446] он рекомендует своим собеседникам без предубеждения рассмотреть и взвесить изречение прежде цитированного псалма и при этом говорит: «Таким образом вы в состоянии будете понять и многие другие изречения Св. Духа, оставшись сами с собой»[447] (74.2: καθ' έαυτούς γένόμενοι, т. е. когда придете к себе домой). Скоро после пропуска мы видим, что наступил уже второй день беседы: Иустин несколько раз указывает на беседу предыдущего дня: 78.6 (cf. 70.1–2); 85.4 (cf. cap. 36?); 85.6; 92.2; 94.4; 118.4; 122.4. Затем и относительно этого второго дня сказано: «Теперь день скоро кончится, — солнце уже на западе» (137.4). К этому присоединяется еще и то наблюдение, что и общество беседующих на второй день было другое. В первый день, когда двое из спутников Трифона ушли от них, смеясь над их ревностью к продолжению беседы (9.3), кроме Иустина и Трифона оставалось, по меньшей мере, четверо (56.13). На второй день общество было гораздо многочисленнее: «Как будто в театре кричали некоторые из пришедших во второй день», — говорит Иустин (122.4). Около главных лиц сгруппировался настоящий кружок слушателей, которые выражают свое согласие со словами Иустина (cap. 129—130). Имя одного из пришедших во второй день было Мнасей (cap. 85); другой не назван по имени, но о нем также ясно сказано, что он пришел во второй день (cap. 94). Принимая во внимание это увеличение числа слушателей, прйшлось во второй день повторять в главных чертах кое–что из того, что было сказано в первый день (cap. 78; 85; 92; 118; 137). Таким образом, несомненно, что разговор продолжался два дня и притом в несколько различной обстановке, и нет надобности доказывать, что предположение, будто Иустин прошел молчанием этот перерыв в беседе и перемену сцены, совершенно противоречило бы характеру произведения. Он отмечает, что Трифон сказал с приятной улыбкой (cap. 1); что спутники Трифона засмеялись, а сам он улыбнулся (cap. 8); что Иустин посмотрел на Трифона (cap. 122); что Трифон взглядом своим выразил согласие (cap. 123); что Трифон рассердился, но, уважая Писание, как видно было по его лицу, сдержанно сказал, и что сам Иустин отвечал более мягким голосом (cap. 79); что спутники Трифона сидели на каменной скамейке и вели разговор о совершенно другом предмете (cap. 9) и т. п. Все это Иустин ввел в свое произведение для оживления изложения: неужели он забыл бы сделать даже намек на то, что весь разговор переменой сцены разделялся на две части? Поэтому можно считать несомненным, что пропуск заключал в себе описание конца первого дня и начало второго.