Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Местом написания апологий, вероятно, был Рим. Здесь Иустин два раза проживал довольно продолжительное время. На Рим указывают и некоторые отдельные намеки в апологиях, особенно в первых трех главах второй апологии; также и дышащие ревностью слова Иустина против Маркиона (Apol. I, 26; 58) более понятны, если они написаны под непосредственным впечатлением римской деятельности еретика.

«Диалог с Трифоном»: вопрос об исправности полученного текста, содержание произведения, исторический характер его

«Диалог Иустина с Трифоном иудеем» — древнейшая из сохранившихся до нас антииудейских апологий; к сожалению, и это произведение Иустина сохранилось только в одной рукописи — Cod. Parisinus 450 (1364 г.), и притом, как в настоящее время доказано, с весьма существенным пропуском в середине и, вероятно, в начале. В рукописи пропуск ничем не отмечен; однако уже прежние критики признавали его после 74 главы, хотя и не считали его особенно большим и важным. Но Th. Zahn[445] доказал, что здесь опущена значительная часть «Диалога», обнимавшая в рукописи один или несколько листов. Основания для этого заключаются в следующем. Начало и конец «Диалога» дают наглядное представление о месте, где происходил разговор; кроме того, и в течение пространного богословского рассуждения Иустин не оставляет без внимания обстановки и последовательности в развитии действия. Разговор начинается утром на аллеях Ксиста (1.2); после длинной беседы Трифон замечает, что уже прошло значительное время дня (η те ημέρα προκόπτ€ΐ: 56.16). Когда Трифон и его товарищи по диспуту замечают, что они не готовы отвечать на некоторые вопросы, то Иустин, по–видимому, указывает и на предстоящее временное прекращение разговора в этот день, и на вытекающую отсюда возможность наедине заняться предметом разговора; незадолго перед пропуском[446] он рекомендует своим собеседникам без предубеждения рассмотреть и взвесить изречение прежде цитированного псалма и при этом говорит: «Таким образом вы в состоянии будете понять и многие другие изречения Св. Духа, оставшись сами с собой»[447] (74.2: καθ' έαυτούς γένόμενοι, т. е. когда придете к себе домой). Скоро после пропуска мы видим, что наступил уже второй день беседы: Иустин несколько раз указывает на беседу предыдущего дня: 78.6 (cf. 70.1–2); 85.4 (cf. cap. 36?); 85.6; 92.2; 94.4; 118.4; 122.4. Затем и относительно этого второго дня сказано: «Теперь день скоро кончится, — солнце уже на западе» (137.4). К этому присоединяется еще и то наблюдение, что и общество беседующих на второй день было другое. В первый день, когда двое из спутников Трифона ушли от них, смеясь над их ревностью к продолжению беседы (9.3), кроме Иустина и Трифона оставалось, по меньшей мере, четверо (56.13). На второй день общество было гораздо многочисленнее: «Как будто в театре кричали некоторые из пришедших во второй день», — говорит Иустин (122.4). Около главных лиц сгруппировался настоящий кружок слушателей, которые выражают свое согласие со словами Иустина (cap. 129—130). Имя одного из пришедших во второй день было Мнасей (cap. 85); другой не назван по имени, но о нем также ясно сказано, что он пришел во второй день (cap. 94). Принимая во внимание это увеличение числа слушателей, прйшлось во второй день повторять в главных чертах кое–что из того, что было сказано в первый день (cap. 78; 85; 92; 118; 137). Таким образом, несомненно, что разговор продолжался два дня и притом в несколько различной обстановке, и нет надобности доказывать, что предположение, будто Иустин прошел молчанием этот перерыв в беседе и перемену сцены, совершенно противоречило бы характеру произведения. Он отмечает, что Трифон сказал с приятной улыбкой (cap. 1); что спутники Трифона засмеялись, а сам он улыбнулся (cap. 8); что Иустин посмотрел на Трифона (cap. 122); что Трифон взглядом своим выразил согласие (cap. 123); что Трифон рассердился, но, уважая Писание, как видно было по его лицу, сдержанно сказал, и что сам Иустин отвечал более мягким голосом (cap. 79); что спутники Трифона сидели на каменной скамейке и вели разговор о совершенно другом предмете (cap. 9) и т. п. Все это Иустин ввел в свое произведение для оживления изложения: неужели он забыл бы сделать даже намек на то, что весь разговор переменой сцены разделялся на две части? Поэтому можно считать несомненным, что пропуск заключал в себе описание конца первого дня и начало второго.

Но Th. Zahn вполне основательно доказывает, что кроме этого выпущено и кое–что другое, на что есть ясные указания в последующем; например, несомненно, что Иустин здесь не только подробнее раскрывал свое хилиастическое учение, о котором он говорит в 80 главе, но и указывал на различие во мнениях между христианами по этому вопросу. В конце «Диалога» Трифон говорит о намерении Иустина при первой возможности отправиться по морю [(142.1)], и говорит в такой форме, что необходимо предположить предварительное сообщение об этом со стороны Иустина, так как до встречи в аллеях Ксиста Трифон не был знаком с Иустином. Такое сообщение уместнее всего было в конце первого дня беседы, во время приглашения продолжить ее в ближайший же день. Необходимо обратить внимание также на ссылки, какие делают собеседники на сказанное прежде и которые не имеют соответствующих выражений в имеющемся тексте, — все они находятся в ближайших главах, следующих за пропуском (cap. 75–85); напротив, все ссылки на предыдущее, которые находятся в первой части, до пропуска, действительно имеют основание в прежде сказанном. Этот пропуск несомненно сделан ненамеренно, так как в противном случае последнее предложение перед пропуском и цитата после него не были бы оставлены неполными. Важный по своему содержанию, пробел, вероятно, показал бы нам, что уже сам Иустин разделил все произведение на две книги соответственно двум дням беседы. Собрание Sacra Parallela приводит место из 82 главы «Диалога», т. е. из сообщения о втором дне беседы, посредством такой формулы: έκ του προς Τρύφωνα β' λόγου[448] («из второй книги сочинения к Трифону»). Что это разделение нельзя считать позднейшим, в этом можно убедиться через сравнение «Диалога» с разделенным на пять книг произведением Иринея, «Строматами» Климента Александрийского, книгами Оригена «Против Цельса», «Церковной историей» Евсевия: «Диалог» Иустина даже в том неполном виде, в каком он дошел до нас, значительно превосходит обычный объем отдельных книг в древнецерковной литературе. Если в сохранившейся рукописи это деление на две книги совершенно уничтожено, то в этом должно видеть новое доказательство испорченности дошедшего до нас текста «Диалога».

Кроме важного отрывка в середине, «Диалог» не имеет также и начала; в литературно–историческом отношении это имеет больше значения, чем утрата какой–нибудь другой части его. В конце произведения Иустин говорит: «Сказав это, дорогой Марк Помпей, я перестал говорить» (ταύτα €ΐπών, ώ φίλτατε Марке Πομπηία, έπαυσάμην [141.5]). Этому Марку Помпею, по обычаю христианских писателей того времени, Иустин посвятил свой труд, так что все произведение получило форму как бы послания к нему. К нему же относится φίλτατ€ («возлюб–леннейший») и в 8 главе, хотя там он и не назван по имени. Название Марка Помпея в конце произведения и обращение к нему без имени в 8 главе противоречило бы всяким литературным правилам и требованиям, если бы в самом начале не было обращения к Помпею — или в форме препроводительного письма, или в виде посвящения, или вообще посредством какого–нибудь указания, которое давало бы читателям возможность понять смысл обращения φίλτατε в 8 главе.

Можно думать, что в этом предисловии, заключающем в себе посвящение Марку Помпею, между прочим названо было и место беседы. Это отчасти ясно уже из 2 главы. Единственно достаточным объяснением употребленного здесь выражения τν ημετέρα πόλ6ΐ [в нашем городе], которым Иустин обозначает место, где он сделался сначала учеником знаменитого платоника, а потом и христианином, будет то, что этим он указывает на город, в Ксисте которого он имел беседу с Трифоном. Нельзя здесь разуметь Флавии Неаполя, родины Иустина, прежде всего потому, что Иустин во всем произведении ни разу не говорит о себе во множественном числе и под «мы» понимает или себя и всех христиан, или себя с Трифоном и его спутниками. Земляком Трифона он не был, так как при этой беседе они виделись в первый раз и во время знакомства сказано было только, что Трифон был недавно живший в Палестине «еврей из обрезания» [(1.3)], родиной которого, вероятно,,, не была языческая колония в стране самарян. Местом разговора был приморский город (cap. 142), но он же был и местом обращения Иустина, ближайшим поводом к которому была встреча со старцем на берегу моря (cap. 3). Можно быть уверенным, что Иустин, указывающий в своем произведении разные мелочи относительно местоположения беседовавших, в предисловии к Марку Помпею назвал и место беседы. Подтверждением этого служит уверенность, с какой Евсевий указывает Эфес как место, где происходил разговор (Hist. eccl. IV, 18.6); он говорит об этом не на основании собственных догадок и не на основании предания, а как факт, который, несомненно, был заимствован им из не дошедшего до нас предисловия. Из наличного текста «Диалога» о месте беседы можно заключать только косвенным путем (cap. 2; 3; 142).