Митридат - Полупуднев Виталий Максимович

Тут же находились люди недоверчивые и осторожные, которые предвидели потрясения. Они пожимали плечами и, оглянувшись с опаской, говорили негромко:

– Рим силен, его победить невозможно! А с прибытием Митридата мы стали врагами Рима! Хорошего в этом мало. Если не вернется Помпей, то другой полководец пожалует к нам, и тогда Таврида разделит участь Понтийского царства – станет ареной страшной войны!

По-разному мыслили и чувствовали и те, кто следовал непосредственно за царем. Справа и сзади от него ехал Менофан, сутулый, коротконогий. Он трясся в седле, позвякивая золотыми гривнами на шее, отличающими его, главного стратега, от других военачальников. С другой стороны по-молодецки гарцевал Фарнак, одетый в пурпурное с золотым, как сын и наследник царский.

Следом двигался отряд евнухов, личная охрана Митридата, возглавленная Трифоном. Жестокий евнух шарил вокруг желтыми глазами, словно пернатый хищник, выслеживающий добычу. В его костлявой руке сверкал обнаженный меч.

Пантикапейские девушки и юноши встречали царя приветственными кликами и пением гимнов. Они бросали под копыта его коня душистые цветы, лили молоко и вино из кувшинов. Его славили как великого повелителя, встречали как любимца богов, обласканного Никой – богиней победы.

Нет, не беглецом явился гордый царь на Боспор, а властелином, объединившим под своей короной сказочные гиперборейские страны!

– Велик, велик царь Митридат! – говорили пораженные советники, сопровождавшие царя нестройной гурьбой, кто верхом или в экипажах, а кто и пешком. – И мы смели думать, что он просто бежит от врага, надеясь найти прибежище в дымных юртах скифов и сарматов!.. А он привел нас в новое, прекрасное царство, даже большее, чем то, которое осталось в руках римлян! Опять в его власти богатые города и многолюдные земли! И вот такой прекрасный город, как Пантикапей, возлагает к его ногам свою покорность и свои дары!..

Олтак находился среди царских советников. Он улыбался широко, взирая на столь знакомые места, в которых прошла его молодость. И уже предвкушал сладость мести врагам, захватившим его трон. Он мечтал пролить много, много крови, уничтожить изменников, их детей и родичей.

Только Тирибаз, крайне обиженный тем, что не попал в число первых в этом триумфальном шествии, пребывал в угрюмой задумчивости. Лежа на коврах в крытой повозке, он грыз лакированные ногти и старался предугадать ход событий. Но и он был поражен величием Пантикапея и той удачей, которая сопутствовала Митридату в северном походе. Все казалось сказкой после страшных поражений недавнего прошлого и унылого сидения в Диоскуриаде.

«Видимо, боги еще не отвернулись от Митридата!» – с суеверным чувством думал бывший сатрап, испытывая внезапную робость перед тем, кому он не однажды осмеливался перечить. Известно, что Митридат злопамятен и мстителен, не забывает обид и не терпит строптивых.

Сам царь был доволен. Пантикапей принес ему покорность без сопротивления. Вступая на земли Тавриды, Митридат вновь обрел трон и подданных, взял уверенной рукой бразды правления над Тавридой и всем северным побережьем Понта Эвксинского!

Если кому-то здесь или за морем казалось, что он доживает последние дни своего могущества, похоронив в Диоскуриаде славу и честь, то теперь все видели, что звезда его счастья засияла с новой силой и осветила все вокруг ярчайшим светом!

Митридату мнилось в этот час, будто молодость и былое величие полностью вернулись к нему. Он жадно раздувал ноздри, вдыхая широкой грудью ароматы цветов, устилающих его путь, и испытывал упоение от приветственного шума, которым встречал его Пантикапей.

– Слава Митридату! Да любят боги великого царя вечно! – кричали боспорцы с таким подъемом, словно не они до этого уже изменяли ему и на протяжении ряда лет служили его врагам.

Встревоженные голуби стаями поднимались в голубую пустоту неба, купаясь в прозрачных струях солнечных лучей. Возможно, и они по-своему праздновали победу Митридата.

XXI

Пестрая, недружная толпа царских жен и наложниц, окруженная рабынями и евнухами, вселилась во дворец Спартокидов. После тесного и холодного храма в Диоскуриаде, а особенно после изматывающей качки на море, всем почудилось, что возвращаются лучшие времена. Многоколонный дворец боспорских царей напоминал о таких же дворцах в Синопе или Амисе, где жизнь текла в роскоши и неге.

Бакх хлопотал неустанно. Надо было отделить старших жен от младших, где-то поселить наложниц, устроить жилье для дочерей царя, особо угодить своенравной Клеопатре, которая доставляла немало хлопот своими капризами. Ему же была поручена Метея, стройная смуглянка, что стала супругой Фарнака во время похода. Митридат поженил их по государственным соображениям. Метея была дочерью царя меотов, с которым нужно было скрепить союз. Муж и жена не понимали друг друга, или говорили на разных языках. И поклонялись разным богам.

Евнух спустился на кухню, где его встретил льстивый Дракон, пропахший запахами соусов и печений. Повар показал противни с обжаренными перепелами, рыбные студни, булочки с изюмом и медовые лакомства в красивых вазах.

– Это все для гинекея великого царя! – прошептал он проникновенно, прижимая пухлые руки к необъятному животу.

– Питье, питье не забудь! Женщины-южанки любят кисло-сладкий щербет с ягодами. Умеешь ли ты его готовить?

– Я все умею, почтенный господин! И не раз делал такой напиток для царевича Махара, тоже южанина!

Поднявшись в женские спальни, Бакх осмотрел мягкую рухлядь и белье. Покрутил носом недовольно. Приказал вынести все пуховики, кошмы, цилиндрические подушки во двор и выбить из них пыль и дурные запахи.

Утомленный суетой, он решил перекусить и малость отдохнуть в угловом покое, рядом со спальнями старших жен. Он облюбовал это укромное место, откуда через окно было хорошо видно, что делается перед входом во дворец. Со вздохом удовлетворения улегся на узорчатый ковер и сделал повелительный жест рукой.

Две красивые рабыни внесли низенький восточный столик, накрытый белой салфеткой. Уставили его сладкими печеньями, фруктами и винами. Медленно, жмурясь и мурлыкая, как кот, евнух приложился к серебряному кубку. Он был почти счастлив от сознания, что все походные неудобства позади.