Правила виноделов - Джон Ирвинг

– Когда ты заснула, глазки у тебя покрылись корой. И ты стала деревом, – объяснил он ей.

– Что ты, господь с тобой, – возразила сестра Анджела.

– Теперь тебя могут усыновить только деревья.

– Какие глупости! Деревья – это просто деревья. Их кора не может никому повредить.

– Может. Есть такие люди – деревья. Они сироты. Как мы.

– Ну что ты, маленький. – Сестра Анджела взяла его на колени.

Было еще совсем рано, а в кабинете уже стучала машинка. Как видно, доктор Кедр не все вчера успел написать. Малыш у нее на коленях дрожал от страха.

– Слышишь, слышишь? – прошептал он.

– Машинку?

– Кто это?

– Это просто пишущая машинка.

– Нет, это лесовик. Он весь покрыт корой. Иногда он приходит ночью, иногда утром, – покачал головой мальчик.

Хотя поясница все еще ныла, сестра Анджела взяла его на руки и понесла показать, кто там стучит. Она показала ему в раскрытую дверь доктора Кедра и тут же подумала, что доктор Кедр за машинкой, пожалуй, пострашней лесовика.

– Видишь? – сказала сестра Анджела. – Это доктор Кедр печатает на машинке.

Увидев их, доктор Кедр нахмурился, недовольный тем, что его прервали.

– Ты ведь знаешь доктора Кедра? – прибавила сестра Анджела.

Но у малыша не осталось и тени сомнения. Он крепко обнял сестру Анджелу за шею, потом осторожно протянул ручку в сторону доктора Кедра за машинкой и прошептал:

– Лесовик.

Это письмо доктор Кедр сочинил в своей самой дидактической манере. Адресовано Гомеру Буру, и в нем вся без утайки правда. Он ни о чем не просил, не доказывал, что работа доктора Бука важнее работы в саду. Не касался того, что Гомер Бур и Фаззи Бук – одно и то же лицо. Он написал другое. «Анджел поймет принесенную отцом жертву, оценит стремление приносить пользу» – вот точные слова Кедра.

«Мальчишки восхищаются людьми, готовыми идти на риск. В их глазах это геройство. Были бы аборты разрешены, ты мог бы отказаться, в сущности был бы обязан, имея такие взгляды. Но раз аборты запрещены, твой долг – помогать женщине. Нельзя быть на поводу у собственных прихотей, ведь стольким женщинам отказано в праве выбора. В праве распоряжаться своей судьбой. Я знаю, ты сознаешь, что это несправедливо. Но как же ты, именно ты, сознавая это, почитаешь возможным лишать других помощи, которую можешь оказать. Ты обязан им помогать, потому что знаешь как. Кто им поможет, если не ты, подумай об этом». Доктор Кедр очень устал; усни он сейчас, лицо его даже сестра Анджела не отличила бы от коры.

«Ты в западне. Но не я ее поставил, – писал он Гомеру. – Поскольку аборты запрещены, у женщин, которым он нужен, безопасного выбора нет. И у тебя нет, раз ты можешь оказать им помощь. Ты скажешь, я попираю твое право выбора, но ведь и их право попрано. Если бы аборт был легален и женщина сама решала свою судьбу, ты бы тоже имел это право. Отказался бы делать аборты, зная, что женщине поможет кто-то другой. Но сегодня ты загнан в угол. Все загнаны – и ты, и женщины. Все жертвы.

Ты – созданное мной произведение искусства. Вся остальная моя жизнь – только труд ремесленника. Не знаю, есть ли в тебе потребность творить, – написал в заключение доктор Кедр. – Но я знаю, для какой работы ты создан. И ты это знаешь. Ты – врач».

Письмо было отправлено с той же почтой, что и покаянные письма с вещественными доказательствами, адресованные попечителям. Сестра Каролина не только сама отнесла их на станцию, но и проследила, чтобы мешок с почтой был погружен в вагон. Когда поезд отошел, сестра Каролина заметила молодую женщину, сошедшую на противоположной платформе и явно не знающую, куда идти; начальник станции смотрел телевизор, и обратиться было не к кому. Сестра Каролина окликнула ее, и догадка ее подтвердилась – женщина искала приют. Она, правда, лишь кивнула – то ли не могла говорить, то ли не хотела. И пошла вслед за сестрой Каролиной в приютскую больницу.

Доктор Кедр тем временем заканчивал аборт женщине, приехавшей накануне и проведшей ночь в приюте.

– Очень сожалею, что вам пришлось ждать, – сказал ей доктор Кедр. – Надеюсь, вас никто не обидел?

– Никто. Все были очень добры, – ответила женщина. – И даже дети такие милые. Те, которых я видела.

Доктора Кедра удивило это «даже». Можно ли так говорить про детей! Дети милые всегда и везде. И он неожиданно спросил себя: как же выглядит Сент-Облако в глазах посторонних?

Он было пошел в провизорскую немного вздремнуть, но сестра Каролина уже вела еще одну пациентку. Молодая женщина не ответила на приветствие, и доктор Кедр невольно отнесся к ней с подозрением.

– Вы беременны? – спросил он; женщина кивнула. – Два месяца? – (Женщина покачала головой и подняла три пальца.) – Три месяца? – спросил Кедр; женщина пожала плечами и подняла четыре пальца. – Так, может, четыре? – (Она подняла всю пятерню.) – Ага, пять? – (Женщина прибавила один палец другой руки.) – Шесть? – спросил Кедр.

Женщина пожала плечами.

– Вы уверены, что беременны? – опять спросил доктор Кедр; женщина кивнула. – Но не знаете, какой срок? – продолжал допрашивать он странную пациентку, сестра Каролина тем временем помогла ей раздеться.

Женщина оказалась в крайней степени истощения, но теперь было видно, что беременность у нее большая. Доктор Кедр осмотрел ее, она была очень горячая и от каждого прикосновения вздрагивала.

– Беременность у вас шесть с половиной месяцев. Делать что-либо поздно, – сказал он.

Женщина затрясла головой.

Он хотел осмотреть ее более тщательно, но сестра Каролина никак не могла правильно ее усадить. Пока Каролина мерила ей температуру, Кедр щупал ладонями напряженный живот. С каждым его прикосновением женщина задерживала дыхание.

– Вы пытались что-то сделать? – мягко спросил доктор Кедр. – И наверное, что-то повредили себе? – (Женщина замерла без движения.) – Почему вы не отвечаете? – выспрашивал ее Кедр; женщина покачала головой. – Вы немая? – (Она опять покачала головой.) – Кто-то с вами жестоко обошелся? – (Женщина опять пожала плечами.)

Наконец сестре Каролине удалось удобно посадить пациентку в кресло.

– Сейчас я буду смотреть вас внутри, – стал объяснять доктор Кедр. – Вот этим зеркалом. – Он показал инструмент. – Он холодный, но больно не будет. – (Женщина опять затрясла головой.) – Я не сделаю вам больно, я только посмотрю.

– У нее температура сто четыре[14], – прошептала сестра Каролина доктору Кедру.

– Не надо так напрягаться, вам будет легче, – сказал доктор Кедр, чувствуя сопротивление влагалища.

Наклонился, чтобы осмотреть, и тут женщина заговорила:

– Это не я. Я бы никогда не совала в себя это.

– Это? – переспросил доктор Кедр. – Что – это? – Ему вдруг захотелось сначала узнать – что, а уже потом смотреть.

– Это не я, – повторила женщина, – я бы никогда такого не сделала.

Доктор Кедр наклонился ниже к зеркалу, и у него перехватило дух. Смрад гниющей плоти, сепсиса был так силен, что он бы закашлялся, если бы не задержал дыхания, а знакомая пылающая краснота воспаления, даже подернутая слегка выделениями, могла ослепить смельчака, рискнувшего заглянуть в зеркало и видящего воспаление впервые. Уилбур Кедр задышал медленно и равномерно – единственный способ придать руке крепость. Он смотрел на воспаленные внутренности женщины и качал головой – их жаром можно воспламенить мир. «Ну что бы ты на это сказал, а, Гомер?» Жар, отраженный зеркалом, жег его глаза.

Глава одиннадцатая

Нарушил правила

Мелони, на попутных приехавшая в «Океанские дали», теперь таким же манером возвращалась в Бат; у нее пропала охота собирать яблоки. Дома она подумает, как провести отпуск, а может, досрочно вернется на работу. В Бате она сразу же пошла в пиццерию, куда ходили все ее дружки; вид у нее был до того несчастный, что Лорна, бывшая там, оставила амбала, с которым любезничала за стойкой, и подсела к Мелони.

– Вижу, что ты его нашла, – сказала она.

– Он очень изменился, – ответила Мелони и выложила Лорне все до конца. – Мне не из-за себя так плохо. На самом деле я и не ожидала, что он все бросит и пойдет со мной. Я расстраиваюсь из-за него, он раньше был не такой. В моих глазах он был героем. Глупо, конечно, но у него всегда был такой вид. Он был настоящий. Казался мне в тысячу раз лучше других, а это, оказалось, просто одна внешность.

– Но ты ведь не знаешь, что с ним за эти годы случилось, – философски заметила Лорна; она не знала Гомера, но всегда сочувствовала тем, кто пострадал из-за секса.

Ее теперешнее «страдание» выказывало явные признаки нетерпения за стойкой. Амбала звали Боб, ему надоело ждать, он встал и подошел к столику, где две женщины сидели взявшись за руки.

– Вся беда в том, – говорила Мелони, – что Гомер – мужик. Я знала только одного мужика, который не был на поводу у своего члена, – (Мелони имела в виду доктора Кедра), – да и тот утешался эфиром.