Бомарше - Рене Кастр

Идея «Тарара» давно будоражила воображение Бомарше. В предисловии к «Женитьбе Фигаро» он писал: «О, как я сожалею, что не воспользовался этим нравоучительным сюжетом для какой-нибудь страшной, кровавой трагедии», при этом думал он, наверное, о почти законченном либретто «Тарара» — о сюжете, на который намекал сам Фигаро, когда заявлял: «Я пишу трагедию о нравах сераля».

Внимательно изучая черновики Бомарше, с удивлением обнаруживаешь, что наброски «Тарара» перемежаются в них с набросками «Цирюльника», в частности, это касается первого варианта пролога, который поначалу был написан в прозе в форме философского трактата. А к 1775 году относится следующая запись в черновике «Тарара»: «Я сочинил очень короткие стихи, потому что музыка всегда бывает слишком затянутой. Я спрессовал события, ибо музыка, которая все размывает, заставляет терять много времени. Я постарался сделать свой стиль как можно более простым, поскольку излишне витиеватое музыкальное сопровождение, отнюдь не способствующее поддержанию интереса зрителей к происходящему на сцене, лишь наносит вред своими чрезмерными эффектами. Я назвал эту оперу „Тарар“…»

Самый первый вариант «Тарара» еще не до конца соответствовал канонам трагического произведения, мы находим там шутки, достойные Фигаро, типа реплики евнуха на упрек султана в том, что он ссорится с обитательницами гарема:

«Да, я их не люблю, и это совершенно естественно. Они злят меня целый день, притом что я им ничего не сделал».

А когда султан в гневе грозит евнуху тем, что прикажет отрубить ему голову, то слышит в ответ: «Ну вот только этого еще и не хватало! Рубите, рубите все, что попадет вам под руку, только учтите, рубить-то у меня, собственно говоря, нечего и жалеть мне не о чем. Хороший слуга, да плохой господин!»

По словам Гюдена, Бомарше убрал из текста множество подобных шуток сомнительного вкуса; на этот счет существуют письменные отзывы и других цензоров, но имена их нам неизвестны. Один из них закончил свою рецензию такими словами: «Эти сто восемь замечаний являются самым верным свидетельством моего восхищения». Сто восемь замечаний для такого короткого либретто! Не многовато ли для выражения восхищения?

Конечно, можно сказать, что славу опере приносит не либретто, а музыка, на которую исполняются стихи. И Бомарше позаботился о музыке. Считая самого себя слишком слабым композитором, чтобы создать достойное сопровождение для своего текста, он решил обратиться к Глюку, чью оперу «Альцеста» просто обожал.

Помимо всего прочего, и это было решающим моментом, Глюк, как и Бомарше, придерживался мнения, что в опере музыка не должна занимать слишком много места. Итак, Пьер Огюстен ему первому предложил свое либретто, но Глюк считал, что драматург несколько перебарщивал в увлечении его теорией, пытаясь задвинуть музыку совсем на задний план, с этим известный композитор согласиться никак не мог. Не открывая истинной причины своего отказа, Глюк предложил Бомарше обратиться с этим предложением к своему ученику Сальери. Имя этого композитора уже было хорошо известно в Париже, а его мастерство было достаточным для того, чтобы Глюк использовал его в качестве своего негра.

Сальери родился в 1750 году в городе Леньяно в семье выходцев из Венеции; был он ладно сложен, невысокого роста, смуглолицый и черноглазый, с горящим взором, и всегда одевался с отменной изысканностью. Он слыл лакомкой и не мог пропустить ни одной кондитерской лавки. Заходя в них, набивал сладостями свои карманы, которые потом быстро опустошал.

Втайне от всех Сальери написал партитуру к опере Глюка «Данаиды», которая была поставлена в 1784 году в версальском театре «Меню-Плезир» и имела огромный успех. На ее первом спектакле, данном в честь адмирала де Сюффрена, вернувшегося на родину после удачной индийской кампании, Сальери лично дирижировал оркестром. По поводу этого успеха ходила довольно колкая эпиграмма:

Кое-кто поговаривал, что в ОпереМногочисленная в тот день публикаС жаром хлопалаСюффрену гораздо больше, чем королеве.Де Бьевр (директор театра) сказал: «Я это предвидел».Самая очаровательная из принцесс,Хотя и стала королевой, несмотря на все свои прелести.Не получила аплодисментов больше победителя-Сюффрена.

После этого успеха оперы Глюк написал открытое письмо, в котором оповестил публику, что настоящим автором «Данаидов» был Сальери, а сам он лишь помогал ему советами. Теперь-то понятно, что это была коммерческая хитрость: позволив поставить свое имя на премьерной афише, Глюк способствовал тому, что сборы от спектакля оказались вдвое выше, чем были бы, если бы на афише стояло имя неизвестного композитора. Мы вполне можем допустить, что подобная уловка пришлась по душе хитрому отцу Фигаро, который познакомился с Сальери именно в Версале.

Сотрудничество Бомарше и Сальери быстро переросло в дружбу; на время работы над оперой композитор поселился в доме у драматурга.

«Сударыня, я все еще вижу вас милым ребенком, все той же красавицей Евгенией, остроумной и грациозной, — писал Сальери в период Первой империи дочери Бомарше, вспоминая о своем пребывании в доме ее отца во время работы над музыкой к „Тарару“. — Ваш знаменитый папа и ваша прелестная мама осыпали меня милостями и любезностями; после полудня мы с вами играли в четыре руки сонаты на фортепьяно. Потом мы ужинали; после ужина я выходил ненадолго почитать газеты в Пале-Рояле или в какой-нибудь театр. Я очень рано принимался за работу. С божественным наслаждением я каждый день наблюдал из своей комнаты восход солнца. В десять часов г-н де Бомарше приходил ко мне, и я исполнял ему то, что написал для нашей великой оперы; он аплодировал, подбадривал меня и по-отечески наставлял. Все казалось таким спокойным…»

А между тем был самый канун революции, и воспоминания об опере «Тарар», последнем произведении, познавшем успех при старом режиме, неразрывно связаны с политическими потрясениями того времени.

Что же представляла собой эта опера, наделавшая в тот момент столько шума, а сегодня оказавшаяся забытой? Что касается музыки, то суждения на ее счет были крайне суровыми.

«Музыка к „Тарару“, — писал один из критиков того времени, — ничего не добавит к славе ее автора: по общему признанию, она гораздо слабее музыки к „Данаидам“. Сольные партии, которые мы там слышим, самые простые и заурядные, речитатив почти всегда невыразительный и утомительно монотонный, несколько хоровых партий, правда, звучат красиво и мелодично, но этого, к сожалению, не скажешь об ариях и музыке к танцам. Лишь два или три фрагмента, в частности, ария Кальпиджи в третьем акте, единственные действительно приятные вещи из всей музыки к этой опере».