Мир на краю бездны - Александр Шубин

На следующий день Молотов был приглашен к Гитлеру. Фюрер начал смелыми мазками рисовать перед представителем Советского Союза контуры будущего мироустройства. Необходимо «навести порядок в развитии народов», что приведет к «мирному сотрудничеству между двумя странами даже после ухода из жизни их нынешних руководителей»[845]. Тут Молотов поддакнул.

Гитлер был уверен, что дело британцев обречено. Но борьба с ними потребовала «вторгнуться в отдаленные от Германии территории, в которых она в общем не была заинтересована ни политически, ни экономически»[846]. Вы нас не бойтесь. Мы англичан побьем, и уйдем назад в германские пределы. К тому же, Германия получила такие обширные территории, «что ей потребуется сто лет, чтобы использовать их полностью»[847]. К тому же Гитлер планирует колониальную экспансию в Африке. Так что Советскому Союзу не о чем беспокоиться. Но пока источники сырья Германии должны быть полностью защищены. Имелась в виду прежде всего Румыния.

Вообще, «Германия предпочла бы кончить войну в прошлом году и демобилизовать свою армию для того, чтобы возобновить мирную работу, так как с экономической точки зрения любая война является плохим бизнесом»[848]. Молотов поддакивал миролюбивым пассажам в речи Гитлера. Когда Гитлер заговорил о Румынии и проливах, Молотов заметно оживился. Затем он заговорил более пространно: «Германо-русское (речь Молотова дается в обратном переводе с немецкого, видимо он сказал „советско-германское“ — А. Ш.) соглашение от прошлого года можно, таким образом, считать выполненным во всех пунктах, кроме одного, а именно Финляндии»[849]. СССР собирался все-таки решить эту «проблему». Ни укрепления, ни помощь Запада не могут помешать этому. Но теперь в Финляндии была заинтересована Германия. Гитлер категорически заявил, что не хотел бы войны в бассейне Балтики. К тому же через Финляндию начался транзит немецких войск в Норвегию, что, по мнению Молотова, нарушало условия Пакта. Гитлеру пришлось оправдываться — мол, пребывание войск временно, и войск этих мало. Но Молотов упорствовал. Если немецкие войска накопятся в Финляндии, они будут угрожать СССР. Конечно, вслух Молотов этого не сказал.

Несмотря на то, что проблемы в советско-германских отношениях сохранялись, Молотов заявил: «Участие России в Тройственном пакте представляется ему в принципе абсолютно приемлемым при условии, что Россия является партнером, а не объектом»[850]. Но сначала следует урегулировать разногласия с Японией и другие проблемы.

Собеседникам пришлось прерваться, поскольку начался налет британской авиации на Берлин. Этот неприятный комментарий Черчилля к беседе о разделе мира показал Молотову — положение англичан не столь безнадежно. Фюрер после перерыва помрачнел. Молотов не клюнул на его глобальные планы, которые позволили бы развернуть советскую военную машину на юг и сковать ее войной за Азию с англичанами. Начались препирательства по поводу Финляндии и Балкан. Гитлер упрекал Молотова за Буковину, требовал воздержаться от новой войны в Финляндии, во всяком случае пока не добита Великобритания. Некоторые фразы Гитлера больно ранили самолюбие Молотова: «Финны мужественно защищали себя, и они завоевали симпатии всего мира, особенно Скандинавии»[851]. После жаркой дискуссии Молотову пришлось дать уверения, что СССР решит проблему Финляндии без войны.

Гитлер и Риббентроп пытались доказать, что Германия то и дело уступала СССР, а тот все время нарушал изначальные договоренности. Молотов энергично возражал, и в конце концов вывел фюрера из себя: «советское правительство должно понять, что Германия не на жизнь, а на смерть вовлечена в борьбу, которая при всех обстоятельствах должна быть доведена до успешного конца»[852]. Забыты благодушные речи о том, что дело Британской империи проиграно. Молотов язвительно напомнил, что Германия «уверена, что уже почти покорила Англию»[853].

Спохватившись, Гитлер снова стал убеждать своего упрямого собеседника в том, что не следует занудствовать по поводу приграничных мелочей, в то время как щедрость фюрера открывает перед Россией брега Индийского океана: «Советский Союз должен понять, что в рамках какого-либо широкого сотрудничества двух стран выгода может быть достигнута в куда более широких пределах, чем обсуждаемые в настоящее время незначительные изменения»[854]. Раз Гитлер был готов рассуждать столь широко, почему бы ему самому было не уступить. Молотов заметил, что сначала надо бы навести «ясность в вопросах второстепенной важности, отравляющих атмосферу германо-русских отношений»[855], предложил целую программу «незначительных изменений»: создание советских военных баз в черноморских проливах и в Болгарии. Гитлер встретил эти предложения прохладно. Сначала, мол, надо выяснить, что думают об этом правительства Болгарии и Турции…

Что касается раздела британского наследства, то Молотов уклонился от обсуждения, сославшись на то, что «он менее, чем Фюрер, компетентен в этом вопросе, так как последний, безусловно, много думал над этими проблемами и имеет о них более конкретное представление»[856].

Если главной проблемой переговоров для Гитлера был раздел «обанкротившегося хозяйства Британской империи»[857], то для Молотова — укрепления флангов СССР, которые в Москве считали слабым местом обороны. Через Финляндию и проливы могли действовать стратегические «клещи».

В заключение встречи Риббентроп предложил Молотову «конспект» будущего договора между державами Тройственного пакта и СССР (речь не шла о договоре четырех держав между собой, а о формуле 3+1). Державы должны были разделить между собой «естественные сферы влияния», не участвовать в блоках, направленных против четырех держав и помогать друг другу экономически. После окончания европейской войны Германия переделит Западную Европу и углубится в просторы Центральной Африки. Италия, получив свою долю Европы, будет осваивать Северную и Северо-восточную Африку. Япония будет захватывать территории к югу от своих островов и Манчжоу-Го (получается Тихий океан и Восточный Китай). Соответственно, Советскому Союзу остается территория, которая «лежит южнее территории Советского Союза в направлении Индийского океана»[858], то есть Западный Китай, Индия и Иран. Что касается Турции, то Германия была готова разрешить СССР только свободный проход флота. Но право прохода должно быть обеспечено также Черноморским державам, Германии и Италии. Это «лекарство» было худшим видом болезни, которой опасались в Москве.

Молотов сказал на прощание, что прежде чем решать «великие вопросы завтрашнего дня», нужно решить «вопросы сегодняшнего дня». Уже прощаясь, он добавил, что «не сожалеет о воздушном налете, так как благодаря ему он имел такую исчерпывающую беседу с имперским министром»[859]. И лишний раз убедился, что Британия далеко не сломлена. Но этого Молотов тоже не стал говорить вслух.

Позднее Молотов вспоминал: «Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать… Он хотел втянуть нас в авантюру, но, с другой стороны, и я не сумел у него добиться уступок по части Финляндии и Румынии»[860]. Советским лидерам стало ясно, что предложения Гитлера — либо ловушка, либо попытка превратить СССР в вассала. Подводя итоги переговорам, Молотов говорил членам делегации: «Сорвав попытку поставить СССР в условия, которые связали бы нас на международной арене, изолировали бы от Запада и развязали бы действия Германии для заключения перемирия с Англией, наша делегация сделал максимум возможного»[861].

Чтобы доказать, будто причины конфликта между двумя диктаторами сводятся к пересечению интересов на Балканах, Г. Городецкий утверждает: «Сталинский подход к решению болгарского вопроса во время конференции… решил судьбу Советского Союза»[862]. Преувеличение роли болгарского вопроса заслоняет от исследователя более существенные причины советско-германской войны, борьбу за мировое господство.

Дело не в Болгарии, которая была лишь «лакмусовой бумажкой», помогавшей противникам оценивать готовность друг друга идти на уступки. Это доказывает хотя бы тот факт, что Гитлер был уверен: после вступления Болгарии в Тройственный пакт, русские «отступят, хоть и сердясь и протестуя»[863]. Так оно и вышло. Выразив сердитые протесты, СССР прекратил открытое давление на Болгарию. Гитлер мог успокоиться на этот счет, а Сталин — отметить для себя, что пора компромиссов с нацистами подходит к концу. Сталин опасался англо-германского компромисса или решения Гитлера хотя бы на время оставить Британию в покое. Опасения Гитлера касались не столько действий СССР по вовлечению в свою сферу влияния Болгарии, сколько готовности СССР в будущем сближаться с Великобританией. В глобальной борьбе не должно быть третьей силы.