Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства - Джеймс Данн

Конечно же, Новый Завет действует по–разному в каждой из этих ролей. Например, в 1) и 5) Иаков и Иуда ничего не добавляют к Евангелиям; но в 2) Иаков и Откровение были бы важнее, чем Лука, тогда как в 3) Послание к Евреям может быть более важным, чем Матфей. Или, опять‑таки, в 4) Послание к Галатам и Иоанн в большинстве случаев были бы, возможно, важнее, чем Пастырские послания, тогда как в 6) Матфей мог бы быть более полезным руководством, чем Послание к Галатам. Конечно, дело заключается именно в том, что лишь если мы осознаем все многообразие функций канона, так же как и все многообразие новозаветного материала, то канон Нового Завета в целом сможет сохранить свою жизнеспособность. Или, точнее, только если мы осознаем единство в многообразии Нового Завета, его многообразие в единстве, а также и то, каким образом они взаимодействуют друг с другом, то значение Нового Завета как канона сохранится.

Приложение

Единство и многообразие в Церкви: взгляд с позиции Нового Завета[726]

1. Введение

Экуменическое движение уже далеко продвинулось вперед; позади осталось наше первоначальное возбуждение по поводу того, что мы так во многом сходимся; позади и наша удовлетворенность общими формулировками, которые объединяют нас своей удобной многозначительностью. Уже довольно давно стоит другой вопрос — каковы фундаментальные черты общности нашей веры и жизни, каковы общие элементы, лежащие не на поверхности, а в глубине, объединяющие нас вопреки различиям в традициях и в интерпретациях, которые (различия) мы по–прежнему считаем необходимым привносить в наши общие формулировки; каков общий фундамент, на котором возвышаются разнообразной формы здания всех наших традиций?

В решение этого вопроса могут внести свой особый вклад специалисты по Новому Завету — но только в том случае, если будут всегда помнить о двойственном характере новозаветных книг: с одной стороны, это источник исторических сведений об истоках христианства, с другой — это христианское Священное Писание. Позвольте мне немного остановиться на этом в надежде хоть как‑то оправдать выбор моей темы.

а) Мы обязаны использовать Новый Завет как источник исторических сведений о собственно земном служении Иисуса и о свидетельстве тех, кто составлял ближайшее Его окружение. И не потому, чтобы мы считали, что "оригинал лучше любой копии", или чтобы нам было особенно дорого то, что не без оснований называют "мифом о происхождении христианства", — но согласно логике нашего богословия боговоплощения. Мы ведь утверждаем, что Слово Божье нашло свое наиболее полное и ясное выражение в жизни Иисуса, и это — самое решительное выражение божественного откровения, какое только возможно или какое только имело место в человеческой истории. Утверждая это, мы со всей неизбежностью берем на себя задачу исторического исследования — и исторического исследования самого Нового Завета. Ведь Новый Завет — и это простой и непреложный факт — единственный из имеющихся в нашем распоряжении подлинный источник сведений по истории этого периода, периода наивысшего напряжения божественного откровения, единственный канал, по которому мы можем проникнуть к этой критической точке, к кульминационному моменту в истории Спасения. И как это всегда бывает в исторических исследованиях, нам придется признать различия в языке и фразеологии, в способе мышления и исходных посылках, в нравах, обычаях и общественных структурах между тем давним временем и нашим. И самое главное, нам придется помнить об исторической конкретности этого откровения — о том, что слова, донесенные до нас Новым Заветом, говорились в конкретных ситуациях и, как правило, не могут быть полностью поняты, будучи вырваны из своего исторического контекста. Как учение о боговоплощении не может обойтись без "копания в бытовых подробностях", так и экзегеза не может игнорировать историческую обусловленность и конкретность любого новозаветного отрывка.

б) В то же самое время Новый Завет является также и христианским Писанием. Рассматривать эти документы как исторически конкретные и обращенные к отдельным событиям — это только часть картины. Какую бы конкретную цель они первоначально ни преследовали, какую бы узконаправленную функцию ни несли, исторический факт остается фактом: те, кому они были первоначально адресованы, восприняли их как нечто несравненно большее, чем относящееся к известному событию. По всей видимости, эти документы были с самого начала высоко оценены — надо полагать, именно потому, что в них увидели печать авторитета и значительности, превосходящих непосредственность имевшей место конкретной ситуации. В их голосе был услышан не просто голос некого Павла или некого Иоанна, но слово Божье. Другие письма и сочинения, написанные ранними христианами, до нас не дошли. Эти же оказались сохранены именно в силу того, что люди высоко оценили их непреходящую авторитетность. Канонизация играла весьма малую роль в присвоении авторитета, если его прежде не было. Она в гораздо большей степени была процессом подтверждения авторитета, который уже испытывал на себе и осознавал все более широкий круг церквей.

Для нас суть дела состоит в том, чтобы не разделять эти два аспекта Нового Завета. Мы не должны ограничивать смысл Нового Завета в целом или любого отдельного новозаветного текста его исходным, первоначальным значением. Слово Божье, услышанное через Новый Завет и пронесенное в разнообразных формах и разработках сквозь века, — это не просто повторение того, первого слова. Много было сказано помимо того, что содержится в самом Новом Завете, и для поверки всего этого существуют каноны. Однако мы не смеем также допускать и того, чтобы вычитанный из Нового Завета смысл оказался отделен от исходно заложенного в него смысла. Смысл, вложенный в свои слова первоначальным автором и услышанный его первыми читателями, был решающей побудительной причиной к признанию их канонического авторитета. И, что еще важнее, этот первоначальный смысл есть составляющая первого свидетельства, "апостольского свидетельства" того события, того откровения Христова, которое являет собой в истории сердцевину и основание христианства в целом. Этому первому свидетельству, при всей его исторической обусловленности и историческом релятивизме, непреложно суждено служить своего рода точкой отсчета, мерилом, "каноном" всякого смысла, впоследствии слышанного теми, кто признает этот канонический авторитет[727].

Так вот, именно здесь может надеяться христианин — специалист по Новому Завету внести свой вклад в распознание голоса Духа в тех злободневных вопросах, к которым адресуется и Новый Завет. Дело не в том, чтобы библеист противопоставлял себя авторитетному учению церкви во всем многообразии его форм. Но как специалист по основополагающим документам, по "статьям конституции" христианства, христианин–библеист участвует в учительском служении церкви, и его задача, или призвание, или божественный дар состоит в том, чтобы напоминать церквам о фундаментальных чертах христианского предания, как они засвидетельствованы Новым Заветом. Оценивая правомочность притязаний на звание слова Божьего со стороны всех прочих писаний в наше время, мы должны признавать преимущественное право на наше внимание со стороны новозаветных писаний, поскольку именно из них более или менее непосредственно проистекают притязания всех прочих письменных документов на обладание авторитетом слова Божьего. И на того, чьим призванием всегда является как можно более полное проникновение в душу и предназначение этих писаний, возложена особая задача — напоминать всем тем, кто задействован в процессе такой оценки, о том, что говорили новозаветные авторы в своих собственных выражениях и в свои собственные времена.

Сказав все это, спросим себя: что же привносит Новый Завет в вопрос единства и многообразия в церкви? Что, в частности, привносит Новый Завет в наше понимание глубоких основополагающих структур, выражающих собой единство христианства и его многообразие?

2. Фундаментальное единство

В своей книге "Единство и многообразие в Новом Завете"[728] я, к немалому своему удивлению, прихожу к заключению, имеющему отношение к теме нашего сегодняшнего разговора. Его можно выразить в таких словах. Новый Завет не обладает фундаментальным единством — если под таковым подразумевать некоторую признанную словесную форму, с последовательностью применяемую по всему спектру новозаветных документов. Но он обладает некой признанной сердцевиной, ядром общей веры, которая (сердцевина) нашла свое выражение в различных терминах, применяемых в различных контекстах, на которую нанизываются другие элементы веры и исповедания, — и в них, в зависимости от контекста, могут акцентироваться те или иные различные, а порой и вовсе противоречивые, черты. В начале заключительной главы (§ 75.1) я так подытожил это положение[729]: "Центром единения" и "объединяющим элементом" в первоначальном христианстве являлось