Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

Похожую сумку, только черную, Петр привез жене из Нью-Йорка. Тонечка ходила с ней на занятия. У жены было много тетрадей и письменных работ учеников. Воронов, с каким-то наслаждением, вспарывал замшевую подкладку сумки Кукушки, с тисненой золотом монограммой: «Фрау Анна Рихтер». Кроме пудры и помады от Шанель, маленького флакончика «Императрицы Евгении», от Creed, и блокнота, испанской кожи, с автоматической ручкой, отделанной перламутром, Петр ничего не нашел. Открутив пробку, он вдохнул запах жасмина. Воронов развернул шелковый, носовой платок, с меткой «А. Р.».

– Мерзавка… – пробормотал он, листая блокнот. Кукушка, аккуратно, записывала расходы. В особом карманчике женщина собирала чеки. Воронов тоже так делал, в командировках, отчитываясь за оперативные траты.

Драгоценностей женщина не носила, только золотой хронометр, с бриллиантами. Он тоже считался оперативными расходами:

– На Лубянке у нее все заберут, – Воронов пнул сумку, – ей недолго жить осталось. Она признается, куда дела дочь… – Петр боялся, что Марта Янсон исчезла с тайной бухгалтерией «Импорта-Экспорта Рихтера», с именами агентов СССР, работающими от Аргентины до Японии. С такой информацией девушке бы обрадовались и в Британии, и в США. Петр ставил на США, зная, что Марта училась в школе, в Нью-Йорке.

– Кукушка еще тогда американцам продалась, – решил он, – пять лет назад. И дочь вовлекла в шпионскую деятельность… – Марте Янсон пять лет назад было двенадцать, но подобное никого не интересовало.

У них не имелось даже фотографий девушки. Петр понимал, что в Швейцарии семейных альбомов тоже никто не найдет. Кукушка, далеко не дура, знала, как заметать следы. Петр вспомнил, что Марта училась в одном классе со Светланой Сталиной и дружила с детьми Иосифа Виссарионовича:

– Попросить у них описание… Нет, невозможно, это будет означать, что мы провалили операцию, потеряли малолетнюю змею, гадину… – Эйтингон имел свои планы на Марту Янсон, которыми он с Петром пока не делился.

В длинных пальцах Кукушки дымилась сигарета. Петр пока был с ней вежлив. Он даже извинился, что забирает сумочку:

– Это протокол, Анна Александровна, вы отлично знаете… – стряхнув пепел, женщина окинула Воронова долгим, неприятным взглядом. Холеный палец, с алым маникюром, уткнулся в «Правду».

– Я не могу спорить с партией, Петр Семенович… – смотря на него, Анна видела двенадцатилетнего, наголо стриженого мальчишку, в московском детдоме:

– Мы их навещали, с Янсоном, перед отъездом. Привезли хлеба, сахара, устроили чаепитие, рассказывали о гражданской войне. Янсон их на самолете катал, в аэроклубе. Степан тогда авиацией заболел. Где сейчас Степан, интересно… – Анна велела себе ничего не спрашивать у Воронова, велела забыть о худых подростках, в суконных блузах:

– Это не он. Он убил Вальтера, хладнокровно, чтобы устроить мне проверку. Сталин избавляется даже от мертвого соперника. Хочет сделать вид, что, кроме него, других кандидатов на роль лидера партии не существовало. Если бы папа не погиб, Ленин мог бы передать ему власть. Не думай о Воронове, он мелкая сошка. У тебя есть долг перед партией и страной. Поэтому ты здесь сидишь, хотя могла бы давно ехать в Швецию, с Мартой… – о дочери тоже нельзя было вспоминать, как и о его шепоте, прошлой ночью: «Анна, Анна, я так давно ждал…».

Анна бросила взгляд на газету:

– Через три недели все станет историей, неужели они не понимают? Мне надо встретиться со Сталиным, убедить его… – розовые, красивые губы разомкнулись:

– Я получила партийный билет шестнадцати лет от роду, Петр Семенович, и тогда же ушла на фронт, комиссаром. Я не могу, и не буду спорить с партией, и подчинюсь ее решению. Однако я, в течение года, предупреждала Центр о грядущей войне… – Кукушка перегнулась через стол, на него повеяло жасмином. Увидев холод в серых глазах, Воронов подавил желание отшатнуться:

– Она заложников расстреливала, на гражданской войне. Для нее ничего не стоить убить человека. Она отравила Раскольникова, своего друга, недрогнувшей рукой… – Горская смотрела прямо ему в глаза. Узкая ладонь хлопнула по газете, Петр вздрогнул:

– Атака Германии на Советский Союз начнется на рассвете двадцать второго июня, – отчеканила женщина:

– Через три недели. Надо нанести превентивный удар, застать Гитлера врасплох, народ Германии восстанет против нацизма… – она опять несла чушь, которую, на Лубянке, выбрасывали, едва завидев расшифрованные строчки радиограмм.

Петр отпил хорошо заваренного, бразильского кофе. Он велел принести бутерброды, с икрой и лососиной, тарелку с французскими сырами, и раннюю клубнику. Пока ему надо было усыпить подозрения Кукушки. Эйтингон, отправляя его в Берлин, заметил:

– Вряд ли ее американские хозяева будут штурмовать советское посольство, узнав о пропаже госпожи Горской, – Наум Исаакович, издевательски улыбнулся, – но все равно, не вызывай у нее тревоги… – Петра беспокоило, что дочь Кукушки могла сейчас оказаться где угодно.

– Например, в американском посольстве… – он поинтересовался у Горской, где девочка. Красивая бровь не дрогнула, она затянулась сигаретой:

– Понятия не имею, Петр Семенович. Марта не девочка, ей семнадцать лет. Она не ночевала в отеле… – Кукушка пожала стройными плечами, – ничем не могу вам помочь… – ему почудилась усмешка в серых глазах. Сжав зубы, Воронов поднялся:

– Кушайте, Анна Александровна, я скоро вернусь… – закинув ногу на ногу, она покачивала остроносой, лаковой туфлей. Женщина едва заметно кивнула: «Идите».

На пороге комнаты Воронов вспомнил, что Кукушка получила звание старшего майора государственной безопасности, в декабре прошлого года, вместе с очередным орденом:

– Героя Советского Союза ей не дадут… – зло подумал Воронов, – комбригу Горской. Получит пулю, только сначала расскажет нам, где ее дочь.

Услышав, что Марта в посольстве не появлялась, Эйтингон сочно выругался:

– Вези суку сюда, вечерним рейсом. У тебя все равно, нет никаких средств… – у Петра, действительно, при себе ничего не имелось. Он бы мог обойтись подручными способами, как в Прибалтике, но, глядя на Кукушку, он понимал, что даже если он переломает женщине кости, она не издаст, ни звука:

– Ладно, – мрачно подумал Петр, – на Лубянке она заговорит. Фон Рабе в начале июля приезжает в Берлин. Я его навещу. Он поможет найти Марту, а Наум Исаакович свяжется с Пауком… – Петр, со вздохом, понял, что не успеет, еще раз, зайти в магазины на Кудам.

– В июле начнутся распродажи, – пришло ему в голову, – так даже лучше… – он кивнул охранникам, дверь комнаты открылась. Кукушка изящно, ела клубнику. На губах поблескивали капли сока.

– Будто кровь, – усмехнулся, про себя, Воронов:

– Это ее ждет, завтра… – он откашлялся:

– Мы едем на аэродром Темпельхоф, Анна Александровна. Возьмите… – он протянул женщине сумочку, с распоротой подкладкой, развинченной пудреницей и сломанным тюбиком помады. Она провела пробкой от флакона по шее: «Я готова, Петр Семенович». Вскинув голову, не оборачиваясь, цокая высокими каблуками, Кукушка вышла в коридор.

Над зеленой лужайкой, уходящей к озеру, в светлом, вечернем воздухе, звенели комары. Девушки сидели на мраморном балконе спальни Эммы фон Рабе. Атилла развалился на теплом полу, рядом с плетеным креслом Марты. Девушка босой ногой гладила его по спине. Овчарка, блаженно, жмурила янтарные глаза. Вторую ногу Марта подвернула под себя, накинув на плечи шаль. Она была в короткой, теннисной юбке и рубашке американского кроя.

После визита, с графом фон Рабе, в универсальные магазины на Курфюрстендам, у Марты появился багаж, от Гойяра, костюмы и шелковые блузки, кашемировые брюки, свитера, спортивные рубашки и туфли. На пороге Kaufhaus des Westens, граф Теодор вручил Марте визитную карточку:

– Нашу семью здесь знают. То есть твою семью… – голубые глаза, тепло, взглянули на нее:

– Меня ты найдешь в кафе, – граф указал куда-то вбок, – за чтением газеты. Потом перекусим … – в лимузине, подняв перегородку, отделявшую их от шофера, граф потребовал у Марты чековую книжку. Девушка, не возражая, вытащила портмоне. Нельзя было рассчитываться чеками, оставляя следы пребывания некоей фрейлейн Марты Рихтер, в Берлине.

Граф Теодор сунул чековую книжку в карман твидового пиджака:

– Очень хорошо, – мужчина улыбнулся, – я тебе говорил, ты Эмме, все равно, что сестра, а мне, как дочь… – Теодор смотрел на ее упрямый, красивый профиль.

Девочка не была похожа на мать:

– Только подбородок, – он стоял на пороге кафе, провожая ее глазами, – и то, как она голову вскидывает… – он велел себе не думать о том, где сейчас может находиться фрау Анна Рихтер, дочь соратника Ленина, а ныне врага народа, Александра Горского. Теодор понимал, что они с Анной больше никогда не увидятся: