Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

– Ваш брат ведет особую программу… – Генрих заставил себя, спокойно, кивнуть, – она и останется особой… – рейхсфюрер тонко усмехнулся, – но вы, конечно, сможете присутствовать на испытаниях ее, если можно так выразиться, результата. Если они окажутся успешными, потребуется возвести завод, для производства… – Гиммлер замялся, – вещи.

Фотографии вещи Максимилиан привез рейхсфюреру весной, перед началом вторжения в Югославию. Гиммлер долго, потрясенно, рассматривал альбом. Он поинтересовался, когда будет готов прототип. Оберштурмбанфюрер фон Рабе обещал пробный полет на Рождество. По расчетам, конструкция могла достичь стратосферы, и за три-четыре часа покрыть расстояние между Европой и Северной Америкой. Ни один самолет, даже реактивный, не угнался бы за подобной техникой. Автора проекта Гиммлер хотел перебросить в группу, работающую над расщеплением атома.

– Мы ее отделим от остальных ученых. Она гений, она сама справится… – три недели назад Гиммлер принял Конрада Цузе, создавшего первую программируемую вычислительную машину. Рейхсфюрер был знаком с работами группы Тьюринга, в Британии, публиковавшимися до войны, и знал об исследованиях, проводимых американцами. Машина Цузе пригодилась бы в Пенемюнде, но математик упирался. Цузе числился в армии, получая деньги от Люфтваффе, но форму не носил. Ученый наотрез отказывался покидать Берлин, а, вернее, свою мастерскую.

Гиммлер, в разговоре с Генрихом вздохнул:

– Герр Цузе немного не от мира сего, однако, он великий инженер, изобретатель. Подумайте о человеке, который начнет его… – Гиммлер повел рукой, – курировать. Не офицер, Цузе подобного не любит. Какой-нибудь студент, инженер, математик. Цузе едва за тридцать, он защитил докторат. Ему польстит, если его альма, матер, Берлинский Технический Университет, попросит его стать научным руководителем, помогать юноше, писать диплом… Или девушке, – рейхсфюрер вскинул бровь, – но их мало, в технических кругах…

Генрих после подобных встреч, всегда записывал сказанное, простым шифром. У него была хорошая память, однако он знал, что детали тоже важны, и старался ничего не упустить.

Он сварил крепкий кофе, на спиртовой плитке. Генрих даже позволил себе ложку коричневого, тропического сахара, из пакета с ярким попугаем. Провизию они заказывали из дорогого гастрономического магазина, на Кудам. Он зажег Camel:

– Шелленберг тоже американские сигареты курит, – пришло в голову Генриху, – он теперь с Мюллером работает, и не срабатывается… – Генрих усмехнулся:

– Мюллер и Макса не любит, как аристократа, и выскочку. Максу едва за тридцать, а он оберштурмбанфюрер. Макс думает, что дружба Мюллера искренна…

Генрих, иногда, удивлялся тому, как Макс, опытный, и циничный человек, принимает за чистую монету лесть Мюллера:

– Макс завидует Шелленбергу. Вальтер младше его на звание, а стал начальником отдела внешней разведки. Макс покупается на похвалы. Ему хочется слышать о себе только хорошие вещи… – Генрих, в очередной раз, обрадовался, что не работает на Принц-Альбрехтштрассе.

– И не буду… – он стряхнул пепел в серебряную солонку, в стиле рококо. Макс привез безделушку из Парижа:

– Истинно, змеиное гнездо. Интриги, подсиживание. Но что делать, если мы не услышим вестей от дорогого друга? Я даже не знаю адреса нового человека… – Генрих не хотел вводить в строй радиопередатчик из ювелирной лавки, но иного выхода могло не быть.

– Это опасно, – решил мужчина, – но другого пути нет. Я умею работать на передатчике. Старики пусть не рискуют. Буду забирать его, уезжать в уединенное место, в лес… – он писал, думая, что на рисунке, у старшего брата, тоже изображен какой-то шифр.

– Узор, на раме зеркала, – Генрих отхлебнул кофе, – в нем есть повторяющиеся элементы. Посидеть бы, разобраться… – женщина, на эскизе, напоминала фрейлейн Рихтер:

– Она уедет отсюда, – твердо сказал себе Генрих, – не смей рисковать ее жизнью. Уедет, и вы больше никогда… – он дошел до сведений о Цузе. Генрих, едва слышно, пробормотал: «Девушка… А где мне взять девушку…»

Он вздрогнул.

Теплая, нежная рука легла на его ладонь, вынув из пальцев ручку. На него повеяло жасмином. Тонкие губы цвета спелой черешни улыбались:

– Я вас звала, герр Генрих… – спохватившись, что сидит, он поднялся, – пять раз, – в зеленых глазах виднелся смех, – или даже шесть. Вы не слышали… – Генрих покраснел:

– Простите, фрейлейн Рихтер, то есть Марта. У меня случается подобное, когда я работаю… – она не отнимала руки. Девушка прижимала к теннисной рубашке журнал арийских математиков. Марта скосила глаза на блокнот:

– Создана универсальная машина Тьюринга! Герр Цузе… – губы зашевелились. Она нахмурилась, читая дальше.

Генрих, довольно беспомощно, заметил: «Здесь шифр, фрейлейн Рихтер…»

– Я вижу, – удивилась Марта, – система простая, герр фон Рабе, то есть Генрих… – Марта велела себе удержаться на ногах. Колени подгибались, она сглотнула:

– Дальше вы пишете, что Цузе нужен куратор, от СД. Зачем вам девушка? – длинные, темные ресницы задрожали.

– Вот зачем, – вынув труды арийских ученых из ее руки, Генрих поцеловал Марту в губы. Она едва успела опереться на стол, но все равно, в глазах потемнело. Марта поняла:

– В первый раз. Хорошо, как хорошо… – журнал полетел на пол, Марта оказалась в крепких, надежных руках Генриха.

– Никуда не уеду… – сквозь зубы, тихо, предупредила она, откинув голову:

– Никуда и никогда… – она ахнула, устроившись на краю стола, слыша его задыхающийся голос:

– Я и не отпущу тебя, никуда… – легкий, теплый ветер шевелил страницы журнала. Сигарета, оставленная в пепельнице, дымилась, а потом погасла:

– Я тебя люблю… – шептал Генрих, – тогда, с декабря. Я хотел, чтобы ты меня в кабину самолета посадила. Смотрел вверх, и думал о тебе. Ты мне крыльями махнула. То есть, я хотел, чтобы так случилось… – Марта все не могла поверить.

– Я плакала… – призналась она, – мне казалось, что мы больше никогда не увидимся, Генрих.

– Мы больше никогда не расстанемся, – он прижал к себе девушку, целуя белую шею, в вырезе рубашки, где переливались старые изумруды крестика, где билось ее сердце.

Замок СС Вевельсбург, Северный Рейн-Вестфалия

Большие знамена едва колыхались в жарком, летнем ветре. Из распахнутых на зеленеющую долину, просторных окон веяло цветущими липами. Каблуки зацокали по полу. Марта, остановившись у высоких дверей, открыла рот. Зал украсили пышными, дубовыми ветвями, портретами фюрера, штандартами со свастиками и раскинувшими крылья орлами.

Она, невольно, поправила значок, с блестящей свастикой, на белой, форменной рубашке Лиги Немецких Девушек. Эмма, тоже в темной, скромной юбке Лиги, наклонилась к ее уху:

– Здесь вы с Генрихом встанете перед алтарем… – на алтаре красовалась самая большая свастика, – и рейхсфюрер Гиммлер заключит брак… – Эмма повернулась к мраморной лестнице, ведущей вниз, в огромный, парадный зал, отделанный серым, строгим гранитом. Перила обвивали дубовые листья, перемежающиеся эмблемами, с черепом и костями:

– Здесь выстроятся гости церемонии, – деловито сказала Эмма, – они вскинут руки в партийном приветствии. Потом вы пойдете туда… – длинный палец указал в сторону зала, – и начнется прием… – фюрер прислал телеграмму, лично графу Теодору, поздравляя его со свадьбой младшего сына. Он выражал надежду на будущее, крепкое арийское потомство. Гитлер извинился, что не сможет присутствовать на церемонии, в связи с занятостью, однако его представлял рейхсфюрер Гиммлер. Приезжал и Геринг, друг графа Теодора, и Геббельс, с женой и детьми. На свадьбу пригласили пять сотен человек. Ожидался персонал с Принц-Альбрехтштрассе, работники Генерального Штаба, офицеры вермахта и Люфтваффе.

Марта, наедине с Генрихом, заметила:

– Перед началом войны, все хотят насладиться последними днями мирной жизни… – она дернула губами:

– Генрих, неужели Гитлер двинет войска на СССР? Может быть… – Марта поняла, что не хочет лишаться надежды, – может быть, маме удастся убедить их нанести превентивный удар? Британцы поддержат советские войска, обязательно… – у Генриха в этом имелись большие сомнения.

Они сидели на диване, в библиотеке, обнявшись. Атилла положил голову на колени Марте.

Отто известили телеграммой, однако средний брат был в разгаре какого-то эксперимента, в медицинском блоке. Он ответил длинным посланием, где наставлял Генриха и Марту в истинно арийской жизни, советуя, как выражался доктор фон Рабе, средства для повышения способности к деторождению. От брата пришло еще одно письмо, лично Генриху. Едва взглянув на ровный почерк, Генрих брезгливо разорвал бумагу, и вымыл руки. Отто перечислял обязанности арийского мужа, и главы семьи: