Время своих войн-1 - Александр Грог

   С прадедом семье, можно сказать, повезло. Уже дед Миши этим козырял. Потому как прадед - отец деда - стал не убивец, не душегуб, а борец с режимом - это на всю семью отбрасывало уже вовсе иные краски. Раньше отбрасывало черные - мол, семья каторжника, теперь - красные, цвета нового режима.

   Дед тоже чудил (уж чудил, так чудил!) Сначала покрасноармерил, и даже заработал себе именное оружие. А потом это дело как-то внезапно разонравилось. После штурма Перекопа, и того, что насмотрелся в Крыму, внезапно остыл, стал задумчив, и этой задумчивости, от старой ли памяти (как тот земский эскулап сетовал по отцу), но зашел в цирк и в нем остался. Та родня, что в Сибири, враз от него отказалась, потому как для их фамилии такое дело постыдно - видели и у себя эти балаганы! Так в письме ему и отписали - чтобы менял фамилию на другую. Дед тоже ответил письмом, и было в нем одно слово, зато крупными буквами: "Шиш!"

   Цирки тогда стали как раз централизовывать, объединять под единую государственную контору, а всякого рода передвижным балаганам ставить препоны, насылать инспекции. И когда хозяин кооператива сказал, что это последний город, дальше он не рискнет - посадят его и бухгалтера, тогда дед забрал у него свой паспорт и рабочую книжку. Женился поздно, за пятьдесят, и взял не цирковую артисточку, как родные ожидали, а вдову без ребенка. Провожал ее со своего последнего именного спектакля - бенефиса, остался попить чайку, а утром пошел, да и продал свои гири обществу гимнастов. На той же неделе устроился в кузнечные мастерские подручным, а под старость, там же, в Крыму, сторожем на бывшем князя Галицына завода шампанских вин, что в местечке "Новый Свет" недалеко от Судака.

   Так потом у Миши и получилось, что половина родни в Сибири, а половина в Крыму, и снег, да тайгу чередовать с выжаренными камнями крымского побережья. Зиму в местах, где у каждого на стене ружье, лето в местах, где у каждого в сарае - дачник. То и другое, бывает, стреляет не вовремя... Но об этом позже.

   Отец Миши тоже поздно женился - тоже за пятьдесят, только через десять лет после войны. За всю Отечественную ни одного ранения, хотя отслужил в саперах, и приходилось не раз наводить переправы под обстрелом, когда пульки цокали дождиком. Это тогда были те самые первые "специальные саперные", что носили поверх ватников стальную защиту от пуль и осколков. Не каждый мог осилить на себе такой вес, чтобы еще и работать, бревнышки подтесывать и укладывать. Подбирали туда самых богатырей.

   Дед прожил до 102 лет, это если только по метрикам (всегда молодился), узнав про внука, приехал в Сибирь - помирать. Добирался долго - самолетов не признавал - один шел и ехал, без сопровождающих. Словно еще одну цель себе перед смертью ставил: Россию осмотреть. Здорова? Болеет ли?

   Когда болел внук, и уже не верили, что выздоровеет, дед в порог свой нож вколотил - против смерти, чтобы не вошла. И всякий человек, с какими бы мыслями он не был, должен был через этот нож перешагивать. Убоялась ли смерть, но Миша выздоровел, хотя раз в год - в те же дни - мучался головными болями. Дед нож обломил, осколок так в пороге и остался чернеть. Миша, когда замечал, сразу же вспоминал ту историю: как дед смерть пугал. От себя вот только отпугнуть не смог...

   Миша пошел в длинного геолога - загляделась, видно, мать. Хорошо хоть русый, как отец, а не цыганистого вида, а то тут и не знаешь, чем бы дело закончилось: закон - тайга! - она же и прокурор, она же и защитник... Человек тайги берет на себя обязанности судьи и исполнителя, зная, что подобное и к нему применимо, если окажется, что не прав он сам. Отец всю жизнь помнил, без устали испытывал - искал подтверждения, что сила родовая, наследственная, не в геолога, хотя по срокам так совпадало...

   Миша старался соответствовать.

   На перегонах, стоя на носу лодки, пихал ее против течения, разом отталкиваясь с боков двумя жердями (каждая размером с приличную оглоблю) словно сам он на крученой доске, а это лыжные палки. Так час за часом, без роздыха.

   Ходил шишковать - как сезон, прибивался к партии за кедровым орехом. Надо стучать по стволам побойней. У Миши такая, не всякий ею замах сделает, того смотри, сам переломится в своем настырстве.

   Еще более отличался на замерзших стеклом озерах, один управляясь побойней, которую положено таскать по льду, вдвоем поднимать над дремлющими на мелководьях щуках, выбрав самую крупную, и с силой ронять вниз - глумить, после же, всплывшую вверх брюхом, быстро вырубать из подо льда топором, тут же, пока не очухалась, хватать рукой под жабры и выбрасывать. Обычай, забава и охота, получившая распространение с переселенцами из Псковской и Новгородской губерний, что по причине нехватки годных площадей, еще до Столыпинских реформ решали осесть в Сибири под льготы предоставляемые правительством...

   Миша подобно глубокой реке "тек" по жизни тихо, находя смысл ее в простых здоровых вещах. Ездил в Крым, к родным матери. Спал в саду, под навесом, ночью в грозу поднимал раскладушку кверху, чтобы не заливало косым дождем, и так держал вверху, пока дождь не кончался. Одного дачника спросонья чуть кондрашка не хватила, едва сообразил, что это за скульптура в мужских трусах. В "Новом Свете" на одной стороне скала Орел, на другой Сокол. Дроздов Михаил на каждой побывал - восторгался простору моря. В тайге тоже есть сопки немаленькие, но с них мало что увидишь, надо на дерево карабкаться, а на что смотреть?

   В какой-то год полюбилось прыгать с камня на камень, да не с одного и того же на другой, а чтобы с каждого на разный, прежде не знакомый. Камни в Крыму знатные...

   Камни, где тренировался, привык считать своими, но нет-нет, а сквозным гротом заявляются на дальний пляж - бухту, получившую заманчивое название "царской" (по причине, что здесь изволил искупаться последний из Романовых), расхлябистые приезжие - все как один, городские.

   Раз Мишу очень рассердили. Сперва шуточки отпускали, потом передразнивать затеяли. Миша подошел, мирно спросил - не хотят ли подраться? Если в охотку, то могут разом, и вместе - он разрешает, а то за каждым в отдельности бегать неинтересно.

   На сильного - артелькой. Такой артельки нет, чтобы с Мишей тягаться. Артелькой как сорвавшегося с ума человека берут? Сколько бы не было, двое за руки, третий с внушениями - вразумлять по корпусу. Не много, что трое, а много, что на одного. Здесь в неправедный спор не ввяжись. С Мишей такое несерьезно, ему двое в руки, считай в подарок, гоняться не надо. Этими двумя третьего готов вразумить - с боков одним хлопом... и навсегда. Подавай жалобы на собственную глупость!

   В Сибири обычно срабатывало. Здесь нет. Стали расспрашивать - почему бегать неинтересно? Совсем бегать не умеет? И как тогда убегать будет, если что? Миша понял, что не переболтает - это же городские, у них язык по особому подвешен, мозги будут пудрить до скончания всех русских слов.

   - Ищите сами в чем хороши - в том и посоревнуемся.

   Долго совещались. Девчонки уже посмеиваться стали. Выделили наконец одного бегуна.

   - До скал?

   - И дальше!

   - Сколько будем бежать?

   - Пока один не сдохнет! - предложил Миша.

   - Сурово!

   - Как хотите, тогда можно и до Генуэзской.

   - До Судака? Далеко!

   - Далеко? - искренне удивился Миша. - Часа полтора, если отсюда!.. Ну что ж, побежали?

   - Прямо сейчас?

   - А в чем дело? Что-то мешает?

   - Нормальной обуви нет. Не в босоножках же!

   - Моя подойдет?

   Снял туфли-лодочки, что носил на босую ногу, сложил их подошва к подошве - протянул. Примерили - случаются же совпадения.

   - А ты?

   - Я босиком.

   - По камням?

   - Ну, - говорит Миша удивленно. - А по чему еще?

   Отбежали недалеко. Бегун свалился, за ногу схватился и стонать начал. Дотрагиваться до ноги Мише не разрешил - сразу орал. Больница, хочешь не хочешь, в Судаке. Как раз там - куда наметили. Миша его сгреб и себе на плечи опрокинул - как учили. Бегун этот незадачливый постанывал и на плечах, но уже скорее от страха. Особенно, когда Миша перепрыгивал с камня на камень. Потом дорога пошла, там попривык. Уже у крепости попросил:

   - Поставь-ка меня на ногу.

   Миша послушно поставил. Охая отпрыгнул подальше, опустил вторую ногу и... вдруг сорвался с места.

   - А теперь - догоняй!

   Оставил Мишу с разинутым ртом. Будь это хоть бы на пяток километров от оговоренного финиша дальше, Миша бы отдышался и его нагнал, накрутил бы ему нос в сливу, но тут... Миша даже не пошел следом - чего идти, уговаривались же, проигравшего не ждать, пусть топает пыльной дорогой пешком, потому повернулся спиной, взяв короткий разгон, прыжком с двойным перехватом взлетел свой первый камень, оттуда перепрыгнул на следующий и дальше... Оттуда стал спускаться к морю. Подумывая, успеет ли до темноты и если не успеет, то тогда придется плыть...