Приключения-1988 - Павел Нилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Шпринц в припадке искреннего отчаяния хватается за голову.
Но я так быстро не могу переключиться на покойного Гвимара Ивановича. «Экономические обоснования»? «Демагог»? Ведь это очень похоже на моего собеседника в кафе, пресловутого Павла Алексеевича. На всякий случай я подбрасываю Шпринцу еще одно имя.
— А Павел Алексеевич? — спрашиваю я.
— Кто? — удивленно смотрит на меня Шпринц, обрывая свои причитания.
— Павел Алексеевич, — повторяю я.
— Извините, извините. Но такого не знаю, — категорически объявляет Георгий Иванович и, в свою очередь, спрашивает, причем голос у него начинает снова дрожать: — Кто же его, так сказать, убил, вы выяснили?
— Да, — киваю я. — Представьте, из вашего города. И после этого они еще обокрали квартиру Виктора Арсентьевича.
— Не может быть!
— Увы, да.
— Ой, что творится, господи боже мой! — снова начинает причитать Георгий Иванович, хватаясь за голову. — Отказываюсь верить! Отказываюсь, и все! Ну с Гвимаром я хоть как-нибудь, но понимаю. Лев на что хотите пойдет… если, допустим, можно крупно заработать. Но поднять руку на Виктора Арсентьевича, на золотую курочку, так сказать… Не понимаю! Не понимаю!
Шпринц ошарашен этой кражей, поэтому у него вырываются слова, которые он, конечно же, никогда бы не произнес при других обстоятельствах. Ох, как мне нужен сейчас мой друг Эдик Албанян из нашего московского БХСС.
— Лев Игнатьевич действовал не сам, — говорю я.
— А я вам говорю! — азартно возражает Георгий Иванович и машет на меня руками, словно прогоняя из кабинета. — Гелий тут ни сном, ни духом, это абсолютный сам по себе факт, слышите?! Идиотом же надо быть, господи боже мой! Чтобы на Виктора Арсентьевича… А Гелий не идиот, уж будьте уверены. Ха, ха!
Наконец мы прощаемся со Шпринцем.
Магазин по-прежнему пуст, и по-прежнему дремлет за прилавком продавщица в черном халате. Когда я ухожу, она поднимает голову, и я ей киваю на прощание.
На улице и в самом деле уже темно, хотя высоко над головой, на длинных изогнутых мачтах горят яркие лампы, и вокруг них серебрится некий воздушный нимб.
Я иду в сторону набережной, не замечая прохожих, и чувствую, как у меня медленно разбаливается голова. Слишком уж много впечатлений за один день, слишком много важных сведений надо удержать в памяти. И сейчас мне предстоит еще одна встреча, очень важная, встреча с Хромым. Не забыть бы, ведь у него тоже какие-то счеты с Чумой.
— …Опаздываешь, — говорит при встрече Хромой. — А точность — это вежливость королей, между прочим.
Поговорив о разных делах, в том числе о повстречавшихся мне хулиганах, я интересуюсь, есть ли какие новости.
— Кое-что есть. Человек у меня утром был. Сказал так. Этих двоих — Чуму и Леху — точно, наняли. Их в Москву недавно послали. Для охраны вроде.
— А квартира, ведь там нашли перчатку Чумы?
— Не их работа.
— А перчатка?
— Это сам разбирайся. На то ты и мастер. А вот про их мокрое дело в Москве здесь уже знают.
— Не все.
Я вспоминаю испуг Шпринца.
— Кому надо, тот знает.
— А от кого знает?
— Вот ты мне тогда имя одно назвал… — досадливо щелкает пальцами Сергей. — Как его?.. Ну-ка, напомни.
— Виктор Арсентьевич? Лев Игна…
— Во, во! Лев Игнатьевич!
— Тебе, случайно, о нем ничего не сказали?
— Вроде он живет в Москве, а работает на здешних.
— А что за человек у тебя был?
Сергей качает русой головой.
— Неохота его подставлять, Виталий. Слово дал. Привык держать.
— Ну что ж. Тоже верно. Оставим это тогда, — киваю я. — Итак, выходит, Лев Игнатьевич работает на кого-то, кто Чуму и Леху нанял: так, что ли?
— Вроде так.
— Кто же это может быть и чем занимается, интересно знать.
— У них бизнес какой-то, — поясняет Сергей. — Дикую деньгу, говорят, зашибают. А кто — не знаю. Но тут они сидят, у нас. Один, говорят, на синей «Волге» катает. Регулировщики будто бы честь отдают.
— Интересное кино, — усмехаюсь я. — Взглянуть бы самому.
Сергей снисходительно машет рукой.
— Ну, может, и брешут насчет «Волги», кто их знает.
— А за что Гвимара Ивановича прикончили — тоже не знаешь?
— Вроде бы этот самый Лев и приказал. Чем-то ему тот помешал.
— М-да… Что-то не складывается картина, — задумчиво говорю я, стряхивая пепел с сигареты. — Что-то мешает…
— Шевели мозгами давай. Тебе за что платят? — смеется Хромой.
— Сергей, — неожиданно спрашиваю я, — а у тебя отец с матерью кем были?
— А что? — сразу настораживается он.
— Да так, — улыбаюсь я. — Язык у тебя такой, не типичный.
— Отец у меня завгаром был, а мать учительницей русского языка и литературы, конечно. Много у нас книжек дома было.
— Ну а потом?
— Потом помер отец. Несчастный случай в гараже. Мать одна осталась. Я тогда уже второй срок тянул. Ну, болела, болела и за отцом ушла. Все без меня… Эх!..
Он умолкает и пристально смотрит куда-то в пространство перед собой, словно что-то видит там и не может оторвать глаз.
— Но почему же так получилось, Сергей? — снова спрашиваю я. — Как же ты судимости схватил, одну, вторую?
Сергей хмурится.
— Тебе это для дела надо или так? — нехотя спрашивает он.
— Для размышлений. Ты уж мне поверь.
— Верю, — кивает Сергей. — Первая судимость — драка. Вторая — опять драка. Схлопотал три года строгого. Первый раз — за друга вступился. Второй раз… за женщину, словом. Тут мы с Чумой первый раз и сошлись.
— Можно ему это напомнить при случае?
— Напомни, напомни. Веру напомни. Он на стенку полезет. Как тогда от меня лез, шкуру спасал… — Он стискивает зубы и умолкает.
— Как же дело было?
— Ох, Виталий, — вздыхает Сергей, по-прежнему глядя куда-то в сторону. — Я вижу, ты и до моей души решил докопаться?
— Если тяжело, не говори.
— Нет. Скажу. Пусть, гад, вспомнит. Это моя девушка была. — Сергей злобно ударяет кулаком по столу. — Он ее искалечил. Не доказали только. Тогда я сам с ним посчитался. Надо было кончить, да рука дрогнула. Уполз.
«Как у Лехи», — с неожиданной тоской думаю я.
— Где же Вера сейчас?
— Не знаю, — глухо отвечает Сергей, опустив голову. — После тюрьмы я к ней явиться не смел. А потом и хромым стал.
— Чума?
— Не-а. Дружков подослал. Сам встретиться со мной и сейчас боится. Хоть и одна нога у меня осталась. Знает, пока руки есть, я ему горло рвать буду. Потому других подсылает.
— Теперь ему конец, Сергей, — говорю я. — Всему этому конец.
Некоторое время мы сидим молча. Я докуриваю сигарету и встаю. За мной поднимается и Сергей.
— Пойду, — вздохнув, говорю я. — Завтра жди… нас.
Сергей кивает в ответ.
— Буду ждать.
Мы снова проходим через мастерскую, на пороге я жму ему руку, крепко жму «и смотрю в глаза. Сергей через силу улыбается.
Утром я иду в управление вместе с Давудом. Он зашел ко мне в гостиницу, и мы вместе позавтракали в буфете. Давуду не терпится узнать всякие новости, И я ему подробно рассказываю о своих вчерашних встречах. При этом я ощущаю очевидные неясности, недоработки и даже всякие тупики в нашем деле.
В конце концов мы с Давудом кое-что придумываем. Потом я смотрю на часы. Ого, двенадцатый час! Мне уже пора.
Я иду в центр города, отыскиваю хорошо запомнившуюся мне красивую улицу, где среди бесчисленных торговых точек расположился и нужный мне образцово-показательный магазин с симпатичными продавщицами и выдающимся молодым директором.
В магазине я неторопливо разглядываю один костюм за другим, со знанием дела обсуждаю с молоденькой продавщицей их фасон, покрой. Затем мы переходим к мужским сорочкам. Неожиданно девушка сообщает:
— А вот наш директор.
Я с нескрываемым любопытством оглядываюсь.
Гелию Станиславовичу на вид лет сорок, невысокий, стройный, с длинным, холеным лицом, на тонком с горбинкой носу изящные очки в светлой оправе, темные, густые волосы модно подстрижены, как у эстрадного артиста, и аккуратно прикрывают уши. Большие эти, вялые уши — единственный, кажется, признак далекого родства с рыночным верзилой Ермаковым, у того уши точно такие же. На Гелии Станиславовиче, кстати, очень красивый костюм, темно-серый, спортивного покроя пиджак «светло-серые брюки из грубой ткани «в елочку». И еще я обращаю внимание на глаза Гелия Станиславовича, умные, зоркие, спокойные, чуть ироничные. Очень неглуп, очень. Сейчас он почему-то приветливо улыбается мне.
— Здравствуйте, дорогой товарищ, — говорит он, подходя. — Удовлетворяет вас наш ассортимент?