Русская история. 800 редчайших иллюстраций [без иллюстраций] - Василий Ключевский

Я уже говорил, как разлагались стянутые круговой порукой старые волостные общества с появлением среди них привилегированных частных имений, вотчин и поместий, образовавших в их составе особые общества, новые юридические лица. В 1592 г. все крестьяне поместья Астафья Орловского в Вологодском уезде заняли у другого дворянина «в мирской расход на все поместье» 4 рубля (более 200 рублей на наши деньги) и совершили заем без вского участия своего помещика. Но в круговой крестьянской поруке по уплате податей землевладелец должен был принять участие: облагая своих крестьян работой и оброком по усмотрению, нередко обладая правом суда и полицейского надзора над ними, даже правом льготить их от государского тягла, он неизбежно становился ответственным посредником в их делах о казенных платежах и повинностях, даже когда волость сохраняла свою тягловую цельность, и все волостные крестьяне без различия землевладельцев «тягло государское всякое тянули с волостью вместе, по волостной равности», т. е. по уравнительной разверстке.

В этом обособлении вотчин и поместий — начало и причина ответственности землевладельцев за казенные платежи своих крестьян, которая потом стала одною из составных норм крепостного права. Уже в XVI в. землевладельцу приходилось иногда самому платить подати за своих крестьян. В 1560 г. власти Михалицкого монастыря жаловались царю, что их крестьяне терпят многие обиды от соседних помещиков и вотчинников и они, власти, принуждены постоянно давать своим разоряемым крестьянам льготы в монастырских повинностях, «да и тягли многие (казенные налоги) во много лет, измогаясь и займуя, за тех своих крестьян платили сами собою».

Собственный интерес побуждал благоразумного землевладельца становиться хозяйственным попечителем своих крестьян раньше, чем закон дал ему право быть их обладателем. Этим и объясняется положение старожильцев на владельческих землях. Землевладелец не стал бы слишком щедро льготить крестьянина и даже платить за него подати, если б видел в нем кратковременного сидельца, которого ближайший Юрьев день осенний может унести с его участка. Его заботой было усадить крестьянина возможно прочнее, сделать старожильцем. Естественные побуждения клонили к тому и самого крестьянина. Обстроившись и обжившись на своем месте, домовитый хлебопашец не мог иметь охоты без нужды бросать свой участок, в который вложил много своего труда, в усадьбе которого нередко родился.

Некоторые признаки указывают на присутствие значительного класса старожильцев и на владельческих землях до половины XVI в. Потом, с завоеванием Поволжья, крестьянство было взбудоражено переселенческим движением с центрального суглинка на южный чернозем. Уход младших членов семьи, людей неписьменных, на новые места обессиливал старый крестьянский двор и вынуждал его сокращать запашку. На владельческих землях множество крестьянских дворов, значившихся жилыми по описям первой половины века, в конце его являются пустыми: хлебопашца, которому наскучила работа над неподатливым лесным, хотя и отческим суглинком, манила степная черноземная новь с новыми ссудами и льготами. Навстречу опасности остаться без «живущего», с одними «пустошами, что были деревни», центральные землевладельцы шли с усиленными ссудами, льготами и неустойками; и ссуда, и неустойка за уход и за неисполнение обязательств к концу XVI в. постепенно увеличиваются: первая с полтины поднимается до 5 рублей (225 рублей), вторая — с 1 рубля до 5 и 10 рублей.

На отдельных примерах можно видеть, как трудно было рассчитаться крестьянину, засидевшемуся у землевладельца до старожительства, т. е. просидевшему более 10 лет. Возьмем наиболее легкие условия расчета. Крестьянин порядился на участок и взял 3 рубля ссуды без льготы, что бывало не часто. Прожив 11 лет и став старожильцем, он при уходе должен был возвратить ссуду и уплатить за свой двор пожилое, в лесных местах по 14 копеек за год (в полевых местах, где было далеко до «хоромного», строевого леса, — вдвое), и пошлин 6 копеек. Все эти платежи во второй половине XVI в. составили бы на наши деньги сумму больше 200 рублей. Меньше этого пришлось бы платить редкому старожильцу. Приведу пример краткосрочного сиденья. В 1585 г. два казенных или дворцовых крестьянина сели на пустую монастырскую деревню с обязательством в три льготные года поставить двор и хоромы, обстроиться, распахать и унавозить запустевшую пашню, и за это получили 5 рублей ссуды. Если бы они отсидели льготные годы, не исполнив обязательств, и захотели бы уйти, они должны были бы заплатить пожилое за три года, ссуду и 10 рублей неустойки, как уговорились с монастырем: все это на наши деньги составило бы сумму около 700 рублей. Едва ли бы они оказались в состоянии уплатить такой долг. Как свободные люди, они могли уйти и без расплаты; но тогда монастырь вчинил бы против них иск о взыскании, суд присудил бы их к уплате и по их несостоятельности выдал бы их монастырю «до искупа», т. е. превратил бы их на много лет в срочных холопов кредитора, зарабатывающих свой долг. Так ссуда создавала отношения, в которых владельческому крестьянину приходилось выбирать между бессрочно-обязанным крестьянством и срочным холопством. Это было не полицейское прикрепление к земле, какое установила круговая порука для государевых черных крестьян, а хозяйственная долговая зависимость от лица, от землевладельца-кредитора по общему гражданскому праву. Эту разницу надобно особенно принять во внимание, чтобы избежать недоразумений.

Свозы и побеги. Итак, крестьянское право выхода к концу XVI в. замирало само собой, без всякой законодательной его отмены. Им продолжали пользоваться лишь немногие крестьяне, поселение которых не соединялось ни с какими затратами для землевладельцев и которым потому легко было рассчитаться с ними, заплатив только пожилое. Для остальных крестьян вольных переход выродился в три формы: побег, своз и сдачу — заместительство уходившего другим жильцом. В поземельных описях XVI в. первые две из этих форм обозначаются выражениями: «выбежал», «сшел» или «сбег безвестно», «скитается», «вывезен» тем-то или туда-то. Между этими формами была разница качественная и количественная. Побег возвращал задолжавшему крестьянину свободу, но был незаконен; своз допускался законом, но не возвращал крестьянину свободы; сдача возвращала свободу и допускалась законом, но была затруднительна сама по себе и возможна лишь в редких случаях. На дворцовых землях великого князя Симеона Бекбулатовича в Тверском уезде по книге 1580 г. из 306 случаев крестьянского перехода не отмечено ни одного заместительства. Случаи нормального перехода без сторонней помощи и нарушения закона довольно редки: их — 17%. Чаще случались побеги не в срок и без отказа, без установленной явки, без уплаты пожилого, вообще без расплаты с землевладельцем: их — 21%.

Господствующей формой перехода был своз: на землях Бекбулатовича таких случаев отмечено 61% с лишком. Это понятно. Крестьянин редко мог расплатиться с землевладельцем; обыкновенно его выручал другой землевладелец, который вносил за него пожилое и ссуду и вывозил его на свою землю. Такой крестьянин, меняя участок, не менял своего юридического положения, а лишь переходил от одного кредитора к другому. Свозы крестьян чрезвычайно усилились в продолжение XVI в. В этой операции принимали участие землевладельцы всех разрядов, и монастыри, и бояре, и мелкие вотчинники, и помещики; даже черные и дворцовые волости свозили крестьян у светских землевладельцев, притом «насильством», против воли господ, нуждаясь в тяглецах на пустые участки.

Благодаря этой погоне за крестьянами в XVI в. возникла ожесточенная борьба землевладельцев за крестьянские руки. Время около 26 ноября, Юрьева дня осеннего, было порой, когда в селах и деревнях разыгрывались сцены насилия и беспорядков. Приказчик богатого светского землевладельца, слуга или посельский богатого монастыря ехал в села черных крестьян или мелких помещиков и «отказывал» крестьян, подговорив их к переселению, платил за них ссуду и пожилое и свозил на землю своего господина. Крестьянские общества и мелкие землевладельцы, лишаясь тяглецов и рабочих рук, старались силой удержать их, ковали свозимых крестьян в железа, насчитывали на них лишние платежи и грабили их пожитки, а не то собирали своих людей и встречали самих отказчиков с каким могли оружием в руках. Жалобы мелких помещиков и государственных крестьян ярко рисуют эти юрьевские столкновения.

Меры против них. Обе формы, в какие выродилось крестьянское право перехода, а не самое это право, московское правительство с конца XVI в. старалось стеснить или даже уничтожить. И побеги, и свозы, не улучшая положения крестьян, сопровождались важными неудобствами для государства и государственного хозяйства, а особенно для сельских обществ с круговой порукой и для обязанных службой мелких землевладельцев. Крестьянский выход превратился в одностороннюю привилегию или в игру крупных землевладельцев, не поддерживавшую свободу крестьян, но сильно вредившую интересам государства. Сельские общества казенных крестьян, теряя своих тяглецов, становились неисправными податными плательщиками; мелкие служилые землевладельцы, лишаясь рабочих рук, переставали быть исправными ратниками. Наконец, крестьянские свозы и побеги косвенно содействовали переходу тяглых крестьян в класс холопов.