Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Уже много месяцев я слаба, кожа высохла словно пергамент, а кости стали хрупкими. Я закуталась в меха, словно одна из диких северянок, чтобы отогнать продирающий холод. Иссушённые волосы посерели, перед глазами всё плывёт, а суставы ломит. Вот почему я не внизу. Вот почему я не убиваю. Но уже через несколько часов взойдут луны, и я омоюсь в Котле Крови. Я вновь стану сильной и отомщу всем, кто встанет на моём пути.

Я вглядываюсь в гадательное зеркало, пытаясь не смотреть на таящееся за образами резни уродливое отражение. Всё на нём плывёт, следуя моим мыслям и ища одного эльфа. Ища моего чемпиона.

— Мой чемпион…

Слова прошелестели тихим ветерком, но вспыхнули в разуме Туллариса Несущего Ужас с мощью урагана. Он взмахнул Первым Драйхом, рассекая татуированную грудь дикого северянина, и прошептал молитву обратившемуся к нему божеству. Слова Кхаина свидетельствовали, что бог доволен сегодняшним кровопролитием, как был доволен им во все дни прошлых недель. Многие души отправились в объятия бога убийств с тех пор, как Кровавая Орда обрушилась на Хар Ганет.

Тулларис обернулся, вонзив свой драйх в глотку носящего тяжёлую броню человека, а затем вырвал его в фонтане крови. На место павшего демонопоклонника встали два козлоголовых зверолюда, заросших странным мехом и сжимающих примитивные секиры. Один из них прыгнул на Герольда Кхаина, высоко подняв оружие над головой. Быстрым ответным ударом Тулларис разрубил деревянную рукоять секиры и рассёк запястья зверолюда. Тварь рухнула, блея от муки, а его спутник ударил сзади, метя в шею палача.

Тулларис пригнулся, уходя от неуклюжего взмаха, и ударил в ответ, но существо увернулось, двигаясь быстрее, чем палач ожидал бы от такого громилы.

— Впечатляюще для дикого зверя, — прошептал Тулларис, ударив бронированным локтём и сломав трахею порченной Хаосом твари. Существо выронило топор, вцепившись в изувеченную шею. Палач медленно обернулся, вонзив клинок драйха в покрасневшую от крови землю, и достал из сумки на поясе кинжал. Тулларис высек руну Кхаина на груди кашляющего и задыхающегося зверя медленными и выверенными ударами. Тварь смотрела на него, а он гадал, как же могут такие едва разумные порождения Хаоса быть угрозой в землях людей. Воистину слабость низших рас не знает границ.

— Ты гадаешь, почему я делаю это, зверь, — говорил Тулларис. Он знал, что тварь не поймёт, но порядок есть порядок. — Если бы ты был эльфом, то я бы воспользовался Первым Драйхом. Но ты недостоин этого клинка, благословенного самим Кхаином, основавшим мой орден.

Сделав последний удар, палач смотрел, как кровь зверолюда течёт по очертаниям священного знака. Он вытер кинжал о грязный мех твари, убрал его обратно и склонился к задыхающейся жертве.

— Да, мразь, ты недостойна этого, но мне приятно лишить твоих тёмных владык твоей души, если её можно назвать так. Этот символ указывает, что ты принадлежишь Кхаину, и после смерти достанешься ему, а не иной гонящей тебя силе. Осознай, какая тебе дарована честь, и как мало ты её заслуживаешь.

Зверолюд отчаянно хватался когтями за нагрудник Туллариса. Пускай. Тварь ничего не могла ему сделать. Наконец, свет в глазах дикаря погас.

— Владыка Кхаина, — прошептал палач, — я посылаю тебе это скромное подношение, первое из многих, в твою ночь, в Ночь Смерти. Пусть оно скрепит договор между нами. Даруй мне силы. Позволь мне совершить убийства в эту ночь во имя твое и во славу твою.

Конечно же, Тулларис в гуще битвы. Я бы гордилась им, если бы такая чувственная привязанность не была слабостью. Я ближе к нему, чем к любому другому живому существу, но не чувствую к нему ничего. Он полезен, он оружие, вот и всё. Однако… в такие времена, когда я уязвимее всего, могу признаться себе, что нуждаюсь в нём. Он — единственный из всех друкайи, которому я доверяю достаточно, чтобы позволить защищать меня. Я знаю, что он верен Кхаину. Он слышит голос нашего господина и исполняет его волю — хотела бы я сказать то же самое о себе. Я сражаюсь ради себя. Мои деяния прославляют Кроваворукого, поскольку убийства священны для него, но я делаю это потому, что наслаждаюсь ими. Рассекать плоть, слышать страдание в голосе, видеть, как жизнь покидает смертную оболочку — вот что даёт мне радость. Смерть — моя жизнь, как и у Туллариса.

Палач встал, вырвал из земли драйх и огляделся, ища новую жертву. Вокруг него на улицах бесчинствовали дикари и зверолюди, с которыми в свете пожаров сражалась горстка друкайи.

Начавшаяся полномасштабная битва быстро распалась на бесчисленные схватки с бандами мародёров и недолюдей, таившихся среди горящих домов. В последовавшие недели ведьмы из культа Кхаина проявляли себя вновь и вновь, в небольших боях самодостаточность и неистовая кровожадность этих дев-воительниц была идеальным подспорьем. И хотя палачи самого Туллариса были столь же сведущими в искусстве убийств, им было гораздо сложнее сражаться подобными методами. Если кому из друкайи и было спокойно с другими эльфами за спиной, то палачам. За годы, века и тысячелетия Тулларис сделал из них настоящую боевую единицу, обучив биться в сомкнутых рядах и полагаться на смертоносное мастерство не только себя, но и своих товарищей. Им не сразу удалось привыкнуть, перейти к требовавшейся в нынешнем положении партизанской войне.

Впрочем, сам Герольд был исключением. Он всегда был один и никогда не собирался никому доверять — этого не позволяло его возвышенное положение в культе. Он даже никогда по-настоящему не доверял ей. Хеллеброн. Тулларис служил ей всю жизнь, сколько себя помнил, с самой первой Ночи Смерти, когда с ним заговорил Кхаин и когда он совершил первое убийство. Хеллеброн была его жизнью, его госпожой, его любовницей, его королевой. Палача злило, что теперь, когда она была нужнее всего, когда их город горел и был осаждён врагами, Хеллеброн не была на улицах и не проливала кровь во имя Кхаина. Он посмотрел на вершину башни — высочайшего здания в городе, видного всем и отовсюду знака, что каждый эльф в Хар Ганефе был у неё на виду и в её руках. Тулларис гадал, наблюдала ли Хеллеброн за ним, наслаждалась ли славой, которую он приносил культу и их богу.

Мой чемпион вечно молод и силён. Одно это говорит о его связи с нашим владыкой, как будто кому-то нужны доказательства. Мощь Кхаина струится в его венах. Я знаю. Я вкусила её. Когда я окунаюсь в котёл крови и наполняюсь силой, то мы становимся грозной парой. Ничто не может устоять перед нами. Я наслаждаюсь резнёй, которую мы вершим. Но когда я становлюсь такой, как сейчас, то вижу в его глазах что-то, чего не понимаю. После долгих раздумий мне кажется, что это жалость. Для меня это чужая эмоция, но я знаю, что он испытывает её. Это слабость, ведь я могла бы использовать его жалость, если бы захотела. Поэтому я отказываюсь чувствовать к нему хоть что-то.