Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

— Децим прав, — решительно сказал Кассий.

Требоний вздохнул.

— Идите по домам. Все. Мы соберемся здесь вновь через рыночный интервал. В надежде, Кассий, что ты приведешь с собой Брута. Сосредоточься на этом, а не на кровопролитии, в результате которого никто из нас не удержится на курульных постах, а Рим будет ввергнут в хаос.

Поскольку ключ был у Требония, он дождался, пока все уйдут — кто группами, кто поодиночке. Задул все лампы, последнюю взял в руку. План обречен, думал он, ничего не получится. Они сидят, прислушиваясь, вскакивая при малейшем шуме, не предлагают ничего дельного, что стоило бы послушать. Овцы. Бе-е-е, бе-е-е, бе-е-е. Даже такие, как Кимбр, Аквила, Гальба, Базил. Овцы. Как могут двадцать две овцы убить льва?

На следующее утро Кассий пошел в дом Брута, который был рядом, за углом. Он сразу прошел в кабинет, запер дверь и встал, глядя на недоумевающего Брута.

— Сядь, шурин, — сказал он.

Брут сел.

— В чем дело, Гай? У тебя такой странный вид.

— Вполне понятно, если учесть, в каком положении находится Рим! Брут, когда ты поймешь, что Цезарь уже и вправду является царем Рима?

Округлые плечи опустились. Брут посмотрел на руки и вздохнул.

— Конечно, я думал об этом. Он прав, когда говорит, что «рекс» — это лишь слово.

— И как ты собираешься поступить?

— Поступить?

— Да, поступить. Брут, во имя твоих блистательных предков, проснись! — крикнул Кассий. — Ведь не зря же именно в этот момент в Риме находится человек, потомок и первого Брута, и Сервилия Ахалы! Почему ты упорно не хочешь осознавать, в чем твой долг?

Черные глаза округлились.

— Долг?

— Долг, долг, долг! Твой долг — убить Цезаря.

Брут широко открыл рот, лицо превратилось в маску ужаса.

— Мой долг — убить Цезаря? Цезаря?!

— Неужели ты только и можешь, что превращать услышанное в вопросы? Если Цезарь не умрет, Рим никогда не станет снова Республикой. Он уже царь, он уже установил монархию! Если оставить его в живых, он назначит наследника, к которому перейдет диктаторство. Но в Риме есть еще честные люди, жаждущие убить Цезаря Рекса. Включая меня.

— Кассий, нет!

— Кассий, да! Децим, еще один Брут. Гай Требоний. Кимбр. Стай Мурк. Гальба. Понтий Аквила. Двадцать два человека, Брут! Нам нужен ты, двадцать третий!

— Юпитер, Юпитер! Я не могу, Кассий! Я не могу!

— Конечно можешь! — крикнул Кассий.

В дверь, выходящую на колоннаду, вошла Порция. Лицо и глаза ее сияли.

— Кассий, это единственное, что надо сделать! И Брут будет с вами!

Оба во все глаза смотрели на нее: Брут — в смятении, Кассий — с недобрым чувством. Почему он не подумал о колоннаде?

— Порция, поклянись телом своего отца, что никому не скажешь ни слова! — воскликнул он.

— С удовольствием поклянусь! Я не дура, Кассий, я знаю, как это опасно. Но решение очень правильное! Убить царя и вернуть Республику, которую так любил Катон! И кто лучше сделает это, чем мой Брут? — Она заходила по комнате, дрожа от радости. — Да, правильно! О, только подумать, что я смогу помочь отомстить за отца и вернуть нашу Республику!

Брут наконец обрел дар речи.

— Порция, ты же знаешь, что Катон не одобрил бы этого! Никогда не одобрил бы! Убийство? Разве Катон простил бы убийство? Это неправильно! Это противоречит всему, чем он жил! Да, он всю жизнь боролся с Цезарем, но никогда и не помышлял об убийстве! Это… это унизило бы его, очернило бы память о нем и разрушило образ героя!

— Ты не прав, не прав, не прав! — пронзительно закричала она, нависая над ним, как ангел-воитель со сверкающими глазами. — Ты боишься, Брут? Разумеется, мой отец одобрил бы этот шаг! Когда он был жив, Цезарь лишь угрожал республиканским устоям. Он был насильником нашей свободы, но не ее палачом! А теперь он палач! И теперь Катон думал бы так же, как я, как Кассий и как все честные свободолюбивые люди!

Брут зажал уши ладонями и выбежал из кабинета.

— Не беспокойся, я заставлю его, — сказала Порция Кассию. — Он исполнит свой долг.

Она сжала губы, нахмурилась.

— Я точно знаю, как поступлю. Брут — мыслитель. Его нужно убеждать, убеждать, не давая времени поразмыслить. Надо устроить все так, чтобы он больше боялся не сделать этого, чем сделать. Ха! — победно воскликнула она и вышла, оставив Кассия стоять в восхищении.

— Копия Катона, — прошептал он.

— Что, в конце концов, происходит? — спросила Сервилия на следующий день. — Посмотрите на это! Позор!

На деревянном бюсте архаично бородатого первого Брута темнела надпись: «БРУТ, ПОЧЕМУ ТЫ ЗАБЫЛ МЕНЯ? Я ПРОГНАЛ ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ РИМА!»

С пером в руке Брут вышел из кабинета, готовый в сотый раз утихомирить жену и мать. Жены не было, а мать разорялась по неизвестной причине. О Юпитер!

— Краска! Краска! — гневно кричала Сервилия. — Понадобится ведро скипидара, чтобы удалить ее, но с ней сойдет и основное покрытие! Кто это сделал? И что значит «Почему ты забыл меня?» Дит! Дит! — крикнула она, уходя.

Но это было только начало. Когда Брут, окруженный толпой клиентов, пошел на Форум к трибуналу городских преторов, он снова увидел надпись, теперь на здании: «БРУТ, ПОЧЕМУ ТЫ СПИШЬ? БРУТ, ПОЧЕМУ ТЫ ПОДВОДИШЬ РИМ? БРУТ, ГДЕ ТВОЯ ЧЕСТЬ? БРУТ, ПРОСНИСЬ!»

На статуе первого Брута, стоявшей рядом со статуями царей Рима, тоже возникла надпись: «БРУТ, ПОЧЕМУ ТЫ ЗАБЫЛ МЕНЯ? Я ВЫГНАЛ ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ РИМА!» А на статуе Сервилия Ахалы, стоявшей рядом, было начертано: «БРУТ, РАЗВЕ ТЫ НЕ ПОМНИШЬ МЕНЯ? Я УБИЛ МЕЛИЯ, КОГДА ОН ЗАХОТЕЛ СТАТЬ ЦАРЕМ!»

На рынке закончился скипидар. Брут вынужден был послать слуг искать по всему Риму едкую жидкость с резким запахом, цена на которую вдруг подскочила.

Он был в ужасе, в основном потому, что Цезарь, от глаз которого ничто не ускользало, заметит эти надписи и начнет выяснять, какую они преследуют цель. Что не было тайной для Брута. Он твердо знал: таким способом его принуждают убить пожизненного диктатора Рима.

И на рассвете нового дня, когда Эпафродит впускал в дом клиентов, надписи опять появились. Не только на испорченном скипидаром бюсте первого Брута, но и на собственном бюсте Брута: «СВЕРГНИ ЕГО, БРУТ!» А бюст Сервилия Ахалы гласил: «Я УБИЛ МЕЛИЯ! НЕУЖЕЛИ Я ЕДИНСТВЕННЫЙ ПАТРИОТ В ЭТОМ ДОМЕ?» Аккуратными печатными буквами через всю мозаичную панель стены атрия шло: «И ТЫ СМЕЕШЬ НАЗЫВАТЬ СЕБЯ БРУТОМ? ПОКА ТЫ НЕ НАНЕСЕШЬ УДАР, ЭТО БЛИСТАТЕЛЬНОЕ, БЕССМЕРТНОЕ ИМЯ НЕ ПРО ТЕБЯ!»

Сервилия визгливо кричала, топала ногами, Порция дико хохотала, клиенты в недоумении толклись в атрии, а бедный Брут чувствовал себя одним из тех несчастных, которых лемуры, сбежавшие из подземного мира, пытаются свести с ума.

Порция постоянно изводила его. Вместо того чтобы ночами блаженствовать, лаская желанное женское тело, он тоскливо лежал рядом с сердитой мегерой, твердившей без умолку одно и то же.

— Нет, я отказываюсь! — повторял он снова и снова. — Я не хочу убивать!

Наконец она буквально затащила его в свою гостиную, бросила в кресло и выхватила небольшой нож. Думая, что она хочет опробовать орудие на нем, Брут отпрянул, но Порция подняла платье и всадила нож в свое белое полное бедро.

— Видишь? Видишь? Ты можешь бояться нанести удар, Брут, а вот я не боюсь! — выкрикнула она.

Из раны брызнула кровь.

— Хорошо, хорошо, хорошо! — ахнул он, мертвенно-бледный. — Хорошо, Порция, ты победила! Я сделаю это! Я ударю его!

Порция потеряла сознание.

Вот так и случилось, что клуб «Убей Цезаря» заполучил себе в лидеры Марка Юлия Брута Сервилия Цепиона. Он не смел больше отказываться и был в ужасе оттого, что кампания Порции разворошила весь Рим.

— Я не слепая и не глухая, Брут, — сказала ему Сервилия, после того как от Порции ушел хирург. — И я не глупа. Все это направлено против Цезаря, да? Кто-то планирует его убийство, но хочет при этом прикрыться тобой, твоим именем? А теперь я настаиваю, чтобы меня посвятили в подробности. Говори, Брут, или я тебя пришибу.

— Я не знаю ни о каком заговоре, мама, — выдавил из себя Брут и даже сумел взглянуть ей в глаза. — Кто-то пытается испортить мою репутацию, дискредитировать меня в глазах Цезаря. Кто-то злобный и сумасшедший. Подозреваю, что это Матиний.

— Матиний? — удивилась она. — Твой собственный управляющий?

— Он присваивал деньги. Я уволил его несколько дней назад. Но забыл сказать Эпафродиту, чтобы его не пускали в дом. — Он робко улыбнулся. — Все вышло так неожиданно.

— Понимаю. Продолжай.

— Теперь, когда Эпафродиту все сказано, мама, я думаю, никаких надписей больше не будет, вот увидишь, — продолжал Брут, обретая уверенность.

Матиний действительно присваивал деньги, и Брут действительно уволил его, что оборачивалось большой удачей. Забрезжил шанс выкрутиться.