Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

Матиний действительно присваивал деньги, и Брут действительно уволил его, что оборачивалось большой удачей. Забрезжил шанс выкрутиться.

— Мало того, я сегодня утром увижу Цезаря и объясню ему все. Я нанял бывших гладиаторов, чтобы те день и ночь охраняли статуи и мой трибунал. Кампании Матиния, направленной на то, чтобы поссорить меня с Цезарем, будет положен конец.

— В этом есть смысл, — медленно проговорила Сервилия.

— И нечего искать его в чем-то другом, — нервно хихикнул он. — Ты действительно вообразила, что я способен убить Цезаря?

Она расхохоталась, запрокинув голову.

— Убить? Такая мышь, как ты? Кролик? Червь? Бесхребетное существо? Ничтожество, подкаблучник? Я могу допустить, что она может убить, но ты? Легче поверить в то, что свиньи летают.

— Вот именно, мама.

— Не стой, не гляди на меня как полоумный! Иди к Цезарю, прежде чем он обвинит тебя в намерении его убить.

Брут сделал то, что ему велели, как делал всегда. В конце концов, разве это не лучший выход из всех положений?

— Вот что произошло, Цезарь, — сказал он пожизненному диктатору в Общественном доме, в его кабинете. — Прошу прощения за причиненное тебе беспокойство.

— Это заинтриговало меня, Брут, но никак не обеспокоило. Почему мысль о смерти должна волновать человека? Осталось так мало, чего бы я не сделал или не достиг в своей жизни, хотя мне хотелось бы прожить еще достаточно, чтобы завоевать Парфянское царство. — Светло-голубые глаза постоянно слезились. Объем необходимых дел в эти дни был слишком велик даже для Цезаря. — Если оно не будет завоевано, наш западный мир рано или поздно пожалеет об этом. Признаюсь, мне не жаль будет покинуть Рим. — Улыбка озарила глаза. — Неправильные слова в устах человека, который мечтает стать царем, а? О, Брут, да кто же, находясь в здравом уме, захочет править вздорными, капризными, колючими римлянами? Только не я!

Брут сморгнул внезапно выступившие слезы, опустил ресницы.

— Хорошо сказано, Цезарь. Я тоже не хотел бы быть царем. Беда в том, что надписи породили слухи, будто существует заговор с целью убить тебя. Пожалуйста, призови опять своих ликторов.

— Не думаю, что это хорошая мысль, — весело сказал Цезарь, провожая посетителя. — Если я так поступлю, народ решит, что я испугался, а я не могу этого допустить. В этой истории хуже всего то, что слухи дошли до Кальпурнии и она теперь боится. И Клеопатра тоже. — Он засмеялся. — Женщины! Позволь им, и под их руководством мужчина сделается нежнее фиалки.

— Это уж точно, — согласился Брут и вернулся в свой дом, где его ждала Порция.

— Это правда, что сказала Сервилия? — свирепо спросила она.

— Не знаю, что там она тебе сказала.

— Что ты был у Цезаря.

— После потока надписей в стольких публичных местах, Порция, мне ничего другого не оставалось, — жестко ответил Брут. — Не надо гневаться: Фортуна на твоей стороне. Я обвинил во всем Матиния. Если такое объяснение удовлетворило мою хитроумную мать, оно не могло не удовлетворить и Цезаря. — Он взял руки Порции в свои и сжал их. — Моя дорогая девочка, учись быть осторожной! Если не станешь сдерживаться, успеха нам не видать! Истеричные выходки и нанесение себе увечий должны прекратиться, слышишь? Если я действительно тебе дорог, тогда защищай меня, а не изобличай! Посетив Цезаря, я теперь должен увидеть Кассия, который, наверное, так же обеспокоен, как я. Не говоря уже обо всех других, принимающих в этом участие. Из-за тебя то, что было секретом, обсуждается на каждом углу.

— Я должна была заставить тебя решиться, — объяснила она.

— Понятно, и ты в этом преуспела. Но ты поддаешься порывам, совсем забыв, что здесь живет моя мать. Она несколько лет была любовницей Цезаря и все еще без ума от него. — Лицо его исказилось. — Пожалуйста, поверь мне, любимая, что я лично Цезаря не люблю. Все мои боли — из-за него. Но я не Кассий. Если бы я был Кассием, то убить мне было бы легче, чем взять перо. А ты упорствуешь, ты не хочешь понять, что я не Кассий. Говорить об убийстве и совершить его — это две разные вещи. За всю свою жизнь я не убил ни одно существо крупнее паука. Но убить Цезаря? — Он содрогнулся. — Это словно добровольно ступить на огненные поля. С одной стороны, это необходимо, я понимаю, но с другой, о Порция, я не могу убедить себя, что его смерть пойдет Риму на пользу. Или вернет Республику. Моя интуиция говорит, что его смерть все ухудшит. Потому что убить его — значит вмешаться в волю богов. Все убийства вмешиваются в их волю.

Она услышала только то, что ей позволил услышать ее неуправляемый нрав. Потупилась, нахмурила лоб.

— Дорогой Брут, я понимаю справедливость твоих упреков. Я слишком порывиста, поддаюсь настроению. Я обещаю, что буду хорошо себя вести. Но убить его — это самый правильный поступок в истории Рима!

Февраль закончился. В мартовские календы Цезарь собрал сенат с намерением сделать его последним перед тем, как в иды он снимет с себя полномочия консула. Переброска легионов через Адриатику продолжалась, причем быстрыми темпами. На македонском побережье они дислоцировались между Диррахием и Аполлонией. Личный штат Цезаря базировался в Аполлонии, находившейся на южном конце ответвления Эгнациевой дороги, северное ответвление которой упиралось в Диррахий, а сама дорога шла на восток — к Фракии и Геллеспонту. Восьмисотмильный марш по ней планировалось проделать за месяц.

На этом собрании Цезарь обрисовал в общих чертах предполагаемую кампанию Публия Ватиния и Марка Антония против царя Дакии Буребисты, необходимую для основания римских колоний по берегам Эвксинского моря. Как только год закончится, продолжал он, Публий Долабелла поедет в Сирию губернатором и будет снабжать войска Цезаря провиантом и фуражом. Палата, довольно немногочисленная, вежливо слушала все, что ей было давно известно.

— В иды сенат соберется за пределами померия, поскольку будем обсуждать мою войну. В курии Помпея, а не в храме Беллоны. Беллона слишком мала. На собрании я укажу провинции для преторов этого года.

В тот же вечер клуб «Убей Цезаря» собрался в храме Цереры. Когда вошел Кассий с Марком Брутом, собравшиеся смотрели на них, не веря глазам. Не верил своим глазам и Гай Требоний.

— Мы пропали! — воскликнул Публий Каска. Как и все остальные, он дрожал от страха, ибо слух о заговоре с целью убить Цезаря разрастался. — Брут, ты выдал нас Цезарю, когда ходил к нему?

— Ты выдал? — строго повторил его брат, Гай Каска.

— Мы говорили с ним о недостойном поведении моего подручного, — холодно уронил Брут, направляясь за Кассием к скамье, стоящей под фреской с Плутоном. Он уже перестал бояться, он примирился с тем, что случится, хотя лица присутствующих не вызывали в нем большой радости. Луций Минуций Базил! Неужели столь благородное предприятие должны поддерживать такие подонки, претендующие на прямое родство с Минуцием Цинциннатом и пытающие своих рабов! А Петроний вообще насекомое, чей отец поставлял невольников для рудников и каменоломен! Цезенний Лентон, еще одна радость! Уже убил великого человека и хочет еще! И Аквила, любовник матери, моложе самого Брута! Да, замечательная компашка!

— Порядок, порядок! — резко потребовал Требоний. Он тоже чувствовал напряжение. — Марк Брут, добро пожаловать к нам.

Он прошел в центр святилища, встал у цоколя Цереры и посмотрел на присутствующих. На их лица, окрашенные в красный цвет светом ламп, гротескно затененные, зловещие, незнакомые.

— Сегодня мы должны принять решение. Осталось четырнадцать дней до мартовских ид. Хотя Цезарь и говорит, что после них он задержится в Риме еще на три дня, рассчитывать на это не стоит. Из Брундизия может прийти спешное сообщение, он ринется туда и оставит нас с носом. В то время как до ид он обязан быть в Риме.

Он прошелся по целле. Заурядный человек, ничем не приметный, среднего телосложения, среднего роста, серой наружности. И все же в его решительности и незаурядности не сомневался никто. Если короткое консульство Требония прошло скучно, это лишь потому, что Цезарь не поручил ему никаких стоящих дел. Назначенный, но еще не вступивший в должность губернатор провинции Азия умел и воевать, и разбираться в финансах. Исключительно римский интеллект, прагматизм, интуиция в выборе выгодного для действий момента, сверхчутье на опасность и превосходные организаторские способности — все это успокаивало, располагало к себе. Члены клуба приободрились и стали слушать его, чувствуя себя увереннее, чем прежде.

— Для Марка Брута я кратко повторю, что мы тут решили. Тот факт, что Цезарь отпустил ликторов, чрезвычайно важен для нас, но все равно он ходит по городу в окружении сотни клиентов. Остается одно удобное место — длинная аллея между дворцом Клеопатры и Аврелиевой дорогой, потому что он никого не берет с собой, когда идет к ней, кроме двух-трех секретарей. Теперь, когда жителей за рекой поубавилось, там практически никого нельзя встретить. Это дает нам возможность устроить ему ловушку. Дата еще не определена.