Красавица и босс мафии - Лола Беллучи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он также является лицом моих самых мрачных снов, тех, где я купаюсь в крови, и мне это нравится.
Его голубые глаза ищут мои, и я тут же сдаюсь. Его руки поднимаются, в одну секунду оставляя оружие, а в другую поддерживая меня, не давая моим коленям вернуться на землю.
Каждая из слезинок, которые я копила для него последние несколько дней, и каждая, которую я не выплакала, с болью и облегчением вырывается из моего горла, превращая меня в кровавое, рыдающее месиво.
Все мое тело сотрясается от силы эмоций, и я передаю каждую из них Дону, потому что он всегда был намного лучше меня в их понимании, в их организации, в том, чтобы сказать мне, что с ними делать.
Вот только в этот раз я не смогла бы сделать ничего из этого.
Понимая это, Витторио ничего не говорит, с его губ не слетает ни приказов, ни слов утешения. Он позволяет мне плакать и просто обнимает меня. Его тело обнимает меня, даря облегчение и комфорт, его присутствие — это все, что я чувствую, и даже больше. Он делает шаг назад только тогда, когда мои рыдания переходят в бессвязные всхлипывания.
— Ты пришел. — Мне удается сказать это тихо, и я чувствую, как его большой палец гладит мое горло, ища метку, которой там нет, прежде чем его рука достигает моего лица, смятенного эмоциями. И все же рука Витторио дотягивается именно до того места, куда сегодня больно ударил Коппелине. — Ты пришел, — повторяю я шепотом, все еще не веря в это.
— Кто сделал это с тобой, малышка? — Спрашивает он, отводя взгляд от моего лица. — Скажи мне имя трупа, и я сотру его существование с лица земли, как уже сделал это с их жизнью. — Мне не должно нравиться это обещание, но оно расцветает во мне, как сияющий цветок, выделяя кислород в моем сердце и заставляя меня облегченно вздохнуть.
— Массимо, — бормочу я, и Витторио кивает. Я продолжаю смотреть на него, не в силах поверить, что он действительно здесь, что все закончилось, что я пробудилась от кошмара, в который погрузилась последние несколько дней. — Ты пришел. — Я еще теснее прижимаюсь к его телу и вдыхаю запах, который опьяняет меня даже в смеси с бесчисленными другими.
Кровь на его одежде окрашивает мое платье в красный цвет, растекаясь по белой ткани, словно взрыв цвета. Витторио пробегает глазами по всему моему лицу, долго исследуя его. Он анализирует каждую мою черту, как будто знает ее наизусть и проверяет, все ли на месте. Затем из его груди вырывается долгий, медленный выдох.
— Скажи что-нибудь, пожалуйста! — Прошу я, ужасаясь мысли о том, что если он продолжит молчать, его образ, его объятия, его запах могут просто исчезнуть и оставить меня здесь, в одиночестве, чтобы я поняла, что все это было лишь очередной уловкой моего воображения в попытке уберечься от правды, которая, казалось, готова была меня разорвать.
Больше, чем похищение, больше, чем боль, больше, чем Коппелине и все, что он сделал. Все это причиняло боль, все это заставляло меня молить о смерти, но только одно заставляло меня склонить колени: то, что Витторио не пришел.
— Как я мог не прийти, если они вырвали мое сердце из груди, милая? Я не очень хороший человек, Габриэлла, но даже я не могу жить без него. — Слезы снова заливают мои глаза, на этот раз от совершенно другого отчаяния.
— Ты не можешь говорить такие вещи. Ты… ты… — Я заикаюсь, теряя способность говорить, когда рыдания снова прорываются сквозь меня.
— Я не могу? — Спрашивает он, и я качаю головой, отрицая это. Витторио кивает и делает два шага назад. Моя грудь сжимается, но только до тех пор, пока я не понимаю, почему. Мир перестает вращаться, когда он двигается. Весь воздух вокруг нас становится бесполезным, потому что мне больше не нужно дышать, не тогда, когда в замедленной съемке я наблюдаю, как Витторио Катанео, бесстрашный лидер Саграда, преклоняет колени. Дон преклоняет колени. Он преклоняет колени передо мной. — Тогда я поклонюсь, — говорит он и вскоре делает это. Витторио сгибается в глубоком поклоне, и это притягивает мое собственное тело к полу.
Я тоже падаю перед ним на колени. Его руки летят к моему лицу, прежде чем он целует меня. Его вкус электризует мое тело, выбрасывая в кровь вещество, гораздо более мощное, чем адреналин. Я задыхаюсь, но даже когда мне нужно отдышаться, я все равно не могу отстраниться.
— Я люблю тебя, — признаюсь я, клянясь себе больше никогда не упускать возможности признаться ему в своих чувствах. — Я люблю тебя, Витторио, и ничто не причиняет такой боли, как мысль о том, что я никогда не смогу сказать тебе это. — Он прижимает свое лицо к моему, его глубокие выдохи, кажется, облегчают его с каждой секундой.
— О, малышка. — Его губы снова прижимаются к моим, и наш поцелуй возобновляется, медленный, изучающий, восхитительный. — Ты будешь говорить мне это каждый день, всегда, до конца наших дней, и я не собираюсь отказываться, — пробормотал он, прильнув своим ртом к моему, заставив меня улыбнуться.
— Да, — отвечаю я. — Да.
Потому что, конечно, этот момент между мной и Витторио никогда не мог быть обычным.
Он должен был произойти среди обломков церкви, где на каждом метре пространства вокруг нас следы из тел и крови. След, который мой падший ангел проложил только для того, чтобы добраться до меня.
— Выйдешь за меня замуж, Габриэлла? — Неожиданно спрашивает он, и мои глаза расширяются, прежде чем я успеваю моргнуть. — Будешь моей, полностью моей, каждой частичкой себя? — Наши тела так прижаты друг к другу, что я чувствую сердце Витторио так же, как он мое.
Они бьются бешено и в то же время в одном ритме.
— У тебя есть все части меня, все мое сердце и все мои "да" до конца наших дней, — обещаю я, потому что, хотя он и спрашивает, правда в том, что каждая из этих частей меня уже безвозвратно стала его частью
