Николай и Александра - Роберт Масси

15 апреля, когда Бьюкенен и сам стал склонен считать, что не следует предоставлять убежище царю на том основании, будто появление царя в Лондоне может быть использовано русскими экстремистами "как повод для восстановления против нас общественного мнения" и посоветовал прозондировать почву во Франции. Узнав об этом, Берти, английский посол во Франции, направил секретарю по иностранным делам пропитанное ядом ненависти клеветническое письмо. "Не думаю, что бывший император и его супруга будут приняты во Франции с распростертыми объятиями, - писал "доброхот". - Императрица не только "бош" (немка) по рождению, но и симпатизирует "бошам". Она изо всех сил старалась достичь соглашения с Германией. Здесь ее считают преступницей или психопаткой с преступными наклонностями, а к бывшему императору относятся как к преступнику вследствие его слабости и того, что он следовал советам императрицы. Искренне Ваш. Берти".

План вывоза царской семьи откладывался с апреля по июнь. Впоследствии Керенский заявлял, что это объяснялось не сопротивлением английских либералов и лейбористов, а политической обстановкой в самой России. Однако к началу лета обстановка изменилась, появилась возможность скрытно переправить императорскую семью в порт Романов. Временное правительство вновь обратилось к английскому правительству с просьбой предоставить ей убежище.

"Мы поинтересовались у сэра Джорджа Бьюкенена, когда же будет прислан крейсер, чтобы принять на борт низложенного монарха и его семью, - писал впоследствии Керенский. - Одновременно через датского министра Скавениуса из Берлина заверили, что ни одна боевая единица германского военно-морского флота не позволит себе напасть на... судно, на палубе которого будет находиться русский император и его семья. Мы с сэром Джорджем Бьюкененом с нетерпением ждали ответа из Лондона. Не помню, когда именно, в конце июня или в начале июля, ко мне пришел, крайне расстроенный, британский посол... Со слезами на глазах, с трудом сдерживая чувство горечи, сэр Джордж сообщил, что правительство Англии отказалось предоставить гостеприимство бывшему русскому императору. Не помню текст письма буквально... Однако могу сказать, что решение было обусловлено исключительно причинами, связанными с британской внутренней политикой". Очевидно, письмо Берти из Парижа сделало свое подлое дело, поскольку, вспоминает Керенский, в английской ноте было сказано: "Британское правительство не может рекомендовать его величеству оказать гостеприимство людям, чьи симпатии в Германии более чем хорошо известны".

Все замешанные в этом позорном эпизоде впоследствии путались, сваливая вину друг на друга. И Бьюкенен, и Ллойд-Джордж опровергали показания Керенского, утверждая, будто британское правительство вовсе не отказывалось предоставить царю убежище. Намерение не осуществилось по той лишь причине, что, по словам Бьюкенена, Временное правительство "не было хозяином в собственном доме". Дочь посла, Мериэл Бьюкенен, объяснила заявление своего отца его желанием выгородить Ллойд-Джорджа, отказавшего русскому царю и его семье в гостеприимстве. Она хорошо помнила, как 10 апреля курьер принес депешу ее родителю. Помнила и слова, произнесенные ее отцом, и как он изменился в лице, читая документ. Ллойд-Джордж никак не прокомментировал брошенное в его адрес обвинение. Тогда она заявила, что в интервью бывший премьер-министр стал утверждать, будто не помнит о своем отказе царю в убежище, однако, если бы возник этот вопрос, именно так он и рекомендовал бы поступить. Ллойд-Джордж не скрывал своей антипатии к царской России и ее императору. "Русский ковчег не годился для плавания, писал он в своих "Мемуарах". - Этот ковчег был построен из гнилого дерева, и экипаж его был никуда не годен. Капитан судна способен был управлять увеселительной яхтой в тихую погоду, а штурмана выбрала жена капитана, находившаяся в капитанской рубке. Руль захватила беспорядочная толпа советников, избранных из Думы, советов солдатских, матросских и рабочих депутатов". Об императоре Ллойд-Джордж отозвался пренебрежительно: "Существовала корона, но без головы. Дело закончилось трагедией, подробности которой будут приводить в ужас многие поколения. На Англию, однако, нельзя возлагать ответственность за эту трагедию".

Король Георг V вел себя нерешительно. Вначале он был готов прийти на помощь своим родственникам, но 30 марта его личный секретарь телеграфировал министру иностранных дел: "Его величество... сомневается, что в настоящее время разумно ли пригласить в Англию царскую семью не только ввиду опасности путешествия, но и, в не меньшей степени, из соображений целесообразности". 10 апреля английскому монарху стало известно о распространившихся в Англии враждебных к русскому царю настроениях. Георг понял, что если Николай II приедет в Великобританию, то он вынужден будет принять его как родственника, а это может сделать короля крайне непопулярным у себя в стране. По этой причине он порекомендовал Ллойду-Джорджу, в связи с недоброжелательным к этому отношением публики, сообщить Временному правительству, что правительство Англии вынуждено отказать царю в гостеприимстве.

Разумеется, впоследствии, возмущенный убийством царской семьи, король пожелал забыть о своем предательстве. "Революция 1917 года в России и последовавшее за нею зверское убийство царя Николая II и его семьи поколебали в моем отце уверенность в порядочности людей, - вспоминал герцог Виндзорский. - Он был по-настоящему привязан к своему двоюродному брату, Ники... Оба носили одинаковые бороды и в молодости были очень похожи друг на друга... Хорошо помню, что задолго до того, как царя арестовали большевики, отец собственноручно разработал план его спасения на борту английского крейсера, но план этот по какой-то причине сорвался. Во всяком случае, отец очень страдал, что Британия пальцем не пошевелила, чтобы спасти его кузена Ники. "Все эти политиканы, - говаривал он. - Будь это кто-нибудь из их компании, они бы развернулись. Но бедняга был всего лишь императором..."

К известию о революции в России Ленин, живший в Швейцарии, отнесся поначалу скептически. Прошло всего семь недель с того дня, 22 января 1917 года, когда он заявил: "Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции". Даже сообщение об отречении императора и образовании Временного правительства не изменило его взглядов. По его мнению, замена самодержавия буржуазной республикой не имеет ничего общего с пролетарской революцией, это просто замена одной капиталистической системы другой. То обстоятельство, что Милюков и Временное правительство намеривались продолжать войну, убеждало его в том, что они были лишь орудием в руках Англии, Франции, являвшихся капиталистическими, империалистическими государствами. 25 марта Ленин передал по телеграфу инструкции петроградским большевикам. "Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству, ни тени доверия Керенскому, никакого сближения с другими партиями".

Ленину не терпелось приехать в Россию. "Сон пропал у Ильича с того момента, когда пришли вести о революции, и вот по ночам строились самые невероятные планы, - вспоминала Крупская. - Можно перелететь на аэроплане. Но об этом можно было думать только в ночном полубреду". Затем он решил надеть парик и поехать через Францию, Англию и Северное море, но была опасность быть арестованными или потопленными германской субмариной. Неожиданно все устроил германский посланник в Берне. Было решено, что Ленин поедет через Германию в Швецию, а оттуда через Финляндию в Россию. Это странное решение, принятое германскими властями, диктовалось необходимостью. От падения царизма Германия выиграла немного, поскольку и Временное правительство намеревалось продолжать войну. Германии нужен был такой режим, который заключил бы с нею мир. Ленин обещал немцам это. Даже если Ленину не удалось бы достичь своей цели, то одного его появления в России было достаточно, чтобы вызвать смуту. 9 апреля Ленин, Крупская и 17 других большевиков-эмигрантов, сев на поезд в Цюрихе, пересекли Германию в пломбированном вагоне. "Германское правительство, - заявил по этому поводу Уинстон Черчилль, - использовало против России самое страшное оружие. В пломбированном вагоне, словно бациллу чумы, оно направило из Швейцарии в Россию Ленина".

Вечером, 16 февраля, после десяти лет эмиграции, Ленин приехал на Финляндский вокзал Петрограда. Там он был встречен большой толпой, размахивавшей красными флагами. Сев в бронеавтомобиль, он поехал во дворец Матильды Кшесинской, реквизированный у знаменитой балерины большевиками. С балкона он обратился к собравшимся и под восторженные крики толпы назвал "войну позорной империалистической бойней".

Хотя Ленина встретили будто пророка, вернувшегося из изгнания в свое отечество, ни Петроградский совдеп, ни большевики, составлявшие в нем меньшинство, отнюдь не собирались безоговорочно принять все его призывы. В начале февральской революции преобладавшие в Петросовете эсеры и меньшевики полагали, что с Временным правительством следует сотрудничать, хотя бы для того, чтобы помешать реставрации монархии. Кроме того, согласно марксистской теории революции, для перехода от свержения абсолютизма к диктатуре пролетариата требовался определенный период времени. Совдеп мог расходиться с Временным правительством по вопросу о том, где должен находиться бывший монарх - во дворце или Петропавловской крепости - однако он поддерживал общее направление политики правительства "в той мере, в какой оно отвечало интересам пролетариата и широким народным массам". Программу эту впоследствии поддерживали и большевики.