Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

Затем она наливает чай и себе, отпивает и продолжает:

– Но мне‑то зачем тратить время либо смирять гордость?! Только для того, чтобы не раздавить лишнего червяка?! Пф‑ф‑ф… Вместо многих часов пустопорожних разговоров, завтра просто встретимся с Наместником и всё решим раз и навсегда… За четверть часа. А этот сотник всё равно был нехорошим человеком, я же вижу… – она примирительно кладёт ладонь мне на бицепс и поглаживает его.

– Да я тоже это видел, – бормочу ей в ответ, косясь на вылезающие из орбит глаза Иосифа. Переводящего взгляд с неё на меня и обратно. – Но действовать настолько… гхм… решительно… наверное, я не всегда привык.

– Ну, у тебя же нет ханской тамги. – Философски замечает Алтынай, продолжая гладить мой бицепс. – И своей Орды тоже нет, пока что, ха‑а‑а…

Глава 21

Какое‑то время мы молча пьём чай. Лично я обдумываю варианты возможных последствий. Всё‑таки действия Алтынай лично мне порвали шаблон очень здорово…

Иосиф, видимо, прикидывает что‑то аналогичное.

Алтынай откровенно скучает, переводя взгляд с меня на Иосифа и излучая всем видом тоску по каким‑то активным действиям.

– Нам нельзя сейчас уезжать отсюда, – говорю через несколько минут, перебрав в уме все возможные векторы развития событий. – После убийства сотника стражи, оставить Иосифа и лавку мы не можем.

– Ну, до внесения ясности не можем, – уточняет Алтынай, явно выдыхая с облегчением и демонстрируя всем видом, что игра в молчанку ей надоела. – Конечно, к нему первому, если уедем, обратятся за разъяснениями.

– И мне бы очень не хотелось отвечать на вопросы стражи без вас, – Иосиф грустно смотрит на Алтынай.

– Этого не будет, – коротко отрезает она. Затем поворачивается ко мне. – Я погорячилась, когда сказала, что приду сюда завтра утром. Мне отсюда вообще уходить нельзя. Но я это поняла только сейчас.

– Благодарю, – с явным облегчением выдыхает Иосиф и поворачивается ко мне. – Ты тоже останешься?

Молча киваю.

Иосиф вздыхает второй раз, с ещё большим облегчением.

– Тогда, боюсь, занятия на сегодня временно прекращаются, – совсем без сожаления в голосе говорит Алтынай и зовёт оставшуюся в лавке четвёрку туркан (которые перебирают какие‑то тюки в складе, примыкающем прямо к лавке).

– Нам нужно позвать оставшихся шестерых, – бросает она самому молодому из четверых, и он, кивнув, исчезает. – Вы трое едете оповещать стойбища. Собираем Орду. Здесь.

– На какой срок брать припасы? – без тени эмоций спрашивает один из оставшихся в лавке троих.

– На неделю. Но только крупу. Мяса брать не нужно, проще купить здесь, – видимо, вносит коррективы в обычный порядок сборов Алтынай.

– Как быть с рыбной ловлей? Через три дня первая сделка, – напоминаю из своего угла. – Не хорошо начинать с отказа от обязательств.

– Да, чуть не забыла впопыхах… – недовольно морщится Алтынай и добавляет в сторону троих человек, – в первых трёх стойбищах скажите, чтоб от них через два дня к закату было два мерных мешка рыбы.

– Лучше поставить ловить кого‑то из молодых, – с кивком отвечает самый высокий.

– Пусть будет так, – соглашается Алтынай. – Рыбу нужно доставить сюда не позже рассвета третьего дня, считая с завтра. Ловчих гонец пусть назначит сам…

Я с интересом наблюдаю практику «штабной работы», которая призвана инициировать мобилизацию как бы не нескольких тысяч клинков. Со снабжением, логистикой и сменой дислокации… Интересно, что никаких документальных либо вещественых подтверждений устных распоряжений Алтынай никто из парней не требует .

Через какое‑то время, в лавке появляется ушедшая гулять шестёрка парней, которая, видимо, уже выслушала все новости от седьмого человека, ходившего за ними, по пути сюда.

Затем десяток на время исчезает в сторону коновязи, но буквально через пару минут появляется в лавке обратно, уже со всем снаряжением, включая личное оружие.

– Я несколько погорячилась, – роняет Алтынай. – Не сообразила, что лавку и Иосифа надо охранять. Не сообразила, что до разговора с Наместником не получится ни отдыхать, ни работать. Вы трое, можете ехать. Ещё раз: Орда собирается здесь. Оповестить стойбища по цепочке.

– Все идут сюда, или каждый второй? – спрашивает самый высокий парень, деловито ковыряясь в каком‑то бауле, брошенном прямо на пол.

– Хороший вопрос, – трёт нос Алтынай. – Как сам думаешь? Ты всё слышал.

– Если придём все, это уже будет война. – Степенно отвечает тот. – А ты пока хотела только говорить. Я думаю, каждый третий может ехать сюда. Но двое из трёх должны ждать в одной четверти перехода отсюда.

– Правильно, – резко успокаивается Алтынай. – Только не двое из трёх. Один из трёх сюда, второй из каждых трёх ждёт в одной четверти перехода, а третий из трёх пусть остаётся в ханском стойбище. Туда же пусть подтягиваются из дальних кошей.

Трое «курьеров» молча кивают и без каких‑либо эмоций исчезают в направлении коновязи.

__________

Первые люди, откликнувшиеся на зов Алтынай, начинают прибывать уже через несколько часов.

– Видимо, гнали коней, – говорит Алтынай, выходя из лавки и направляясь к нескольким десяткам туркан, гарцующим в отдалении вокруг коновязи и оглядывающимся по сторонам в поисках неё.

После коротких приветствий и совсем непродолжительных разговоров, Алтынай возвращается обратно, а прибывшие люди отъезжают в сторону степи примерно на километр и, оставаясь в полной видимости со стороны базара, явно начинают обустраиваться: разгораются костры, расставляются походные шатры, стреноженные и рассёдланные кони отгоняются ещё глубже в степь (а вокруг табуна начинают шагом нарезать круги две пары всадников), в общем, явно включается какая‑то система.

– Дождёмся прибытия ещё двух сотен, потом можно будет спать, – зевая, говорит Алтынай и снова тянется к заварному чайнику.

– Молодые люди, я, с вашего разрешения, пойду к себе, – врезается Иосиф. – Как я понимаю, вы будете заняты ближайшее время и всем будет не до лавки.

Алтынай встаёт, подходит к Иосифу и коротко кивает:

– Я не подумала о некоторых вещах. Моя вина. Исправлю.

Иосиф смотрит на неё со смесью умиления и чего‑то ещё, кивает в ответ и уходит в направлении небольшого дома, стоящего во дворе, примыкающем к лавке и смежному с ней складу.

– Слушай, такой вопрос. А где ты спать сегодня собралась? – спрашиваю о наболевшем. – Гостевой дом сегодня точно не для нас…

– Вообще ещё об этом не думала, – нахохлившись, признаётся Алтынай. – Старый план не годится, согласна. Нового плана ещё нет.

Искренне смеюсь такому ответу, привлекая внимание зевак у лавки (делающих вид, что просто слоняются без толку):

– Не буду спрашивать, а часто ли ты вначале машешь кинжалом, а потом…

Не договариваю фразу.

– Я не жалею о сделанном. – Твёрдо и прохладно отвечает Алтынай. – Ты не из нас, потому иногда просто не понимаешь.

– Давай не ссориться, – примирительно поднимаю руки. – У меня на родине говорят, что самый тяжёлый разговор в поисках совместного решения лучше, чем самая лёгкая драка или война. И я сейчас о нас с тобой, а не о туркан против дари или пашто.

– Хорошо. – Так же прохладно продолжает Алтынай. – Ты со мной?

– Что за дурацкий вопрос? Да. – Смотрю ей в глаза. – Отшлёпать бы тебя сейчас… но это будет не по шариату…

– Если уж так цепляться к правилам, то мы с тобой и в юрте одной вдвоём ночевать не должны, – замечает Алтынай, оттаивая. – Вообще…

– А чего ты только что надулась? И демонстрировала тоном, что… – не могу подобрать нужный тон и запинаюсь.

– Я же чувствую тебя, – пожимает плечами она. – Мне не понравились твои чувства. Ты жалеешь о том, что связался со мной?

– С ума сошла? – удивлённым притворяться не надо, потому что удивляюсь более чем искренне. – И в мыслях такого не имел.

– А по поводу чего тогда была твоя досада? – возвращает ипостась пытливого ребёнка Алтынай. – Я же видела…