Мёртвые душат - Александр Бреусенко-Кузнецов

Эта ночь запомнилась многим некромантам и рыцарям Ордена посланников Смерти. Великая радость озаряла их лица, а губы шептали слова благодарности и надежды.

Посетил глас Владыки Смерти и руины древнего Базимежа, где обосновался погрязший в своём странном еретическом видении мира посланник Дрю.

Посланник сидел у костра, разведённого внутри полуразрушенной базимежской башни, и проповедовал открывшиеся ему истины троим ближайшим последователям: Пендрису, Кло и Амуру. В костре догорало пять добытых за день вражеских арбалетов.

— Мертвецы не кусаются, Пендрис, — говорил Дрю. — Мёртвые — душат!

Как раз в этот момент тихий проникновенный голос, неслышимый больше никем, и позвал его:

— Дрю!

Дрю из Дрона никак не отреагировал; он продолжал рассуждать об удушающих мертвецах, о Порогах Смерти, сжимающихся на горле всего живого.

Тогда голос позвал вновь, явственнее:

— Ответь мне, посланник Дрю из Дрона! С тобою желает говорить твой Владыка.

— У меня нет владыки, — отозвался Дрю.

— Я Владыка Смерти, которым даровано тебе посмертие, и которому ты поклялся служить вечно при вступлении в Орден посланников Смерти.

— Я знаю. Но ты мёртв, Владыка.

— Да, разумеется, я мёртв.

— Нет, ты не понял, Владыка. Ты мёртв!

Глава 35. Сопли вечности

Дрю говорил так…

— Я учу вас против арбалета, — говорил Дрю, — ибо вылетит — не поймаешь.

— Я учу вас против посмертия, — учил он в другой раз, — ибо вступишь в него — не вернёшься.

— Я говорю вам против Владыки Смерти, — сказал Дрю в этот раз, — ибо он таки мёртв.

Так говорил Дрю, а Пендрис, Кло и Амур с удовольствием его слушали. Кло, как и Дрю, происходил из Дрона, и когда-то — ещё до посмертия — неплохо его знал. В ту пору Дрю ходил, задирая нос, хвастался, что собирается учиться в самом Призе, и говорил только нудные заумные вещи. Сейчас он по-прежнему говорил заумные вещи, но звучали они как-то весело и доходчиво, их было слушать — не переслушать, ему можно было внимать сутки напролёт, и хотелось снова. Так теперь говорил Дрю.

— А с кем это ты болтал только что, закрывая глаза? — спросил у Дрю наблюдательный Амур.

— А, так это Владыка Смерти приходил! — честно ответил Дрю.

— Ты же говорил, что он мёртв, как же он приходил? — не совсем понял Кло.

— Нет, я говорил, что он мёртв, а это совсем другое дело. Кто мёртв, тот прийти может. Да только он всё равно мёртв. Тут уж хоть приходи, хоть не приходи, а толку не будет.

— И чего же от тебя хотел мёртвый Владыка?

— Известно, чего: на службу к себе звал.

— Ну, а ты?

— Попросил не беспокоить.

— Да заливаешь!

— Да точно тебе говорю…

Дрю, Кло и Амур расхохотались. Пендрис же посмотрел на Дрю и сказал:

— Знаете, Дрю, я думаю, вы — самый настоящий некрософ. Как Цилиндиан, как Алкан из Приза…

— Нет, — отказался от его определения Дрю, — я, скорее, бандитствующий философ.

Все заржали, а Дрю, вороша веткой в костре догорающие арбалеты, в который раз пожалел, что нет здесь великана Ома со своим барабаном. Ом с радостью проводил его отряд через болота до руин Базимежа, но надолго оставить свой родовой замок не пожелал. Вдруг там кто в его отсутствие поселится, а он не найдёт слов для подтверждения своих прав?

— А скажи, Дрю, что за капище ты выстроил в Мниле? — спросил Амур. — Кому ты там поклонялся?

— Никому. Да и не идолов я поставил, а памятный знак на месте, где на меня снизошло вдохновение. Я увидел неподвижных мёртвых крестьян, и понял, что суть нашего посмертия — чистое надувательство.

— А мы видели подвижных мёртвых крестьян, и поняли то же самое, — хохотнул Кло.

— Если бы поняли, вы бы сейчас сами проповедовали, а не слушали меня! — возразил Дрю.

— Вот я понял, — сказал Амур, — что всё дело в бальзамах. У крестьян скверные бальзамы, потому они такие тупые.

— Нет, Амур, бальзамы почти не при чём; они — это лишь жалкие сопли вечности, — произрёк Дрю.

— Как-как? Сопли вечности? — все попадали со смеху. Кло пообещал, что запомнит это определение.

— Ничего смешного, — пожал плечами Дрю, — наше посмертие держится на соплях, а вы разве не знали?

Ответом был новый приступ хохота.

— Ну, смотрите, — сказал Дрю, — что происходит, когда живой человек из Седьмой расы принимает от Шестой расы дар посмертия? Происходит отлучение души от её собственного тела. В этом основная суть некромантского ритуала. Затем отчуждённая от тела душа формирует зримый, но не осязаемый аналог тела — так называемую тень. Эту-то тень, чтобы она не ушла из-под контроля, некроманты связывают заклятиями и сажают в киоромерхенную суэниту. Уяснили?

— А мы видали тени, способные клевать зёрнышки граната, — заметил Кло. — значит, не такие уж они и неосязаемые…

— Бывает и это, — согласился Дрю. — С тенью, находящейся в его власти, некромант может и не такие извращения вытворять. Но суть в том, что душа из тела изъята. Кто же этим телом тогда управляет?

Повисла пауза. Ни Кло, ни Амур, ни Пендрис, который много раз уже это рассуждение слышал, не могли ни придумать, ни припомнить ответа.

— Телом управляют мертвецы из Шестой расы, — просто сказал Дрю.

— Вот как? Значит… — пробормотал Пендрис.

— Значит, переходя в посмертие, мы более себе не принадлежим. И если не превращаемся в куклы наподобие тех крестьян, то лишь потому, что наши тени ещё имеют силы сопротивляться.

— А что же с бальзамами? — вспомнил Амур.

— А то, что к Шестой расе принадлежат мертвецы, и они своим «даром посмертия» никак не могут поддерживать жизнь нашего тела. Они пользуются нашими телами, но не в силах остановить их разложение. Так вот, чтобы наши тела не сгнили слишком быстро, необходимы бальзамы.

Завершение симпозиума скомкалось. Когда Гру выскочил за Гьны с целью вернуть его на путь истинный (если такова была цель магистра), то Управитель сидел на своём троне мрачнее тучи. А чего он, собственно, хотел, нападая на некромейстера? Чтобы тот вытерпел все нападки, ничего не отвечая? Чтобы просто пугливо поджал хвост? Чтобы унизился до грызни с собственным же подчинённым?

Ныне же опасный прецедент публичного неповиновения власти создан, и даже уничтожение некромейстера ничего не исправит. Вокруг некромантов, предположительно верных Гьны, постепенно и будто сама собой возникла воздушная прослойка, отделявшая их от других участников симпозиума. От них отказались — это уже что-то. Но Управителю всё же не удавалось отойти.

Взял слово бальзамировщик Фульк. Его и его гильдию никто ни в чём не обвинял, но он, видимо, решил подстраховаться, а потому на чистейшем отшибинском языке поведал о том, чем он может быть полезен воеводству в его новом обличье и составе. Он обещал воспитать карликов-мастеров бальзамирования и выказывал готовность поделиться секретами тех баснословно дорогих бальзамов, которые делают посмертье не тяжёлой участью, но истинным удовольствием. Он, по его словам, с болью в сердце глядит на те бальзамы и способы бальзамирования, которые применены Великим народом. И, хотя, как известно, исправить в этом деле сложнее, чем хорошо начать, Фульк всё же надеется, что что-то сделать ещё удастся. И всё в том же духе.