Том 14. Критические статьи, очерки, письма - Виктор Гюго

«Пьемонт. Мы читаем в туринском «Risorgimento»: новости из Италии можно выразить одной фразой — Италия поднимается на борьбу. От Этны до Тичино все находится в брожении, бурлит весь полуостров».

Если бы вы знали, какие страдания терпит несчастная Италия и какие ужасы о ней рассказывают! Когда же кончатся испытания народов? Я чувствую, как сам истекаю кровью всех этих ран.

Будьте так добры послать г-же Оне (от которой вы получите это письмо) один экземпляр «Созерцаний» для передачи г-ну Дюпоте, подарившему мне свою весьма любопытную книгу о магнетизме. Как вам известно, я имею право на двадцать пять экземпляров последнего издания. Придется, значит, взять из тех, что мне полагаются. Мы здесь коротаем время в разговорах о вас и в надежде на ваш приезд. Обнимаю вас.

Tuus.

Жорж Санд

Отвиль-Хауз, 30 июня 1856

Вы богато одарены, сударыня, величие вашего ума может сравниться лишь с величием вашего сердца. Я только что прочел восхитительные страницы, написанные вами по поводу «Созерцаний», ваши критические заметки, которые уже сами истинная поэзия, — все это сверкание мысли, излияния жизни и любви, философские рассуждения, исполненные мудрости и доброты, глубокие и яркие толкования — бесценные жемчужины, упавшие с вашего светлого пера. Что же мне сказать в ответ? Благодарить вас было бы просто глупо; скорее надо бы вас поздравить. Вы ясны и безмятежны; вы имеете право быть гордой, ибо вы благородны и возвышенны; вы говорите о моей книге, как говорите обо всем, с такой спокойной и естественной простотой, что она кажется почти надменной в сравнении с жалким остроумием многих других. Как-то недавно за утренним завтраком — в этот час мы все собираемся в кругу семьи — я говорил своим детям, что в области мысли вы — величайшая из женщин всех времен, быть может. Широта вашего кругозора присуща лишь горным орлам. Отсюда ваше влияние и ваша доброта.

Вы — жительница вершин, ваш ум свил себе гнездо у самых звезд, вы привыкли к широким просторам, а мой дом — только темная пещера. И все же я хотел бы, чтобы вы посетили ее; позвольте мне отвалить камень от входа и сказать вам: добро пожаловать!

Говоря попросту, низкой прозой (смею ли я называть ее «низкой» перед вами, мастером высокой прозы?), я недавно купил здесь хижину на деньги от двух первых изданий моей книги «Созерцания»; я намереваюсь немного перестроить и расширить этот дом, после чего в нем найдется подходящая комната для вас. Не соберетесь ли вы приехать сюда? Все будет готово к будущей весне; как видите, я приглашаю вас заблаговременно. Это почти лишает вас возможности отказать. Вы жили бы у меня как у себя дома, то есть совершенно свободной. На доме будет начертано слово «Свобода»; я назову его Liberty-House. [257] Это английский обычай давать имена домам. Как вам, вероятно, известно, мы с семьей живем совсем просто и скромно, и в этом отношении Гернсей может протянуть руку Ногану. Подумайте же об этом — ведь у вас почти целый год впереди — и приезжайте к нам. Если бы вы знали, как искренне и горячо, от всей души я зову вас! Вы будете гулять по нашему саду, совсем маленькому; только не надейтесь найти здесь широкие просторы ваших полей. Здесь столько моря и столько воздуха, что достаточно даже маленького клочка земли.

Жена моя уже приглашала вас к нам; вы ответили наполовину согласием; ответьте мне второй половиной согласия! Это доставит нам такую радость, что ее хватит на все время ожидания. Вы создадите здесь какую-нибудь великолепную книгу и пометите ее островом Гернсей; будьте благосклонны к бедной скале и осчастливьте ее своим именем. Я омрачил ее своими горестями; озарите ее вашей славой.

Одно меня радует — то, что моя книга «Бог», на три четверти законченная, заранее отвечает вашим пожеланиям. Можно подумать, будто вы уже знали ее, когда писали письмо Луизы, завершающее ваши превосходные статьи. Лучезарный конец — вот чего я хочу, вот чего хотите вы; и даже сам славный Теодор (а сколько я встречал таких!) будет доволен.

Вы умны, поэтому я просто говорю вам: спасибо. И вы женщина, — а это дает мне право преклонить перед вами колена и почтительно поцеловать вам руку.

Виктор Гюго.

Газеты нашего островка с восторгом перепечатывают ваши статьи.

Жюлю Жанену

16 августа 1856

Сам я — ничто, об этом я говорил уже в стихах, так же как теперь говорю вам прозой. Однако положение сейчас таково, что назвать мое имя — значит выразить протест, назвать мое имя — значит отрицать деспотизм, назвать мое имя — значит провозгласить свободу; и вот это воинствующее имя, обливаемое грязью, имя изгнанника, вы произносите с такой смелостью! Оно звучит в ваших устах будто пение трубы, и вы бросаете его прямо в лицо империи и императору. Я даже не благодарю вас за это, я попросту поздравляю вас.

А теперь представьте себе, что в эту минуту я занят тем, что строю себе дом; раз у меня отняли родину, я хочу иметь крышу над головой. Впрочем, Англия охраняет мой домашний очаг не намного лучше, чем Франция. Этот бедный очаг! — его разорила Франция, его разрушила Бельгия, его уничтожил Джерси — и вот, подобно трудолюбивому муравью, я строю его наново. Если меня и на этот раз выгонят, я хочу по крайней мере вызвать этот порядочный и добродетельный Альбион на неприличный поступок, заставить его попрать пресловутый закон о неприкосновенности жилища — эту знаменитую английскую цитадель, нерушимую доселе святыню гражданина.

Самое забавное, что средствами на постановку этого политического опыта снабдила меня литература. Весь гернсейский дом, со всеми его тремя этажами, крышей, садом, крыльцом, погребом, птичьим двором, look-out [258] и въездом — целиком вышел из «Созерцаний». «Созерцания» оплатят все — от первой балки до последней черепицы. Книга эта дала мне кров, и когда-нибудь, когда вы сможете позволить себе роскошь потерять время и доставить мне удовольствие, вы, которому понравилась книга, — приезжайте взглянуть и на дом.

В. Г.

Эдмонду Абу

Отвиль-Хауз, 23 декабря [259]

У изгнанника мало досуга, и только здесь, обретя кратковременный покой после жестоких гонений и преследований, я смог, наконец, прочесть ваши прекрасные и полные прелести книги «Толла» и «Греция». Ваши старые товарищи — мои сыновья — часто говорили мне о вас. Все, что они обещали от вашего имени, вы исполнили, и я поздравляю вас от всего сердца. У вас талант, у вас успех, вы молоды; отныне на вас возложена забота о душах человеческих.

Изгнанник — нечто вроде мертвеца; советы, которые он дает, как бы советы из гроба. Будьте верны великим идеям свободы и прогресса, они — свежий ветер будущего, который надувает паруса человечества, и паруса народов, и паруса гения.

Отвергайте все, кроме великого, истинного, справедливого, прекрасного. У вас светлый ум, и я мог бы просто сказать вам: будьте верны самому себе.

Итак, смело вперед! Вы твердо и мужественно вступаете прямо в будущее.

В. Гюго.

Парижским студентам

1856

Мои юные и доблестные сограждане, я получил в своем уединении ваше такое благородное и такое сердечное письмо и был глубоко им тронут. У меня мало досуга, — изгнание не синекура, вы это знаете. И я пользуюсь первой свободной минутой, чтобы ответить вам и поблагодарить вас. Мужайтесь и будьте стойкими!

Вы — одни из тех, на кого устремлены глаза будущего: среди подписей, стоящих под вашим замечательным письмом, я вижу имена, говорящие о таланте, имена, достойные служить примером; и все они говорят о великодушии, уме, добродетели. Вы подвергаетесь испытаниям смолоду, радуйтесь этому. Страдания, перенесенные с таким благородным мужеством, ставят вас во главе вашего поколения. Будьте же достойны руководить им. Пусть ничто не смутит и не собьет вас с пути, верьте в будущее. Ожидайте его с непоколебимой и спокойной уверенностью среди испытаний и невзгод наших дней, как темной ночью ожидают рассвета. Трудитесь и идите вперед; ищите — и вы найдете; боритесь — и вы победите.

Жму руки всем вам, как братьям, как своим детям.

Виктор Гюго.

Шельшеру

Отвиль-Хауз, 12 января [260]

Ваши письма, дорогой друг, всегда большая радость для нашего кружка, где вас так недостает и где ваше место осталось незанятым. Посылаю вам несколько слов для нашего достойного друга Эжена Сю. Я восхищаюсь его борьбой с католицизмом; сам я иду еще дальше, чем он, ибо полагаю, что христианство отжило свой век. Даже одежды Лютера слишком тесны для сыновей революции.