Записки русского изгнанника - Иван Беляев

— Я только что получил этот удар по голове, — прибавил он, — как раздался крик: «Казаки!» — и все бросились наутек.

Остановившись «на костях», я сразу же послал донесение Врангелю, а затем вызвал Панафидина и Беслана.

— Скачите во всю прыть в Ставрополь, — сказал я «мичману», — уведомьте баронессу Врангель, что ее муж цел и невредим, а Беслан с первым поездом пусть едет в Екатеринодар к моей жене. До поезда зайдите в лучшую кофейню (вот вам деньги) и опровергайте там слухи о нашей гибели, которые, наверное, предупредят вас. Лично обо мне не упоминайте и в штаб не заходите, генерал сам пришлет донесение. А потом дайте отдохнуть вашей лошадке и потихоньку возвращайтесь к нам.

Моим посланцам посчастливилось: на первой же улице они наткнулись на Ольгу Михайловну, которая бежала узнавать о судьбе мужа.

— Ваш муж жив! — радостно закричал ей издали ««мичман»». — Все благополучно!

Несмотря на сопротивление, она потащила обоих в штаб, где все было в панике… Я угадал: часа два назад примчались сюда радиотелеграфисты и не нашли ничего лучшего, как усесться в кафе (там их и застали мои посланцы) и раззвонить обычную в таких случаях информацию: «Все пропало, одни мы остались в живых…»

Ольга Михайловна горячо благодарила милого «мичмана» за счастливую весть.

— Не знаю, как выразить вам, что я пережила, — говорила она мне впоследствии, — я была вне себя… и вдруг ваш «мичман»… машет шапкой и кричит мне: «Он жив! Он жив!»…

Но какое счастье, что ее не было в этот день в летучке!..

Когда мы спустились в селение, мы застали уже там два полка под командой своих доблестнейших командиров, есаулов Павличенко и Кравченко.

— Генерал Врангель выслал нас в ваше распоряжение! — отрапортовали они.

Одновременно, в ответ на мое донесение, от него пришло приказание двигаться немедленно на соединение с ним в Петровское. Выслав вперед дозором Гриневича с двумя казаками, я двинулся за ним, а за нами вся бригада.

Когда мы подошли к переправе через Калаус, уже совсем стемнело. Вдруг, совершенно неожиданно, впереди раздался треск пулеметов, и появился Гриневич, летевший, припав к луке, во весь карьер. За ним казак и лошадь другого… всадник прибежал погодя, уже совсем без дыхания…

— Ваше превосходительство, красные! Едва подъехали к мосту, нас окликнули: «Кто идет?» — «1-й Корпус генерала Врангеля!» — «Ах вы, белогвардейцы! Так вас и так!» — Пулеметы затрещали прямо в рожу. Ну и шутник же наш генерал: приглашает на ужин в Петровское, а встречает пулеметами!..

Хорошо, что я выслал дозорных не по кавалерийскому уставу, а на целых пятьсот шагов, по своему артиллерийскому масштабу. Мы успели вовремя принять меры и вернуться в исходное положение.

В селении я уже застал весь штаб, расположившийся на той же самой квартире, откуда он так быстро эвакуировался на заре.

Врангель крепко обнял меня, благодаря за все.

— Если б я знал, что вы останетесь, — говорил он, — я бы сам пристроился к вашему флангу… Но некогда было разбираться в обстановке… А все вот этот: «Эх, нечего торопиться, выпьем по рюмочке под кулебяку, а завтра на заре присоединимся к войскам…» Вот за то и сидит, насупившись: большевики забрали все его пожитки.

Соколовский действительно представлял собою довольно плачевную фигуру, сидя на голой железной кровати.

— У меня негодяи забрали четыре Георгиевских креста и изрубили три пары погон… Спасибо хозяйке, успела запрятать чемодан и узел с бельем. Посмотрим, что мерзавцы мне оставили…

Став во весь рост посреди хаты, он стал разбираться в куче белья.

— Рубашка моя! И в ней мои баронские запонки! Какое счастье — они стоят всего прочего: ведь им пятьсот лет! Подштанники, — он извлек кальсоны невероятной длины, — это бесспорно мои!.. А это ваши, Гриневич, видать по размеру. А вот еще рубашка! Это все, что они оставили Соколовскому. А я очень рад: больше не будет спорить со мною!

Слава Богу! Я ничего не оставил красным: даже сбитый с коня казак остался целешенек. Слетев с лошади, он, как тетерев, пролетел насквозь все селение и перевел дух, лишь очутившись на нашей исходной позиции. Но в селе уже никого не было. Красные бежали во все лопатки.

Утром мы вернулись в Кугульту, где остановились наши обозы. Временное отсутствие запорожцев и уманцев вынудило нас покинуть Петровское. Особенность этого местечка была такова, что его так же легко было взять, как потерять, так как оно было открыто со всех сторон, и потому несколько раз переходило из рук в руки.

Александрия

Hail to the chief, who in triumph advances!

Scott.

С рассветом противник продолжал теснить нас по всему фронту При полном недостатке патронов положение становилось критическим. Врангель молча шагал взад и вперед по комнате. Неожиданно от Топоркова пришел экстренный пакет: это был перехваченный у красных приказ.

— Смотрите, что они делают! — воскликнул Врангель. — В 6 часов утра они атакуют меня по всему фронту. А у меня нет патронов…

Никогда я не любовался Врангелем так, как в эту минуту. Его решение было мгновенным.

— Я предупрежу их: я сам атакую их в 5 часов! Гриневич, Голицын, все адъютанты — сюда с полевыми книжками! Пишите…

Решение было так же мгновенно, как просто и гениально. Войскам приказывалось к 5 часам утра находиться в полной готовности. Дивизии Улагая передать все патроны Топоркову, которому с одной бригадой упорно оборонять Константиновку.

Всем прочим полкам под командой Улагая за час до неприятельской атаки атаковать противника в конном строю…

Эффект поистине получился потрясающий. Неприятель, атакованный на марше, обратился в беспорядочное бегство, наши казаки вновь овладели Петровским. Врангелю показалось этого мало: пользуясь выдвинутым положением, он, оставив одну дивизию, с фронта, со всеми остальными конными полками под командой Топоркова на рассвете атаковал противника, находившегося против корпуса Казановича, с тыла разбил его наголову и захватил массу оружия, артиллерии и боевых припасов, дав Казановичу возможность продвинуться вперед и выровнять общий фронт.

Кроме изумительной быстроты соображения и невероятной выносливости, Врангель обнаружил еще один драгоценный талант: уменье понимать и использовать боевые качества своих непосредственных помощников. Особенно высоко он оценивал порыв и упорство доблестного Топоркова, ясное понимание Науменки, блестящие военные таланты Улагая, выказывавшиеся временами в полном блеске. Все они были достойными его помощниками, но… гением был лишь один он.