Записки русского изгнанника - Иван Беляев

Полчаса спустя, явился Колзаков. Мы сидели за ужином, я посадил его рядом с собою.

Через несколько месяцев, пересекая главную улицу вместе с Алей, мы наткнулись на Ольгу Александровну, бежавшую вместе с сестрой.

— Генерал! Узнаете меня? Как я вам нравлюсь в этом виде? Лучше, чем в черкеске?

— Какое же сравнение!

Она радостно улыбнулась и помчалась за сестрой.

— Зайка! Да ты у меня совсем от рук отбился, — говорила мне Аля, когда мы остались одни. — Выходит, я отполировала тебя себе на горе. Ишь, как развернулся! Ну, впрочем, не беда, за барышнями можно ухаживать, это не опасно. А за дамами…

— За дамой ведь и ухаживаю, только за одной!

— За кем это?

— Да за тобою!

И смех, и грех

Все хорошо, что хорошо кончается.

11 ноября корпус овладел Петровским, но наш штаб остался в Константиновке, за правым флангом 1-й дивизии, верстах в 20 впереди дивизии Казановича под Спицевкой. Мы расположились на краю огромной площади, как раз напротив собора. Между хатой, которую занял Врангель, и той, где устроился со своими, оставалась только узенькая улочка. Радио, летучка, зарядные ящики и обозы, расположились по ту сторону в удобных просторных домах.

Когда все устроилось, я пошел за распоряжениями на завтра. У Врангеля шел пир горой, и он пригласил всех нас. Гвоздем ужина была роскошная кулебяка, она прямо таяла во рту. Хозяйка, видимо, лезла из кожи, чтоб как следует попотчевать дорогого гостя и его офицеров. За столом Врангель был необыкновенно интересен. Все жадно прислушивались к каждой его фразе. Соколовский молча сидел рядом с ним, Ольги Михайловны не было, она уезжала в Ставрополь за медикаментами. Остальные были — зеленая молодежь: Гриневич, князь Оболенский, барон Меллер-Закомельский, кубанец князь Голицын.

Мы вернулись домой немного поздно и заснули, как убитые… Проснулись до рассвета… Чу! Выстрел…

Я притаил дыхание… Другой! Так-так-так… — затрещал пулемет. Сомненья нет — атака! В полутемную комнату врывается Мустафа, хватает наши пожитки и исчезает, как призрак. У крыльца Беслан и мои казаки, уже на конях.

— Забыл шашку! — Беслан под градом пуль влезает в хату и выносит мое любимое оружие. Мимо летят повозки, оба наших ящика, обозные… за всеми вприпрыжку — Вовочка.

— А куда мне?

— Садитесь на эту повозку, Мустафа уже далеко!

— У Врангеля уже никого нет.

— Генерал уже ускакал на лошади начальника штаба, — поясняет хозяйка. — Полковник вылетел, вцепившись за хвост лошади. Никого нету!

Какое счастье, что я раз навсегда приказал своим, чтобы все лошади были поседланы за час до рассвета!

Мы втянулись в переулок. Красные поставили пулеметы на колокольню и шпарили оттуда во всех направлениях. Мне казалось, что стреляли и из домов. Мы шли рысью, в замке, прикрывая скачущие повозки. Видя, что нас нагоняют отдельные казаки, я стал присоединять их к моему конвою.

— Можно и мне с вами?

— Разумеется!

Это был сотник Мамуков из штаба Топоркова с пятью казаками.

— Экая досада! — говорил он, — Не успел захватить френча… Оставил его на стуле — а во френче восемь тысяч целковых!

Чудак забыл кое-что поважнее: красные захватили его жену, работавшую в летучке.

— А меня генерал Врангель послал «прикрывать его отступление» с десятью казаками. А сам полетел к войскам! Так уж разрешите, я к вам, — обращается ко мне неизвестно откуда взявшийся Гриневич, как всегда, беззаботный и жизнерадостный.

— Очень рад! Вот уже у нас целый взвод.

Обозы вышли уже из-под ружейного огня и длинной лентой отходят на Кугульту, где мы ночевали накануне. Красные выпустили было по ним пару снарядов, но когда заметили, что мы развернули цепь спешенных казаков, перенесли огонь на нас. Обозные повеселели, стали гоняться за зайцами…

— Ого, да они совсем здесь слабо держатся, — замечает Гриневич.

— Взгляните-ка в бинокль, они гонят повозки в тыл… одна, другая, третья… А ну-ка, зададим им страху параллельным преследованием!

— Валяйте! Казаки, на коня! Направо, марш! Гриневич, вы в голове, покажите им скрытый путь, вы, Мамуков, — в хвосте, а я со своими — в центре.

По пути я опросил каждого, есть ли у них оружие. У кого не было, я поделился с ними своими «газырями». Последний был офицер.

— Оружие? У меня и руки-то нету, — отвечал он. — Я так, для счету! Гриневич пошел скрытой балкой, окаймлявшей селение справа.

При самом выходе он захватил красного офицера и отобрал у него коня и полевую сумку. Когда хвост миновал околицу, раздалась команда: «Налево марш, шашки вон!»

Перед нами открылась вся панорама. Справа, во всем величии, — вечные снега двуглавого Эльбруса, казавшегося розовым под первыми лучами восходящего солнца. Впереди — все плато, еще подернутое сумраком. По дороге, уходившей вдоль высот, которые тянулись за второй, параллельной балкой, виднелась вся неприятельская колонна и ряд повозок.

— А где же генерал? — слышится за мной торопливый голос.

— Нешто не видишь? — отвечает другой. — Впереди всех, в белой папахе и башлыке!

— Вперед, казаки! Все ваше, ура! — Кругом, справа, слева, все загремело выстрелами. Казаки привыкли стрелять с коня…

Мой конь вынесся далеко вперед. Пришлось его сдерживать. Повозки катятся во всю прыть, открыв пехоту, ощетинившуюся пулеметами, которые обдают нас ураганом огня, но, по счастью, пули летят через головы. Лишь один казак свалился, его лошадь продолжает скакать с другими. Но идти с фронта на пехоту — безумие.

— Стой, слезай! К пешему бою! — командую я. — Коноводам взять коней!

Вторая балка послужила для нас спасением. Редкая цепь спешилась вдоль гребня и не несет потерь.

Но справа показались шедшие во главе эскадрона. Они брали нас во фланг. Пришлось отскочить.

— По коням, садись! Налево кругом, рысью!

Как только вышли из-под удара, повернули еще и еще… Так ласточки, гоняясь за коршуном, не дают ему покоя… Но вот справа показалась какая-то колонна — сотня с пулеметами. Оказалось — наши пополнения. Но — поздно! Противник уже далеко. Но главное было спасено: брошенное радио отбито, обозы (кроме 35 повозок) ушли спокойно… Завладев местечком, красные начали было рубить раненых — как раз в эту минуту появились мы, как впоследствии рассказывал один из моих офицеров-артиллеристов в Екатеринодаре.

— Я только что получил этот удар по голове, — прибавил он, — как раздался крик: «Казаки!» — и все бросились наутек.