Анжелика в Новом Свете - Серж Голон

Эти люди, чьи характеры он формировал по своему образу и подобию в ежедневной работе, не разочаруют ли они его, не поддадутся ли они тлетворному влиянию этого фетиша, который, кажется, правит человечеством с самых далеких дней его зари?

Она почувствовала, как какая-то тяжесть в груди сменила вдруг ее недавнюю радость.

– Золото! Вечно это золото! – пробормотала она. – Я боюсь! Это из-за него вас тогда прокляли!

Жоффрей искоса посмотрел на нее.

– Не надо бояться золота и его власти, – сказал он. – Нет ничего на свете, что могло бы унизить человека, если он сам не поддастся унижению. Но человек желает быть чистым духом, подобным Богу, и, когда он оценивает свою материальную сущность, он обнаруживает в ней все свойства материи. И он не хочет согласиться быть земным… Вот почему он поочередно то проклинает, то обожествляет все то, что больше всего завораживает его воображение, – золото, женщину, науку, богатство… в то время как он должен только искать, каким образом заполучить их. Кто ищет, тот обрящет.

Плотник Жак Виньо с растерянным видом крутил в руках слиток.

– Мне, например, пока ничего больше и не надобно, быть бы только здесь. Чего еще, работенка неплохая, и в конце ее коечто светит, да и надсмотрщики у тебя не ходят по пятам… Слов нет, приятно держать такое в руках, но я столько всего перевидал в жизни…

– Оно будет меньше беспокоить вас, когда вы увидите его в Бостоне, превращенным в полновесную звонкую монету. Тогда вы разберетесь, что с ним делать, – сказал де Пейрак.

– Кошелек, полный экю? – сказал плотник, озадаченно глядя на графа.

– Два, три кошелька… То, что у вас в руках, – это на тысячу монет.

– Эх, дружки мои, вот тогда попируем вволю! – воскликнул плотник, звонко хлопнув по спине своего соседа.

Все вдруг заговорили разом, принялись строить планы, что-то сложно подсчитывать, и от волнения голоса у всех стали пронзительными.

Госпожа Жонас поднялась, чтобы унести блюда. Она считала недостойным допустить, чтобы такое великолепное золото лежало среди остатков ужина, как бы прекрасен он ни был.

Она и ее муж получили каждый по слитку золота, что составляло 3400 унций, Эльвира – один для себя и один на двух своих мальчиков.

Старый Элуа Маколле отодвинул свою долю.

– Вы ошиблись, мессир граф. Я не состою у вас на службе. Я пришел просто так, сам по себе, да взял и остался. Мне вы ничего не должны.

– Ты пришел на готовенькое, старый разбойник, – ответил Жоффрей де Пейрак. – Помнишь ли ты Евангелие?.. Да? Вот и хорошо. Подумай над ним и бери то, что тебе дают. Ты купишь себе новую лодку и всяких товаров на два года и скупишь все меха Запада. Твои конкуренты лопнут от зависти.

Старый канадец вскинул восхищенный взгляд, расхохотался и принялся вслух мечтать, расписывая, каким образом он опустошит все реки окрест.

Потом они переглянулись со смущенным видом и, пошушукавшись, сказали:

– А что нам делать со всем этим золотом? Мессир граф, когда-то еще мы разбредемся каждый своим путем и снова будем жить в городах… Уж лучше, мессир граф, пока храните его у себя, ведь вы не боитесь золота, а для нас это слишком беспокойно – золото под подушками будет мешать нам спать.

– Идет, – смеясь, сказал де Пейрак, – но сегодня наглядитесь на него вдоволь. Это плоды вашего труда и дар Всевышнего, который создал землю.

Глава 29

Как раз в этот момент Анжелике почудился чей-то зов. Сквозь звуки куплетов, звон гитары и немного скрипучее, однообразное завывание вьели, на которой играла госпожа Жонас, ей послышалось, как чей-то голос взывал:

– Помогите! Помогите!

Но нет, это же невозможно, тотчас подумала она, крики ей просто почудились. Однако почти тут же ей показалось, что крик повторился.

Анжелика рывком выпрямилась.

– Что с вами? – с удивлением спросил Жоффрей и взял ее за руку.

– Там, во дворе, кто-то кричал…

– Кричал? Вам пригрезилось, моя душенька.

Поющие замолкли и повернулись к ним.

– Что случилось?

– Во дворе кто-то кричал…

– Кричал… во дворе! – не очень-то вежливо прыснул со смеху Никола Перро, что было ему несвойственно и явилось следствием возлияний. – Кто станет бродить по лесу в такую ночь? Никто, кроме канадских французов, не осмелится сейчас даже нос наружу высунуть!.. А, скорее, это привидения…

Все замолкли и со страхом переглянулись. Привидения!

И сразу они почувствовали себя одинокими, затерянными в снегах, в глубине зимы, словно в глубокой расщелине. Ледяные объятия зимы жестоко сжимали их, и теперь, когда огонь в очагах немного притух, они вспомнили о промозглом холоде, который царит там, за окном, и вкрадчиво и неотступно проскальзывает через малейшие щели в их жилище, услышали тихий, неумолчный свист северного ветра, который скреб обледеневший снег и окружал их со всех сторон словно злобным заклятием.

Они знали, что никто не осмелится прийти сюда в такое время года. Но кто же тогда мог кричать там в эту морозную и ветреную ночь?

Привидения!

Анжелике снова послышался крик.

– Разве вы не слышите? – спросила она, вскакивая. Но сейчас крик показался ей не таким отчетливым, и, видя недоверчивые взгляды окружающих, она решила, что у нее просто галлюцинации.

– Может, это ветер так странно воет, словно человек, – пробормотала она.

– Но тогда бы мы тоже слышали…

Жоффрей де Пейрак встал и направился к двери.

– Будь осторожен, отец! – крикнул Флоримон, бросаясь вслед за ним.

И, обогнав отца, он распахнул дверь в чулан, потом, в глубине его, потянул за ручку входной двери, но не тут-то было – заметенная снаружи снегом дверь словно приросла к нему, и пришлось немало потрудиться, прежде чем ее открыли.

Холодный воздух вместе с легким облачком снежной пыли со свистом ворвался в залу.

Флоримон, держа пистолет наготове, отскочил в сторону, прислушался.

Анжелика и те, кто сидел за столом, пригнувшись, увидели издали в проеме двери только рассеянный фосфоресцирующий свет, в котором вздымался султан снега, поднятый северным ветром. Потом все догадались – вот уж чего не ожидали они в такую ночь! – что это луна пробилась из-за облаков, залив все окрест своим серебряным сиянием.

– Никого нет, – сказал Флоримон. – И холод адский, – добавил он, захлопывая входную дверь.

Он вошел в залу, плотно прикрыл внутреннюю дверь, и все с облегчением вздохнули. Куда приятнее было чувствовать себя в тепле их немудреного жилища, чем думать о том, что происходит за его стенами.

Порыв ледяного ветра, словно смертоносный вихрь, ворвавшийся в залу в тот момент, когда Флоримон открыл дверь, разметал застоявшееся там облако табачного дыма, и теперь сидящие за столом видели друг друга сквозь эти белесые извивающиеся ленты, которые спиралью скручивались у них перед глазами.