Роза ветров (сборник) - Урсула Ле Гуин

И у меня действительно было такое ощущение, словно с того, что принадлежало мне, соскребли всю землю и внизу оказался голый цемент и какие-то электрические провода. Лучше бы я вообще этого не видел! Люди, что проезжают мимо нашего города, говорят: как вы можете жить здесь, если ваш город буквально на месте не стоит? Но разве они в Лос-Анджелесе никогда не бывали? Уж он-то может оказаться в любом месте, какое ни назови.

Что ж, раз я лишился Калифорнии, что же у меня осталось? Довольно приличный бизнес. И Корри пока здесь. И голова у нее что надо. Только болтает слишком много. Зато баром заправляет как полагается. И мужем своим тоже. Что я имел в виду, когда говорил, что когда-то у меня были мать и жена? А то, что я отлично помню запах цветущих апельсиновых деревьев, помню белизну лепестков и солнечный свет. Я ношу это в себе. И два имени — Коринна и Сильвия — тоже всегда со мной. Но что же у меня есть теперь?

То, чего у меня нет, совсем рядом, я каждый день вижу это на расстоянии вытянутой руки. Каждый день, кроме воскресенья. Вот только руку я к ней протянуть не могу. Каждый мужчина в городе дал ей по ребенку, а я всего лишь выдавал ей недельную зарплату. Я знаю, она мне доверяет. В том-то все и дело. Слишком уж теперь поздно. Черт побери, да зачем я ей в постели такой-то? Чтобы «Скорую помощь» вызвать?

Теперь вокруг сплошные серийные убийцы. Говорят, что это естественно, что всех людей завораживает образ того, кто способен планировать и совершать одно убийство за другим без какой бы то ни было причины, даже не зная лично тех, кого убивает. Вот и недавно в столице объявился какой-то тип, который долго мучил и терзал троих маленьких мальчиков и фотографировал их во время пыток, а потом, уже убив их, сфотографировал трупы. И теперь власти рассуждают о том, как следует поступить с этими фотографиями. Они могли бы заработать кучу денег, если б издали такой альбом. Полиция отловила этого типа, когда он заманивал очередного малыша, уговаривая его пойти с ним — ну, точно в страшном сне. В Калифорнии, Техасе и, по-моему, в Чикаго поймали нескольких мерзавцев, которые погубили множество людей; они сперва отрубали своим жертвам конечности, а потом закапывали их в землю. Ну и, естественно, сразу вспоминается исторический пример — Джек Потрошитель, который убивал несчастных женщин и, по слухам, принадлежал к английской королевской семье; и до него, несомненно, существовало немало серийных убийц, и многие из них тоже были членами королевских семей, или императорами, или военачальниками, которые убили тысячи и тысячи людей. Но во время войн людей убивают более или менее одновременно, а не одного за другим, так что это скорее массовые убийцы, а не серийные, но я не уверена, честно говоря, что вижу между ними такую уж большую разницу. Поскольку для того, кого убивают, это, так или иначе, случается лишь однажды.

Я бы удивилась, если бы у нас в Итере обнаружился серийный убийца. Большая часть здешних мужчин воевали в ту или иную войну, но их, наверное, следовало бы считать массовыми убийцами, если только они не служили где-нибудь в штабе или в канцелярии. Я даже придумать не могу, кто здесь мог бы стать серийным убийцей. И я, несомненно, буду последней, кто сумеет это узнать. Я вообще считаю, что быть невидимкой — это палка о двух концах. Очень часто, например, я способна увидеть гораздо меньше, чем когда была видимой. Впрочем, у невидимки все же меньше шансов стать жертвой серийного убийцы.

Странно, почему тот «естественный интерес» людей к серийным убийцам, о котором так много говорят, не распространяется на жертв этих убийц. У меня, например, этого «естественного интереса» нет и в помине, наверное потому, что я в течение тридцати пяти лет учила детишек, а может, я и сама какая-то неестественная, потому что у меня просто из головы не идут те трое маленьких мальчиков. Им и было-то всего годика три-четыре. Как странно: вся их жизнь уложилась всего в несколько лет, как у кошки. В их мире вдруг вместо матери появился какой-то «дядя», который рассказывал им, как собирается делать им больно, а потом действительно делал им так больно, что в их жизни больше уже ничего и не осталось, кроме страха и боли. Они так и умерли, страдая от страха и боли. Но единственное, о чем талдычат репортеры, это о нанесенных им увечьях, о том, как и насколько дети были изуродованы, и все, а о них самих — ни слова. Ну да, они же всего лишь маленькие мальчики, а не мужчины. Они не вызывают «естественного интереса». Они просто мертвы. А о том серийном убийце, который их мучил, все говорят и говорят без конца, обсуждают особенности его психики и то, что именно его родители послужили причиной того «естественного интереса», который он у всех вызывает. И теперь он будет жить вечно, как свидетельство существования и Джека Потрошителя, и Гитлера-Потрошителя. Здесь у нас каждый наверняка помнит имя того человека, который серийно насиловал, мучил и фотографировал маленьких мальчиков, а потом серийно их убивал. Его имя Уэстли Додд. А вот как звали тех мальчиков?

Разумеется, мы, люди, и его тоже убили. Правда, он именно этого и хотел. Он хотел, чтобы мы его убили. И я никак не могу решить, была ли его казнь через повешение убийством массовым или серийным. Мы сделали это сообща, как на войне, и с этой точки зрения совершили массовое убийство, однако каждый из нас сделал это и как бы по отдельности, то есть демократично, и я полагаю, что это одновременно и серийное убийство. Я бы, правда, предпочла быть жертвой серийного убийцы, а не серийным убийцей, но выбора мне не предоставили.

У меня вообще все меньше и меньше возможностей выбора. Их и раньше-то было не особенно много, поскольку мои сексуальные желания абсолютно не соответствовали моему положению в обществе; никто из тех, в кого я влюблялась, об этом и не подозревал. Я даже радуюсь, когда Итер оказывается где-то в другом месте, потому что для меня это как бы возможность выбора того, где теперь жить, вот только самой мне этот выбор делать не приходится. Я способна выбирать лишь из самого малого круга вещей. Что съесть на завтрак — овсянку, кукурузные хлопья или, может, просто какой-нибудь фрукт? Киви у нас в магазине продаются по пятнадцать центов за штуку, и я купила полдюжины. Несколько лет назад киви считались в высшей степени экзотическими фруктами, их привозили, по-моему, из Новой Зеландии, и стоили они по доллару за штуку, а теперь их выращивают у нас в долине Вилламетт повсюду. Но, с другой стороны, долина Вилламетт тоже может показаться экзотичной человеку, приехавшему из Новой Зеландии. Мне нравится, что киви, когда берешь в рот кусочек, кажется как бы холодным на вкус; его мякоть и на вид кажется прохладной — такая нежная, зеленоватая, как бы просвечивающая изнутри, точно камень жадеит. Подобные вещи я по-прежнему вижу достаточно четко. И только с людьми глаза мои становятся все более и более прозрачными, так что я не всегда вижу то, что люди творят, а потому и они тоже могут смотреть как бы сквозь меня, как бы не видя моих прозрачных глаз, и говорить: «Привет, Эмма, как жизнь молодая?»

Спасибо, жизнь молодая у меня, как у жертвы серийного убийцы.

Интересно, а она действительно меня видит или тоже смотрит сквозь меня? Я не осмеливаюсь к ней присматриваться. Она застенчива и полностью погружена в свои чистые мечты. Ах, если б я могла о ней заботиться! Она так нуждается в заботе. Чашка чая. Травяного чая; возможно, из эхинацеи — мне кажется, ее иммунную систему неплохо бы укрепить. Она вообще очень непрактичная. А я как раз в высшей степени практичная. Куда мне до ее мечтаний.

Вот Ло действительно видит меня по-прежнему. Разумеется, Ло — настоящий серийный убийца по отношению к птицам и бабочкам, но, хотя меня и огорчает, когда птичка умирает не сразу, это все же не то, что человек, фотографирующий чужие мучения. Мистер Хидденстоун как-то говорил мне, что кошки, повинуясь определенному инстинкту, оставляют мышь или птичку на некоторое время в живых, чтобы отнести добычу котятам и поучить их охотиться, и то, что кажется жестокостью, на самом деле исполнено глубокого смысла. Теперь я знаю, что некоторые коты убивают котят, и мне кажется, что ни один кот никогда сам не выращивал потомство и не старался научить котят охотиться. Это делает кошка, кошка-королева. А кот — типичный Джек Потрошитель из королевской семьи. Но мой-то Ло кастрирован, так что по отношению к котятам вполне мог бы вести себя как королева-мать или, по крайней мере, как добрый дядюшка и приносить малышам пойманных птичек, чтобы и они тоже немного поохотились. Ну, не знаю, Ло ведь не особенно с другими кошками знается. И всегда держится поближе к дому, следя за птичками, за бабочками и за мной. Я знаю, что невидимость моя не полная, потому что, просыпаясь среди ночи, вижу Ло, который сидит у меня на постели рядом с подушкой, мурлычет и очень внимательно на меня смотрит. В общем, ведет себя очень странно, немножко даже сверхъестественно. И, по-моему, этот его взгляд меня будит. Впрочем, это приятное пробуждение, поскольку я понимаю, что он способен меня видеть, причем даже во тьме.