Бремя империи - Александр Афанасьев

— У вертолетов — строиться!

У каждого из вертолетов образуется строй — три шеренги, по восемь человек в шеренге. Три экипажа на каждый вертолет.

— К погрузке — приступить!

Погрузка тоже отработана десятками часов тренировок. Каждый знает что он должен взять — один или с товарищем — из стоящей рядом лодки помимо своего личного груза, в каком порядке занести это в вертолет и куда это положить. Мешки с маркировкой один за другим исчезают в слабо освещенных десантных отсеках вертолетов, экипажи занимают свои места, не дожидаясь окончания посадки, "читают Библию". ["читает Библию" — существует карта подготовки вертолета к полету, там написан перечень операций, которые должен произвести экипаж при подготовке к полету и список контрольных индикаторов которые он должен проверить. Зачитывается эта карта вслух, поэтому и пошло такое название у вертолетчиков "прочитать Библию"]

— Экипаж один погрузку закончил!

— Экипаж два погрузку закончил!

…

Техники прицепляют лодки на тросах к специальному подъемному устройству, расположенному на полу по центру десантного отсека — такое устройство есть на всех транспортных вертолетах и позволят транспортировать габаритные грузы не в десантном отсеке, а на внешней подвеске. Обычно так транспортируют бронетранспортеры или артиллерийские орудия.

— Закрыть хвостовую аппарель!

Хвостовая аппарель медленно поднимается, отсекая полутьму десантного отсека от яркого света посадочной площадки…

— Лодки принайтовлены!

Турбина приходит в работу, лопасти большого восьмилопастного страгиваются с места, постепенно ускоряют свой бег, разбрасывая воздух. Шипение турбины постепенно превращается в рокот, а рокот в странный, с подвыванием рев.

— Отрыв!

Шасси отрываются от земли, вертолет медленно поднимается вверх. В десантном отсеке бортинженер аккуратно управляет лебедкой, подтягивая принайтовленные на тросы большую лодку к самому брюху вертолета. Снизу с безопасного расстояния наблюдают бортмеханики…

— Лодка в транспортном положении!

— Вас понял…

Выстраиваясь в линию, вертолеты медленно исчезают во тьме. Пункт назначения двух вертолетов — Искендерун, еще четырех — Бейрут.

Каффрия, долина Бекаа. Поздний вечер 30 июня 1992 года

— Время… — Мишка взглянул на подаренные отцом часы, массивный «морской», со светящимися стрелками и цифрами хронометр, изготовленный "Домъ Филатова въ г. Москва", известной часовой компанией, изготавливающей прочные, почти неубиваемые, сурово-элегантные часы. Часами Мишка гордился.

Рашид встал, пошел к двери — и тут же упал на пол, сбитый умелой подсечкой

— Ты что, охренел? Как по проспекту, блин! Ползком давай, и за мной!

Ползать на животе Рашиду было противно — в отличие от русских и казаков арабы считали ползанье на брюхе по земле унижением, даже если того и требовали требования скрытности. Но тут делать было нечего, казачата говорили дело. Тяжело вздохнув, Рашид пополз, неумело двигая руками и ногами.

Переползли тропинку — на ней никого не было, даже стрельба в селе утихла. Последнюю вспышку выстрелов они слышали полчаса назад — гулко бухнуло ружье, следом в несколько голосов зашлись автоматы и почти сразу все стихло. Мишка, ползший первым, на какое то мгновение замер, чутко всматриваясь, вслушиваясь в ночную тьму, как это делали его деды и прадеды, потом снова пополз вперед. Больше всего шума при ползании производил, конечно же Рашид от своей неопытности. Но что тут с ним сделаешь — не казак, а все равно не бросишь. Сашка забыл отрегулировать ремень на своем трофее и теперь чужая винтовка при каждом движении ерзала по спине, рукоятка затвора задевала то ребра, то позвоночник — больно…

Путь, который Мишка и Сашка днем пробежали за считанные минуты, сейчас занял куда больше времени — пресмыкаться на брюхе, это тебе не бежать. Мишка останавливался еще дважды, замирал, всматривался — как будто что-то чудилось ему в серебряных переливах лунного света — но осмотревшись, полз дальше…

— Чу!

Тихий, но в этой поздней, залитой лунным светом тишине кажущийся громовым окрик — традиционный, казачий окрик — заставляет всех замереть, вжаться в пыльную канаву, больше всего на свете желая сделаться невидимыми, бестелесными. Что-то шебаршит на дороге…

— Тихо! Тихо казаки! — свой, родной, русский голос.

— Батя…

— Тихо, Мишка, тихо… — это и в самом деле отец Михаила, опытный казак-пластун, десять лет оттрубивший в разведке ВДВ на контракте помимо трех обязательных. Сейчас он выглядит чертом, вырвавшимся из ада — измазанное грязью — больше было нечем — лицо, намертво зажатый в зубах нож…

— Дядя Петро… с моими что?

— Живы… Батя твой тяжелый… выкарабкаться должен казачина. Мы их укрыли… до утра больше ничего не сделаешь. Сами сюда двинули. У вас что — оружие? Взяли где?

— У меня во дворе… двое этих. У них и взяли. Мишка тоже у себя…

— Казаки… На круге примем. Если живы останемся. Сколько их там — не знаете?

— В станице человек тридцать, не меньше.

— Здесь сидите.

— Мы с вами пойдем!

— Куда с нами?!

Где-то впереди за заборами, всего шагах в двадцати послышался какой-то шум, казаки замолчали, замерли, прижались к земле. Мишка потянул на себя висевшую за спиной винтовку, но отец положил руку на плечо, отрицательно покачал головой — нельзя, шуметь нельзя.

К лежащим в пыли казакам подполз еще один…

— Андреич! Там один у забора гадит, штаны снял и прогадится никак не может. Берем?

— Тихо здесь пацаны! — прошептал в ответ отец Мишки — чтобы то ни было, тихо! Мы сейчас!

Взрослые казаки исчезли, Сашка попытался дернуться следом

— Лежи тихо! — Мишка навалился сверху, шепнул в самое ухо — сказано лежать, лежи! И тихо!

Человек, по имени Гаффар Зардери никак не мог понять — что произошло? Чем он прогневил Аллаха?! Неужели, он поднял руку на правоверного? Да нет, не может быть, все кого он сегодня убил, были или русистами или мунафиками, все они — достойны мучительной смерти, как сказал эмир. Так за что же его так тяжко карает Аллах?

Даже братья подняли его на смех — с самого утра он мучался желудком, несмотря на выпитые лекарства становилось даже хуже и к вечеру его лицо из загорелого превратилось в нечто, с серо-зеленоватым оттенком. Весь вечер, пока братья наслаждались всеми доступными радостями жизни, он сидел с измученным видом и уже три раза был вынужден выходить во двор. Последний раз Гаффар ел в обед, сейчас он решил не есть вообще, пока желудок не успокоится — но ему становилось только хуже. От ночного дежурства его освободили, и сейчас он решил облегчиться перед сном, чтобы Аллах наконец даровал ему отдохновение.

Гаффар вышел во дворик, огляделся. Надо выйти куда-то подальше, за забор. Гаффар сразу вспомнил, как Мустафа, один из его соплеменников, специально при всех вышел во двор, а потом сразу же вернулся, зажимая рукой нос и рот и сказал, что надо бы Гаффара выселить в отдельное место, потому что на дворе уже нечем дышать. Гаффар тогда едва не схватился за нож от позора — но что-то остановило его. Может веселый гогот братьев, которым они встретили заявление Мустафы? При одном воспоминании о перенесенном унижении, Гаффар снова вспыхнул. Нет, больше такого позволять нельзя…

Гаффар прошел через весь двор, перемахнул через невысокий забор, огляделся. Улица дышала тишиной и покоем, луна — не полная луна, а полумесяц, символ ислама светила с неба матово-серебряным светом, обещая удачу воинам джихада. Все что должно было сгореть в станице — сгорело, все кто мог стрелять в начале — уже не стреляли. Еще несколько таких дней как сегодняшний — и от русистов на этой земле не останется и следа.

С этой жизнеутверждающей мыслью Гаффар поставил автомат у невысокой стены забора, еще раз огляделся, спустил до колен штаны (лишив себя возможности двигаться) и с болезненным стоном присел. В животе как будто копошился клубок змей, боль заливала слепящим заревом мозг, не давая думать ни о чем, кроме боли. Поглощенный этой болью, он не заметил почти бесшумно подкрадывающиеся к нему черные, избегающие лунного света тени…

— Петро…

— А?

— Ты штаны на него надень — воняет, сил нет

— От него или от тебя?

Языка они добыли — на удивление быстро и без проблем. Какой-то муртазак решил перед сном облегчиться — при этом не в туалете, а почему-то вышел за забор, поставил рядом с собой автомат, спустил штаны и присел гадить. Гадил он довольно долго, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Это и дало возможность тройке казаков, проникших в поселок на разведку, подобраться к нему. Ну, а ничего не видящий вокруг себя противник, сидящий со спущенными штанами для бывшего разведчика ВДВ — задача "на раз плюнуть", это тебе не часовой на посту. Петро Попейвода, капитан ВДВ в отставке просто оглушил его прямым ударом в голову, перекинул его через плечо — и так как он был, со спущенными штанами потащил языка назад. Еще один казак подхватил стоящую у забора винтовку — ту же британскую BSA.